Точка опоры - Коптелов Афанасий Лазаревич. Страница 97

«…ободранный подчистую», — добавил про себя Владимир Ильич, отходя в глубину зала. Губы его крепко сжались. Оказывается, на языке колонизаторов дневной грабеж чужих национальных художественных ценностей называется безобидным «собранием». Какое бесстыдство!

В дальнем углу он невольно остановился перед стройной мраморной девушкой в легком одеянии, ниспадающем до ступней, и не мог не залюбоваться. Редкостное изящество! Не случайно Маркс восторгался непревзойденным мастерством художников Эллады.

Присмотрелся повнимательнее. Кариатида! Ей было положено поддерживать какой-то свод. Где? У какого здания? И, конечно, не одной. Где же ее ровесница?

А ведь есть в ней что-то знакомое. Да, да, определенно знакомые черты. Когда-то видел рисунок и читал… Их было, если не изменяет память, шесть сестер…

Вспомнилась старая книга, которую однажды перелистывал в Симбирске. Акрополь. Слева от Парфенона, над самым обрывом — Эрехтейон. Небольшой асимметричный храм, построенный во времена Пелопонесских войн. Перед ним какое-то дерево, заботливо взращенное на каменной тверди. Вероятно, священная олива, по легенде дарованная людям самой Афиной. За углом от главного портала маленький портик. Шесть кариатид поддерживают крышу…

Повернулся к табличке на стене. Да, оттуда мраморная красавица. Одна из шести сестер [39]. И, понятно, из «собрания» все того же лорда Элгина. Посланник колониальной державы вполне оправдал свое назначение! Небось был удостоен благодарности короля.

И Владимир Ильич, сторонясь школьников, приближавшихся к ворованной кариатиде, направился к выходу. В гулком музейном зале его шаги, против обыкновения, стучали жестко и твердо. Древний мрамор обдавал холодком.

Входной билет отказались выдать. В письме директор объяснил: в лондонском справочнике нет домашнего адреса, указанного мистером Митчеллом в его рекомендации. Пришлось снова беспокоить профсоюзного деятеля.

Митчелл был любезен и внимателен. Распорядился, чтобы новую рекомендацию отпечатали на бланке Федерации. В тексте объяснил, что живет на улице, застроенной совсем недавно, и потому его адреса нет в устаревшем справочнике. Подписывая, улыбнулся.

— Поставлю печать. Вот так. Теперь они не найдут путей для отказа. — На прощанье пожал руку. — Желаю успехов, доктор Рихтер.

Вот с этой-то рекомендацией и пришел Владимир Ильич второй раз в музейную канцелярию. Ему думалось: перед ним извинятся за формальное отношение и тут же выдадут билет. Но ему опять сказали:

— Мы проверим. О решении известим.

Не так-то просто проникнуть для работы в святая святых Британского музея!

В назначенный день Владимир Ильич пришел ровно к девяти. Впереди него оказалась пожилая англичанка. За ним еще один читатель, с подбритыми усиками и подстриженной бородкой. Взглянув на них, сотрудник Читального Зала с наисерьезным видом попросил подтвердить, что каждому из них не меньше двадцати одного года, и пояснил:

— Таковы правила. Еще недавно мы допускали в Ридинг Рум только достигших двадцати пяти лет. Сейчас возраст снижен.

В толстый журнал второй строкой за этот день он вписал: «Якоб Рихтер, д-р прав, 30 Холфорд-сквер, читательский билет № А72453». Предупредил, что билет действителен в течение трех месяцев, и передал ручку Владимиру Ильичу. Перо без единой запинки побежало по бумаге, словно он давно привык писать новую фамилию: «Я. Рихтер».

