Заговор бумаг - Лисс Дэвид. Страница 71

— А что вы скажете, если я сообщу вам, что мой отец верил, будто поддельные акции существуют — и выпускаются кем-то внутри «Компании южных морей»?

— Я скажу, что вас кто-то вводит в заблуждение. Ваш отец был слишком проницательным маклером, чтобы поверить в такой неправдоподобный слух.

Я выждаk какое-то время, надеясь, что у Адельмана сдадут нервы.

— У меня есть доказательство, — наконец сказал я.

Я решил не уточнять, есть ли у меня доказательство существования поддельных акций или того, что в их существование верил отец.

— Какое доказательство? — Лицо Адельмана под белым париком стало пунцовым.

— Могу лишь сказать, что доказательство это довольно веское.

Я несколько преувеличивал свое доверие к отцовскому сочинению. На самом деле ничего, кроме высокопарной риторики, я в нем не увидел. Но я полагал, что рукопись давала мне бесспорное преимущество перед Адельманом и хотел использовать его полностью.

— Что это? — требовательно спросил Адельман. — Поддельная акция? — Он произнес эти слова почти беззвучно, одними губами. — Если речь об этом, уверяю вас, это всего лишь подделка. Ничего подобного не могло выйти из «Компании южных морей». Что бы это ни было, оно преследует цель убедить вас в том, чего на самом деле нет и быть не может.

— Подделка подделки? — Я готов был рассмеяться. — Обман в обмане? Как мило. Вероятно, противники фондовой биржи правы, говоря, что это — дьявольщина.

— Назовите цену вашего доказательства. Забудьте на миг мои слова, что оно ничего не доказывает. Я готов заплатить, чтобы остановить распространение слухов.

Надеюсь, я не разочарую моего читателя, если скажу, что на мгновение я задумался, прикидывая, какую можно было бы назвать цену. Чем таким я был обязан отцу, что могло бы помешать отказаться от платы за то, что я и так пытался сделать все эти годы — забыть его? Что ожидал Адельман услышать, когда просил назвать цену? Тысяча фунтов? Десять тысяч фунтов? Может, следовало уточнить, прежде чем отказаться?

Я всегда испытываю некоторое разочарование, когда понимаю, что не способен совершить зло или действовать по расчету, даже если это в моих интересах. Возможно, чтобы скрыть внутренний конфликт, я напустил на себя возмущенный вид.

— Моя цена? Моя цена — это ответ на вопрос, кто убил моего отца и Бальфура и почему. Другой цены быть не может.

— Черт вас возьми! — Он резко бросил нож и вилку на стол.

Признаюсь, я наслаждался этим мигом власти и не видел причины отказывать себе в этом удовольствии.

— Вы сказали — черт меня возьми? Не соблаговолите ли вы встретиться со мной завтра на рассвете в Гайд-парке?

Кровь отлила от лица Адельмана, и оно стало такого же цвета, как его парик.

— Уверяю вас, сударь, я не участвую в дуэлях. Это варварский обычай, и практикуется он среди равных. Вам должно быть стыдно, что вы осмелились предложить подобное.

— Дуэль — вещь опасная, — согласился я, — но бросать оскорбление прямо в лицо человеку, мистер Адельман, не менее опасно. Признаюсь, мне надоело, что вы пытаетесь препятствовать моему расследованию. Я не отступлю от своей цели. Меня нельзя купить. Я прекращу расследование, когда найду ответы на все вопросы, и не раньше. Если мне придется при этом вывести на чистую воду «Компанию южных морей», Банк Англии или кого-либо еще, кто имел отношение к этим смертям, я сделаю это не колеблясь.

Я встал и посмотрел сверху вниз на этого важного человека, который, может быть впервые за много лет, не знал, что ответить.

— Если желаете продолжить данный разговор, вы знаете, где меня можно найти. Всегда к вашим услугам.

Я повернулся и вышел, довольный собой. Впервые после того, как я начал искать правду, стоящую за смертью отца, я почувствовал, что обладаю какой-то силой.

