Заговор бумаг - Лисс Дэвид. Страница 63

— По роду занятий я помогаю людям, когда им нужен тот, кто мог бы разыскать их вещи, — медленно начал я. — Иногда я ищу людей, иногда предметы. Поэтому большую часть времени я провожу в поисках. — Я был в восторге от того, как обтекаемо мне удалось описать то, чем я занимаюсь.

Она рассмеялась:

— Я надеялась, вы опишете этот процесс более подробно. Но если вы считаете, что это не слишком благопристойная тема, чтобы обсуждать ее с молодой женщиной, я понимаю ваши чувства. — Она озорно улыбнулась. — Мы можем поговорить о чем-нибудь другом. Скажите, вы собираетесь жениться?

Я не мог поверить, что у нее хватит смелости задать такой нескромный вопрос. Но она задала его, и довольно смело. Она знала, что ведет себя неблагопристойно, но это ничуть ее не волновало. Казалось, ей доставляет удовольствие нарушать правила хорошего тона в моем присутствии. Я не знал, считать ли это хорошим для себя знаком, или она принимает меня за такого грубияна, который не поймет разницы.

— Есть женщины, которыми я, скажем так, восторгаюсь, — сказал я. — Но в данное время у меня нет планов на женитьбу.

— Понятно. — Она продолжала улыбаться, забавляясь моей неловкостью. — Наверное, приятно быть мужчиной и ходить куда пожелаешь.

— Да, приятно, — сказал я, довольный, что так быстро нашел галантный ответ, — но в конечном итоге мы ходим туда, куда хотят пойти женщины, которыми мы восторгаемся. Поэтому мы не настолько свободны, как вам может показаться.

— Надеюсь, вы женитесь удачно, кузен. — Ее голос был очень ровным. — Женитесь на богатой. Это вам мой совет.

Слова вырвались помимо моей воли:

— Этому совету последовал ваш покойный муж.

— Да, — сказала она. — Но я надеюсь, вы лучше позаботитесь о состоянии своей жены, чем это сделал Аарон с моим. Думаю, он не виноват, что пропал в море, но было бы лучше, если бы вместе с ним не пропала моя независимость. А тот, кто осмелится покуситься на оставшиеся у меня свободы, разве он не злодей?

Я не совсем ее понял:

— Вы имеете в виду мистера Сарменто? Мириам хотела что-то сказать, но передумала.

— Я закончила с покупками, — сказала она. — Мы можем вернуться домой. Я знаю, вас ждут дела.

Мы направились в сторону Хаунд-Дитч.

— Вы можете как-нибудь пригласить меня в театр, — предложила она.

Мое сердце сильно заколотилось в груди.

— Для меня нет большего удовольствия. Вы думаете, дядя не станет возражать, если вы пойдете в театр со мной?

— Возможно, такая идея и не придется ему по нраву, — сказала она, — но в прошлом он разрешал, при условии, что у меня будет защита от тамошних опасностей. Думаю, на вашу защиту можно положиться.

— Конечно, я не позволю, чтобы с вами случилось что-то плохое.

— Рада это слышать.

Мы были недалеко от дома дяди, и, поворачивая на Шумейкер-лейн, я заметил большую толпу в конце улицы. Может быть, человек двадцать стояли полукругом, улюлюкали и смеялись, как мне показалось, со злобой. Я оценил состав толпы: судя по всему, люди там были из низших слоев и обозленные.

— Мириам, — сказал я, взвесив положение, — вы должны остаться в безопасном месте. — Неподалеку, в какой-то сотне футов, на Хай-стрит была лавка модистки. — Идите в эту лавку и оставайтесь там. Если там есть мужчина, пошлите его за констеблем.

Она сделала недовольное лицо:

— Надеюсь, вы не думаете, что я неспособна…

— Полно! — скомандовал я сквозь сжатые зубы. — Ступайте в эту лавку. Я приду за вами.

Я смотрел ей вслед, когда она повернулась ко мне спиной и направилась в сторону Хай-стрит.

