Точка опоры - Коптелов Афанасий Лазаревич. Страница 90

А Вел. Дм. вполне права: гнусное впечатление производит этот Лондон, на первый взгляд!!»

Вспомнил о наборщике. Плеханов как-то говорил, что у него есть на примете какой-то русский эмигрант. Конечно, лучше бы сюда Блюменфельда. Зря его не удержали от новой поездки в Россию. «Искру» и «Что делать?» было с кем отправить. Жаль. Очень жаль. Здесь без Блюма как без рук. Вся надежда на Плеханова.

И Владимир Ильич сделал приписку: «Готов ли Ваш наборщик двинуться к нам?»

Наборщик наборщиком, а соредакторы? Где они? Велике Дмитриевне и Бергу пора бы поспешить сюда. Надо же готовить рукописи для очередного номера. Неужели это их нисколько не беспокоит? Если будет перерыв, российские читатели встревожатся: уж не погасла ли «Искра»? Большой перерыв недопустим. Ни в коем случае.

А на следующее утро в письме к Аксельроду — о том же Берге. Если он все еще в Цюрихе, пусть напишет «пару слов о его планах».

И не удержался от того, чтобы снова не посетовать: «(Первое впечатление от Лондона: гнусное. И дорого же все порядком!)».

4

Квелч знал, что над Россией ходят грозовые тучи. И, кажется, близок ураганный шквал, который может смести царизм. Надо думать, русские пойдут дальше англичан, дальше других стран Запада. Не зря же Маркс, а за ним и Энгельс возлагали большие надежды на эту обширную и для него, Квелча, неведомую страну. Интересно, что у них получится? Крестьянские восстания цари заливали кровью, революционеров отправляли на виселицы, в кандалах гнали на каторжные работы. Звезды на небосклоне героев-одиночек погасли вслед за взрывами бомб. И нынешние рецидивы бесполезны.

Рабочий класс там возмужал совсем недавно. Пойдут ли за молодым богатырем те бородатые, неграмотные, обутые в лапти мужики, которых там десятки миллионов? Что может пробудить их дремучие головы? Что накопит гнев в сердцах? Очередной голод, розги да плети?..

Поддержать русских революционеров, отважных людей, — благородное, святое дело. Помощь им необходима, и она не составляет риска.

А этот Якоб Рихтер… Хотя любой немец примет его за своего соотечественника, но он не из Берлина. Вероятно, из Петербурга. И эта фамилия для него как для рыцаря забрало.

Но кто же он? Как его нарекли при крещении? Спрашивать неудобно. Нельзя ставить его в трудное положение. Не говорит сам — значит, не может. Пусть и для него, Гарри Квелча, до поры до времени остается Рихтером. Лучше по-английски — Ричтером.

На лестнице слышны шаги. Легкие, быстрые. «Это он. Точен, как часы на башне Биг-Бен. Сейчас его обрадую».

И Квелч поднялся из-за стола с доброй улыбкой на лице.

— Здравствуйте, геноссе Рихтер! Мы согласны взять «Искру». Более того — эта комната будет вашей [35].

— Благодарю вас. А вы сами куда же?

— Для меня отгородили досками уголок в печатном цехе. Хотя поменьше этой комнаты, но ничего. Будет хорошо. Наш долг — содействовать революции в России. Ваша «Искра», я понимаю, обстреливает крепость, считавшуюся неприступной. Желаю вам метких выстрелов. — Открыв папку на столе, Квелч перешел на деловой тон: — Вот бумага для вашей газеты. Годится такая?

— Формат наш. — Владимир Ильич придирчиво пощупал лист, поднес ближе к глазам. — Вполне пригодна. Ничем не отличается от мюнхенской.

— А вот и шрифт. — Квелч подал оттиск. — Помогли мои старые типографские друзья.

— Передайте им сердечную благодарность за эту очень большую услугу.

— Шрифт почти такой же, какой был у вас в Мюнхене.

— Великолепно!

Домой Владимир Ильич шел быстрее обычного. Хотелось поскорее поделиться с Надей радостью. Теперь у них остается единственное затруднение — наборщик. Ах, как недостает им Блюменфельда! Если Плеханов не пришлет… Ну что ж, они будут искать здесь, напишут друзьям в Париж… Дело нелегкое. Ведь нужен не просто русский наборщик, а социал-демократ, сверхнадежный человек.