И вот он, ступая легко и бесшумно, перешагнул порог Ридинг Рум. На минуту замер, пораженный торжественностью удивительного зала. Много раз мысленно представлял его себе, но не думал, что этот круглый зал в центре музея имеет такой высокий и величественный свод. Даже ни в одном соборе не видал ничего подобного. И нигде не встречал такой тишины. Кажется, совсем не шелестят страницы книг, не скрипят перья. Библиотекари и читатели передвигаются бесшумно, опасаясь всколыхнуть тишину. В середине стол заказов и два круга столов с ящиками, в которых, как объяснил сотрудник еще до входа в зал, лежат алфавитные книги. От этого центра радиусами столы, разделенные во всю длину досками такой высоты, чтобы читатели, сидящие по обе стороны, ничем не мешали друг другу. Стены — сплошные шкафы для книг. Три этажа, огражденные перильцами. Тут тридцать тысяч томов справочной литературы! Подымайся по одной из лесенок на этаж, иди, придерживаясь за перильца, и бери, что тебе нужно. А поверх книг из-под самого свода льется через тесный ряд удлиненных окон дневной свет. Лучшего, пожалуй, и придумать невозможно!

Отыскав фолианты каталога статистической литературы, Владимир Ильич на нескольких карточках проставил шифры справочников на английском, немецком и французском языках. Передал библиотекарю, а сам поднялся на третий этаж и прошел по всему кругу, присматриваясь к многотомным словарям и энциклопедиям. Потом, придерживаясь за перила, глянул вниз. Там почти все места заняты. Около четырехсот читателей склонились над книгами. За каким же из этих столов любил работать Маркс? Где он делал бесчисленные выписки для «Капитала»? Может быть, здесь же, в библиотеке, набросал вчерне многие страницы. Где? Справа или слева от входа? Возле какого светильника? Нет ли таблички на том месте? Вероятно, нет. А все же во время перерыва на ленч надо пройти по кругу, посмотреть…

Когда спустился вниз, на втором левом столе, который он указал на карточках, уже лежала стопка заказанных им книг. Все, что нужно на сегодня. Так быстро доставили из хранилища! Так аккуратно!

Бегло ознакомившись со всем, что ему принесли, выбрал немецкий справочник о кооперации для сбыта молока и молочных продуктов. Записал себе в тетрадь: в этих кооперативах участвуют 140 тысяч хозяйств. У них, если для простоты взять круглые цифры, миллион сто тысяч коров. А у кого и сколько их? Это может пригодиться для задуманной брошюры, предназначенной деревенской бедноте.

И так же, как когда-то в Шушенском, во время работы над книгой «Развитие капитализма в России», Владимир Ильич стал выписывать себе в тетрадь, сколько во всей Германии бедняков, сколько средних крестьян, сколько богатых, сколько из них участвуют в кооперативах и сколько у каждой группы коров. Подвел итоги: у сорока тысяч бедняков (из каждой сотни т о л ь к о о д и н пользуется услугами кооперации) лишь сто тысяч коров, у пятидесяти тысяч средних крестьян (в кооперации состоят пять человек из сотни) — двести тысяч, у пятидесяти тысяч богатых, то есть у помещиков и кулаков (в кооперации состоят с е м н а д ц а т ь человек из каждой сотни), восемьсот тысяч коров!

«Вот и получается, — опустил ладонь на свою тетрадь, — что кооперация прежде всего и больше всего помогает богатым. При капитализме служит им. И так не в одной Германии — во всей Европе».

Успев сделать себе выписки из всех заказанных справочников, Владимир Ильич к ленчу, который он по привычке все еще называл обедом, вернулся домой. Скидывая пальто, делился радостью с женой:

— Мы не ошиблись, Надюша, что переехали сюда. Ради одной этой библиотеки следовало выбрать именно Лондон.

— Я вижу, ты хорошо поработал.

— Отлично! Чудесный зал! Прекрасное обслуживание! Книжное богатство на всех языках. Здесь пробелы будут гораздо меньше, чем при работе в любом другом месте. У них необыкновенный отдел справок. В самое короткое время по любому вопросу дадут справку, в каких книгах можно найти необходимые материалы. Видать, английская буржуазия не жалеет денег на библиотеку. Они — купцы. Им надо торговать выгодно, а для этого необходимо знать все страны.

— А я сварила щи. Сейчас подогрею.

Надежда пошла на кухню. Владимир — за ней.

— Много времени потратила на эти хлопоты. Могли бы чаем обойтись.

— Нельзя же каждый день только чай.

— А пахнет вкусно…

— Да, нам письмо от Ани. Там на столе.

— Наконец-то отыскалась!

— Я так поняла: она не получила твоего последнего письма из Мюнхена. Тревожилась. Не знала нашего адреса.