Война после войны: информационная оккупация продолжается - Лисичкин Владимир Александрович. Страница 82

В особенно трагическом положении оказались те области науки, которые долгие годы составляли нашу гордость, например математика. По вычислениям Л. Д. Фаддеева, академика-секретаря отделения математики РАН, расходы отделения математики АН СССР составляли стоимость одного танка в год, современные же расходы этого отделения на математику составляют одну десятую стоимости танка. Фундаментальная наука вроде математики стоит по масштабам государства гроши, но деньги России идут в другую сторону…

Оклад главного научного сотрудника Математического института РАН (каковым и я являюсь) составляет меньше ста долларов в месяц. Он примерно в сто раз меньше зарплаты моих американских коллег…

То, что в России еще остались математики (а также ученые других сильных у нас школ), упорно не желающие эмигрировать и воспитывающие новые поколения талантливых студентов, — свидетельство своеобразного героизма (а с точки зрения наших западных коллег — глупости), традиционного для российской интеллигенции. Но долго удержаться такое состояние не может.

К сожалению, сейчас уровень математической грамотности страны в целом начал катастрофически падать. Запланированная Министерством образования «гуманизация» и «гуманитаризация» предусматривает существенное уменьшение числа часов на математику с использованием высвободившихся часов на такие предметы, как макраме и коневодство.

Видимо, таким способом стремятся приблизить наш (достаточно высокий) уровень математического образования к американскому (традиционно низкому) в то самое время, когда сами американцы начинают перенимать наш опыт для радикального улучшения своего математического образования, которое они поставили себе целью сделать лучшим в мире. Математически грамотный человек сразу понимает, что означает сообщение о том, что средняя продолжительность жизни мужчин в Германии перевалила за 80 лет, а в России — близка к 60 годам. Сокращение средней продолжительности жизни на десять лет эквивалентно (по потере человеко-лет) в масштабах СССР единовременному эффекту от расстрела порядка 80 млн. граждан, а в масштабах России — порядка 40 млн.

Будущее России, заменяющей обучение дробям изучением макраме, представляется печальным. Конечно, эффект от уничтожения математической культуры скажется не мгновенно. Но пример Германии (которая до сих пор не сумела ликвидировать созданное нацизмом отставание в этой области) показывает, что сохранение высокого научного и образовательного уровня является стратегической задачей с очень высоким приоритетом.

Если она не будет в ближайшее время решена у нас, то мы окажемся на многие десятилетия (возможно, навсегда) отброшенными на позиции страны четвертого мира».

Смысл статьи [27] — боль за Россию. Ее автор, Владимир Игоревич Арнольд, — академик РАН, выдающийся математик, ученик одного из крупнейших математиков XX века А. Н. Колмогорова.

Симон Шноль — известный специалист, проводивший оригинальные исследования по биологическим проблемам в научном центре «Пущино». Статья, написанная им в конце 1997 г., выражала протест против планировавшегося тогда разгона трети научных сотрудников РАН с целью ускорения ликвидации науки в России. В его статье, в частности, говорится [28]:

«А значительная часть сотрудников наших институтов последние годы лишена не только возможности продуктивной научной работы, но, как правило, и средств существования. Произошла „перестройка“… Последние шесть лет привели наши научные и учебные заведения в бедственное состояние. Никаких денег на приборы и реактивы. Нищенская и нерегулярная зарплата. Почти весь пласт среднего возраста, возраста научной зрелости, носители идей и опыта наших лабораторий, кому позволяют обстоятельства, там — в США, Англии, Швеции, Финляндии, Японии. Но многие не уехали. В почти не согреваемых зимой лабораторных помещениях, при отсутствии самого необходимого еще ведут исследования обнищавшие научные работники. Те самые самоотверженные энтузиасты, посвятившие свою жизнь тяжелому научному труду. Те самые, кого учили в университетах, те, некогда юные, носители знаний, опыта, традиций отечественной науки, кто в благоприятных условиях мог прославить страну ценными достижениями.