5

Через неделю Ульяновы нашли две комнаты на Холфорд-сквер, недалеко ст станции городской железной дороги Киигз-Кросс, в старом, задымленном и обшарпанном трехэтажном [36] доме № 30, с камином в каждой комнате. Перед домом в маленьком скверике, обнесенном чугунной решеткой, рос высокий платан. От него падала тень на оба окна — в летнюю пору не будет жарко.

В магазине подержанной мебели купили для себя и для Елизаветы Васильевны, которая собиралась приехать к ним из Питера, простенькие кровати, столы, стулья и полки для книг.

Хозяйка квартиры мистрис Йо, высокая, сухощавая, с глубоко запавшими желчными глазами, прошла по комнатам, присматриваясь к мебели, и остановила глаза на окнах:

— У вас, мистрис Ричтер, нет занавесок! Это есть нехорошо.

— Не успели купить, — объяснила Надежда Константиновна.

— Без занавесок неприлично. Мне хозяин дома сделает замечание: нереспектабельные жильцы!

— Могу подтвердить, — вступил в разговор Владимир Ильич, — занавески будут.

— Я верю слову. Вы люди… — У хозяйки вдруг осекся голос, и она, чуть не ахнув, перекинула взгляд с руки жильца на левую руку его жены: «У них нет колец! А если, не дай бог, не жена?..» Но мистрис Йо удалось сдержаться, только губы у нее слегка покривились. — Вы люди семейные…

— Да, как видите. Даже куплена кровать для… для матери моей жены. Как это будет по-английски? Для тещи. Скоро приедет.

— Буду очень рада, — кивнула головой мистрис Йо с некоторым успокоением. — Вы, надеюсь, верующие? Католики или…

— Лютеране. — Владимир Ильич переглянулся с женой, и в его глазах мелькнула такая тонкая усмешка, какую могла заметить только Надя. — И по воскресеньям мы любим слушать церковные проповеди.

— О-о! Это есть хорошо! У нас имеется церковь Семи сестер. Вы меня поняли? Там можно слушать отличного проповедника. Молодой. С красивым голосом. Чем-то похожий на самого Христа. Правда, там иногда можно и расстроиться…

— Расстроиться в храме?! Чем же?

— В некоторые дни, — мистрис Йо понизила голос до полушепота, будто касалась какого-то святотатства, — почему-то позволяют произносить речи этим… — помахала перед собой рукой с растопыренными пальцами, — из тред-юнионов.

— Интересно.

— И даже социал-демократам. Кажется, так они называются… Но их ведь можно не слушать. Вы меня поняли? А проповедник, — хозяйка перед грудью сложила руки ладонями вместе, — какого я больше ни в одной церкви не видала! Единственный во всем Лондоне! Такого, вероятно, нет даже в соборе святого Павла. Там мы не бываем. А церковь Семи сестер, я вам скажу, прелесть!

Владимир Ильич записал адрес и, поблагодарив хозяйку, сказал, что они непременно отправятся туда в первое же воскресенье.

Мистрис Йо уходила от них несколько успокоенная — жильцы походят на респектабельных, — но еще раз скользнула недоуменным взглядом по их пальцам: почему же они без колец?

Когда дверь за ней закрылась и шаги затихли где-то на втором марше лестницы, Ленин, вскинув голову, расхохотался:

— Вот оно, английское мещанство, в своем неприкрытом виде! Тупое, беспросветное. А церковники не дураки, при помощи социал-демократов завлекают к себе новый круг молящихся. Какая изворотливость! Какая мимикрия!

— А те, социал-демократы! До чего дошли!

— Не удивляйся. Оппортунизм вроде инфлуэнцы с осложнениями!.. Ну, а в церковь-то как же? Пойдем?

— Интересно бы послушать…

— Оппортунистов и ренегатов полезно знать во всех проявлениях. И для знакомства с разговорным языком полезно. Обязательно пойдем.

Раздеваясь в тесной передней, Алексеев глухо похохатывал в усы.

— Что случилось, Николай Александрович? — Владимир Ильич шагнул навстречу. — Вижу, что-то очень забавное. Что же?

— Заступился за вас…

— Перед хозяйкой? Я так и знал, что она примется выведывать.

— У нее даже голос прерывался от боязни. А вдруг…