Родичи - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 11

Ягердышка вернулся в стойбище к ночи. Он рассчитывал застать голосящих старух, оплакивающих безвременную кончину Бердана. Он сам всю дорогу плакал, так что его приплюснутое лицо покрылось корочкой льда.

Но, к удивлению чукчи, в стойбище стояла сонная тишина, и только сквозь конусы крыш тянулись к ночному небу дымки. В чумах собирались ужинать.

Первым делом Ягердышка направил сани к чуму шамана-землемера и, покашляв перед входом, откинул меховой полог.

Шаман возлежал на шкурах и смотрел телевизор, изображавший голых девиц европейского типа, которые так не волновали Ягердышкину плоть. Старика Бердана в чуме не оказалось, а потому молодой чукча решил, что деда уже схоронили, и опять заплакал, искренне подвывая.

В этот момент шаман и заметил, что в чуме не один. Землемер нажал на пульт дистанционного управления, и девицы упрятали свою наготу в темноте японского агрегата. Затем он сделал подобающее шаману лицо и строго спросил:

– Чего тебе надо?.. Уже поздно, каждый должен в своем доме сидеть!

Ягердышка не смог сглотнуть мокрое настроение, опять зарыдал и, захлебываясь, провыл, что непременно хочет знать, где нашел последнее пристанище старик Бердан, и что он, чукча, чувствует свою непременную обязанность и долг умереть на могиле им убиенного, самому скончаться на пригорке от холода и голода.

– С чего ты взял, что Бердан умер?

– А что, нет? – тотчас перестал выть Ягердышка.

– И не думал.

– Так ты сам сказал, – развел руками молодой чукча. – Мол, умрет непременно!

– Я-то сказал, а он не думал!

Землемеру не терпелось поскорее включить видеомагнитофон. Его, закончившего вуз на Большой земле, европейские женщины волновали куда больше, чем местные.

– Иди же, иди! – раздраженно распорядился шаман. – Позднее время уже!

Ягердышка сделался столь счастлив, сколь был несчастлив минутою ранее. Еще недавно грех смертоубийства тяжелым ярмом тянул на дно полыньи, а сейчас оковы словно распались, за спиной выросли крылья, и чукча был готов взлететь к самой Полярной звезде! Правда, что он станет на ней, такой холодной, делать, Ягердышка не знал, а потому направился к жилью старика Бердана.

Чукча нашел эскимоса совершенно живым, хоть и с синюшной физиономией. Наверное, подумал он, весло и по морде попало.

В свете кострища глаза старика Бердана блеснули по-волчьи, рука его пыталась нащупать легкий гарпун, но тот куда-то запропастился, неизвестно, был ли вообще, да и сил на бросок в неприятеля не имелось.

– Ш-ш-х… – злобно зашипел старик.

Но Ягердышка пал на колени и истово стал класть кресты на свою грудь. Сначала бормотал слова благодарности Богу за то, что упас эскимоса от смерти, а потом, уставившись в синий лик старика, заголосил на все стойбище:

– Прости-и-и!!! – Бухнулся головой оземь. – Прости-и-и!!!

Сошлись на том, что весь недельный улов рыбы Ягердышка безвозмездно передаст Бердану, на том конфликт будет исчерпан, а пока эскимосские боги не дают старому нутру возможности прощать.

– Иди домой, однако!

И чукча поспешил в свой чум, счастливый, что старик жив и что не надо сидеть в крытке немереное количество полярных лет. А еще он решил, что будет величать Бердана почетно – старец! Шутка ли, двести лет прожить!..

Укля уже спала, а потому Ягердышка счел необходимым исполнить свой супружеский долг, прилег на жену, раздвинул меха и скоро получил удовольствие. Эскимоска не проснулась, а он и не стал ее будить, просто растянулся на своей лежанке, немного поразмышлял о неисповедимости путей Господних, зевнул протяжно, до слез, да и заснул.

А снилась ему Полярная звезда, которая вся оказалась из железа, а он, дурак, решил попробовать ее на вкус, лизнул да и прилип языком к металлу…

А потом кто-то двинул его по физиономии. Да так сильно, что чуть было глаз не выскочил.

Кола, догадался Ягердышка, лишившись сна.