Я желал поскорее вернуться домой, так как встреча с Адельманом меня необычайно утомила. Но мои мечты снять обувь и выпить стаканчик вина рухнули, когда я увидел свою домовладелицу, ожидавшую меня на пороге. По ее лицу я понял, что отдохнуть мне удастся не скоро. Я заметил, что у нее встревоженный и усталый вид. Если бы не собственная усталость, я также мог бы заметить страх в ее впавших глазах и необычайную бледность.

— Мистер Уивер, в гостиной вас дожидаются какие-то мужчины, — сказала она прерывающимся голосом.

— Какие-то мужчины, — пробормотал я. — Надеюсь, это джентльмены не христианского вероисповедания, миссис Гаррисон? Может быть, индийский раджа со своей свитой решил почтить меня визитом?

Она молитвенно сложила руки.

— Они в гостиной.

За несколько секунд, что отделяли меня от гостиной, в моей голове пронеслось множество вариантов. Может быть, пришел констебль, чтобы арестовать меня за убийство Джемми? Войдя в гостиную, я увидел пятерых довольно прилично одетых мужчин, но их злобные глаза свидетельствовали, что и платье и парики были обманчивыми. Трое сидели на диване, нагло расставив ноги. Двое стояли позади дивана: один из них теребил в руках китайскую вазу миссис Гаррисон; другой поглаживал выпуклость в кармане камзола, где, без всякого сомнения, лежал пистолет.

Это были не люди констебля.

— Ах, — сказал человек с вазой в руках. Он поставил ее на место с такой силой, словно хотел, чтобы она раскололась. — Вот наконец пожаловал и сам великий мистер Уивер. Мы вас ждали весь день. Это несколько невежливо, вы так не думаете?

Миссис Гаррнсон не стала заходить вместе со мной в гостиную, но осталась в прихожей, чтобы ей было слышно, что происходит.

Я не имел ни малейшего представления, кто эти люди, но их присутствие меня заинтриговало. Я понимая, что мне может грозить серьезная опасность, но мне казалось, что я вскоре узнаю нечто важное о загадочных смертях, которые расследовал.

— Если у вас ко мне дело, — сказал я строго, — изложите его. Если нет — уходите.

— Только послушайте его, — сказал один из сидевших па диване, — он думает, что может указывать нам, что делать.

— Мистер Уивер, — сказал главный, — мы пришли, чтобы отвести вас на встречу. Наш хозяин приглашает вас намести ему визит. И чтобы вы не потерялись, он попросил вас к нему доставить.

— А кто ваш хозяин?

— Вы это узнаете в свое время, — сказал главный. — Если не станете сопротивляться, вам не причинят вреда. У нас достаточно сил, да и пистолеты есть тоже, чтобы не позволить вам выкинуть какую-нибудь штуку.

Миссис Гаррисон за моей спиной пронзительно взвизгнула. Я повернулся к ней.

— Не бойтесь, — сказал я. — Эти люди причинили вам какой-нибудь вред?

Она помотала головой.

— И не причинят. — Я обратился к главному: — Пойдемте.

Будь я одни, я, может, и решился бы на применение силы, но рисковать безопасностью миссис Гаррисон я не мог. Безусловно, она была малоприятной женщиной, но мой долг не позволял мне ввязываться в потасовку, в которой она могла пострадать.

— Экая галантность, — заметил один из мужчин, когда они выводили меня из дома миссис Гаррисон.

Увидев ожидающий экипаж, я прибавил шагу, чтобы поскорее закончить этот инцидент. На улице посмотреть на странную процессию собралась небольшая толпа, и я про себя подумал, что, по крайней мере, мне нечего бояться при таком количестве свидетелей. Но не успел я так подумать, как почувствовал резкую боль в затылке. Боль парализовала все мои чувства. Во времена моих выступлений мне часто приходилось получать удары в голову, но одно дело, когда соперник бьет тебя кулаком в лицо, и другое — когда тебя бьют сзади твердым предметом. Боль была неописуемая в буквальном смысле этого слова, она была тупой и пронзительной, горячей и холодной одновременно. «Этого не может быть, — подумал я, — так больно не бывает».

Инстинктивно я схватился за место, откуда исходила эта нестерпимая боль. Я не должен был этого делать, поскольку другой мужчина тут же нанес мне сильный удар в живот. У меня перехватило дыхание. Я согнулся и почувствовал еще один удар, в поясницу, который свалил меня с ног.