Любому жителю Лондона известно, сколь опасной может быть толпа. Никто не знает, когда она соберется, по если вдруг собирается, подобно грозовой туче, то может взорваться шквалом страха и насилия, а может тихо взять и рассеяться. Бывало, бунты начинались из-за сущего пустяка, например из-за ареста мелкого воришки. Однажды я видел, как собралась толпа, чтобы не отдавать парня, которого схватили за кражу часов. Не могу сказать, как и почему это началось, но в ожидании констебля толпа начала терзать этого беднягу. Его кидали туда-сюда, словно дохлого пса на параде в день вступления лорд-мэра в должность. Со зла и отчаяния этот парень дал сдачи и мощным ударом в челюсть свалил с ног одного из своих мучителей. В ответ толпа набросилась па него, а кто-то, под влиянием всеобщего возбуждения, схватил камень и швырнул в окно лавки стекольщика. Шум разбитого стекла был подобен спичке, брошенной в стог сена. Мужчины и женщины стали бить друг друга без разбора. Подожгли дом. Маленького мальчика чуть не растоптали насмерть. А через полчаса толпа исчезла, как стая саранчи, съев все без остатка. Даже карманник и тот исчез.

Не раз видев бунты в Лондоне, я знал, что приближаться к толпе следует с осторожностью, поскольку любой пустяк мог ее воспламенить. Подойдя ближе, я услышал аплодисменты и смех и увидел, что толпа окружила старого тадеско, который подарил мне песочные часы. Огромный мужчина с бритой головой и густыми, висячими ярко-соломенными усами схватил старика за бороду. По виду он был чернорабочим, его одежда была из дешевой шерсти, оборванная и в пятнах. Сквозь прорехи виднелось грязное мускулистое тело. Я подошел ближе. Чернорабочий потянул за бороду сильнее, и тадеско зашатался, отрываемый от земли вцепившейся в него рукой.

— Прекратите! — закричал я, протискиваясь сквозь толпу.

Я чувствовал, что воздух пропитан ненавистью, насилием и яростью. Долгие годы тяжелого малооплачиваемого труда ожесточили этих людей, и теперь они были готовы выместить свою злобу на бедняке-тадеско. До благородных джентльменов из клуба сэра Оуэна им было как до луны,но они слышали те же истории о том, будто евреи разорили страну, отняв богатства у англичан, и стремятся превратить протестантскую державу в иудейскую. Я слышал о подобных нападениях, но никогда их не видел. По крайней мере, таких, как это. Я знал, что этим людям придется не по душе мое вмешательство, и постарался не показывать своего страха.

— Отпусти его, — сказал я чернорабочему-усачу. — Если он совершил преступление, пошлите за констеблем.

Усач выполнил первую часть моей команды. Злобно усмехнувшись, он разжал руку, и старик упал на землю. Я видел, что он в сознании и не сильно побит, но лежал неподвижно, словно мертвый. Может быть, он выучился этому в Польше, или в России, или в Германии, или в какой-нибудь другой варварской стране, откуда он бежал в поисках убежища в Англию.

— Констебль ни к чему, — грубо сказал мне рабочий. — Мы сами разберемся с евреем-вором.

— Что сделал этот человек? — потребовал я.

— Он распял нашего Христа! — воскликнул усач, обращаясь к толпе, которая наградила его приветственными возгласами и смехом. Некоторые кричали, чтобы я шел своей дорогой, но ни я, ни усатый не обращали на них внимания. — Но кроме этого, — продолжил верзила смягчившимся голосом, — он пытался залезть мне в карман. Вот так.

— У тебя есть свидетели?

— Еще бы, — сказал он, кривляясь, — вот эти добрые люди. Они всё видели.

В толпе снова раздался смех и приветственные крики. К ним добавились предложения обвалять еврея в смоле и перьях, распять, разорвать ему нос и, что было трудно объяснимо, сделать ему обрезание.

Я поднял руку, призывая толпу успокоиться, надеясь, что на них подействуют уверенные жесты. На какое-то время мои надежды оправдались.

— Потише, друзья, потише, — сказал я. — Я не стану препятствовать правосудию. Но дайте мне послушать, что скажет лоточник.

Я нагнулся и помог старику встать. Он смотрел вокруг жесткими, налитыми кровью глазами. Думаю, я ожидал, что у него будут дрожать губы, как у ребенка, готового расплакаться, но он скорее напоминал человека, стоящего на морозе в легкой одежде, зная, что не способен побороть стихию и ему ничего не остается, кроме как терпеть.

— Скажи мне правду, старик, — сказал я. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить твое положение. Ты пытался залезть в карман к этому человеку?