Осталось теперь объявить им: вы работаете непродуктивно, у вас низок «импакт фактор» и «индекс цитирования»! Лишить их работы и фактически лишить их жизни — никаких «побочных» средств к существованию у настоящих научных работников нет. Эти «настоящие» как раз остались в лабораториях — не ушли в торговлю или в банки. Поэтому никто не заменит уволенных научных работников. С отъездом многих мы дошли до критического уровня. В наших лабораториях каждый член коллектива выполняет свою, как правило, незаменимую функцию, и лишь во взаимодействии всех возможна продуктивная работа. Так могут погибнуть и научные структуры, сохранение которых — залог будущего возрождения. Особенно остро все это в российских научных центрах».

В настоящее время оценки Арнольда и Шноля на фоне нарастающего возмущения действиями «реформаторов» выглядят весьма умеренными. Приходится встречаться и с другими оценками. Так, многие считают действия демреформаторов по уничтожению науки вандализмом, не имевшим по своему размаху прецедентов во всей мировой истории. Другие полагают, что демреформаторы состоят из людей с патологическими чертами личности, получающими извращенное удовлетворение от унижения ученых с мировым именем, избавляясь от чувства собственной неполноценности. Разумеется, есть люди, искренне убежденные в необходимости уничтожения науки в России. Однажды одному из авторов пришлось услышать на одном из экологических совещаний выступление помощника одного политического деятеля, который сказал: «Да, я считаю, что такая наука, как в России, должна быть ликвидирована. Я сам 26 лет работал научным сотрудником в отраслевом институте и ничего не делал. Теперь же, став помощником, я чувствую свою пользу для общества».

Если говорить о разрушении отраслевой науки, то здесь демреформаторам удалось даже больше продвинуться, чем в академической. Многие институты стали полностью недееспособными. Разрушены испытательные стенды, многие из которых стоили сотни миллионов долларов.

Краткая характеристика ситуации, сложившейся в области образования, дана О. Китовой [29]:

«В период с 1960 по 1980 годы число студентов в России выросло вдвое — с 1,5 до 3 с лишним миллионов, за последующие 15 лет оно уменьшилось до 2,4 миллиона человек. Россия будет в числе тех немногих стран мира, которые вступят в 21 век с меньшим числом студентов, чем имели в 1980 году. Резко сократилось за эти же годы и число студентов средних специальных учебных заведений — с 2,6 до 1,9 миллиона человек. И число аспирантов сократилось тоже… В 1980 году на 10 тысяч населения у нас приходилось 219 студентов — это обеспечивало вполне достойное 5-е место в мире. Спустя 15 лет, в 1995 году, этот показатель упал до 175, и Россия скатилась на позорное 26-е место. 18 развитых стран пропустили мы, „недоразвитые“, вперед по общим расходам на образование: „экономнее“ уже просто и быть невозможно. Нашим вузам не хватает денег на все подряд: на достойную (и даже недостойную) зарплату преподавателям, ремонт зданий, покупку книг в библиотеке, оплату коммунальных услуг, мебель и лабораторное оборудование… А как совместить словесные изыски с суровой действительностью, когда с трудом в Белгородской технологической академии собирают деньги на стипендии, когда в Белгородском университете запирают, пардон, туалеты, — за долги коммунальщикам те отключили канализацию».

Однако отмеченные достижения по развалу высшей школы уже не удовлетворяли «реформаторов». Они решили ускорить темпы ее уничтожения. В конце 1997 г. намечалось в рамках второго этапа «реформы» резко уменьшить ассигнования, сократить число институтов и преподавателей, усилить обнищание последних, ввести плату за обучение, приватизировать вузы, что позволило бы катастрофически ухудшить качество обучения, резко снизить уровень выпускников. Но 20 мая 1998 г. с протестом против второго этапа реформы (т.е. фактического разрушения системы высшего образования) на улицы городов России вышли сотни тысяч студентов и преподавателей. Это было неожиданно — «реформаторы» долгое время уповали на политическую инертность студентов. Вся мощь СМИ была направлена на охаивание периода советской власти, на растление молодежи. Но вышедшие на улицы студенты были настроены достаточно жестко. «Реформаторы» вынуждены были временно отложить окончательный подрыв высшего образования.