Хоть ему и было нестерпимо больно, но чукча решил не показывать, что проснулся, стиснул зубы и терпел героем. Его горящее ухо слышало какую-то возню в чуме, будто чей-то шепот, но потом вроде бы все стихло, и Ягердышка, измученный физически и нравственно, вновь полетел к Полярной звезде и приложился было языком к ледяной поверхности, но тут получил увесистый удар теперь в челюсть, от которого подскочил до дымохода, а потом рухнул на лежанку, притворившись мертвым, коим почти был.

– Убил, – услышал чукча тихий голос.

– А чего он мою жену, таки-таки! – ответил голос другой.

– Вторую душу загубил!

– Будь моя воля, я бы и тебя еще раз сожрал!

«Кола», – снова узнал Ягердышка, чувствуя, как пухнет от побоев физиономия.

– Потому и завис ты между небом и землей!

«А это Бала», – догадался чукча.

– Так и ты не в раю, – хмыкнул Кола. – Тем, кто чужих жен пользует, в рай тропинка не протоптана! А меня простят, я в состоянии аффекта находился, когда печень твою жевал. Око за око!

На сем разговор братьев закончился, и они вместе с дымком угасавшего очага отбыли по адресу «между небом и землей», оставив Ягердышку в окончательном расстройстве души.

Значит, я тоже не попаду в рай, сделал заключение молодой чукча. Значит, не долететь мне до Полярной звезды!..

Сердце сжалось.

Грех совершил я неискупный! Как Бала! За это его и съел Кола!!

Осознав невозможность свою попасть в рай Господень, Ягердышка уткнулся лицом в шкуры и заплакал, да так горько, так жалобно, как способна плакать душа простая и искренняя по-детски.

Слезы пропитали весь мех до самой земли, а потом он почувствовал прикосновение к своему темечку.

Сначала показалось, что это Кола вернулся или Бала, но касание было нежным, как будто ангельским. А потом он учуял пальцы, которые забрались ему в самые волосы и перебирали их ласково, отчего в подмышках стало жарко.

Ангел пришел, решил чукча.

А потом он услышал голос. Голос был женским и принадлежал Укле.

– Ягердышка, – нежно произнесла она.

На мгновение Ягердышка расстроился, что голос-то не ангельский, а потом задался вопросом, кто есть на свете ангел, и расслабился от мысли своей, и стал слушать голос эскимоски, как пение существа с Полярной звезды.

– Ягердышка, – пропела Укля, – ты мой муж, а потому нет греха на тебе. Не на чужую жену ты позарился, а потому пойдешь ты в свой рай, не сомневайся!

И были слова Укли елеем для Ягердышки, так что боль от побоев сошла с лица его, и слезы несчастия сменились на влагу умиления, и в который раз он подумал, как в жизни все бок о бок, смерть и жизнь, любовь и безразличие, Кола и Бала…

– Тьфу! – перекрестился и перевернулся на спину, вглядываясь в очертания своей жены Укли. Очистившиеся от слез глаза ласкали женскую тень, которая как-то незаметно приняла облик старика Бердана, сжимавшего в руках весло.

– А-а-а-а!!! – заорал Ягердышка, приподнялся и дунул на угли отчаянно, так что в чуме стало светло.

Спала на своем месте жена Укля, Берданом и не пахло, лишь физиономия, дважды нокаутированная, болела нестерпимо.

И тут Ягердышка вспомнил о своей находке. «Поди, сбежал», – подумал он, выскочил из-под шкуры и, сунув ноги в чуни, выбежал на улицу.

Подвывал ветер, собаки, вырывшие себе лежки, спали, а в небесах сверкал всеми цветами и их переливами – Великий Север.

Помочившись под столь феерическим освещением, Ягердышка допрыгал до нарт, сунул руку под мех и взвыл от боли. Найденыш прокусил ему палец.

– Да что ж такое! – возопил чукча. – Делаешь добро, а в ответ зло получаешь!

Но порыв ветра тут же охладил пыл его, подморозил боль, и чукча подумал, что со зверя нельзя спрашивать так же, как с человека, по причине неразумности животного…

Вторая попытка оказалась удачнее, Ягердышка ухватил медвежонка за загривок, рванул кожаную тесемку с рубахи и в одно движение перевязал найденышу мордочку.

– Чтобы не кусался! – проговорил парень, допрыгал до чума да так, вместе с медведем, и завалился спать…

– И где ты его поймал?