Университет - Литтл Бентли. Страница 72

— А ведь мы в то время уже работали здесь! Как же случилось, что мы ничего не слышали об этом письме?

Ян пожал плечами.

Джим позволил себе ироническую улыбку.

— Возможно, профессорам следует почаще читать университетскую газету, — сказал он. Бакли рассмеялся.

— Возможно, возможно...

— А не поговорить ли нам с администрацией университета? — предложил Джим. — Расскажем о своих наблюдениях, введем их в курс дела — если они сами еще ничего не заметили. Впрочем, может оказаться и другое — вдруг они знают больше нашего и способны сообщить нечто такое, что нам еще неизвестно?

Бакли презрительно фыркнул.

— А по мне, так идея недурная, — возразил Ян. — Не знаю, что тут происходит и к чему мы катимся, но чем больше у нас будет союзников в борьбе с неведомым, тем лучше. Кроме того, возможно, Джим попал в самую точку, и администрация действительно уже осознала необычность ситуации, озабочена ею и уже что-то предпринимает. Надо знать, что они делают, и скоординировать наши усилия. Я лично поговорю с Дианой Лэнгфорд, нашей президентшей.

Джим с энтузиазмом кивнул.

— А я мог бы написать статью в "Сентинел", чтобы все узнали...

— Но хочешь ли ты, — спокойно перебила его Фейт, — чтобы оно узнало, что ты знаешь?

Все мужчины повернулись в ее сторону. Девушка произнесла свои слова тихо, но в них было столько затаенного страха и вместе с тем искренней озабоченности, что ее реплику услышали и отнеслись к ней со всем вниманием.

— Толковое замечание, — пробормотал Ян. Бакли горестно вздохнул.

— Хотел бы я знать, — сказал он, — кому вообще мы можем доверять в этой ситуации? Похоже, оно — уж не знаю, как иначе называть то, что ответственно за все происходящее, — так вот, это загадочное оно уже завладело умами некоторых людей. Если мы сообщим то, что нам известно, кому-нибудь из его сообщников, оно будет знать, что уже мы знаем.

Ян кивнул.

— Еще одно толковое замечание. Нам следует ограничиться для начала разговорами со своими друзьями. Делать только намеки, прощупывать их, чтобы выяснить, что у них на душе. Насколько я понимаю, в университете сейчас две категории людей...

— Те, кто с нами, и те, кто против нас, — подсказал Бакли.

— Нет, это разделение попахивает временами маккартизма. Я бы выразился иначе. Одних назовем, за неимением лучшего слова, "совращены". Это те, кто затевает драки, совершает преступления, кончает жизнь самоубийством. И есть другие, вроде нас, которые не подверглись совращению. Нам необходимо разыскать других таких же "несовращенных" и попытаться вместе выработать некий план действий — больше умов, больше мыслей. В университете есть представители едва ли не всех научных дисциплин. Здесь множество толковейших ученых, философов и социологов. В их светлых головах непременно родятся какие-либо полезные мысли! Я постараюсь переговорить со всеми, кого я более или менее знаю и в ком я более или менее уверен.

— Я займусь тем же, — сказал Бакли. Джим и Фейт одобрительно закивали. Ян продолжил свою мысль:

— А потом попросим тех, с кем поговорим мы, побеседовать со своими друзьями. Таким образом мы охватим практически всех надежных и умных людей.

— Разумная тактика. Как круги по воде от камня — все шире и шире.

— И это все, что мы в состоянии сделать? — спросил Джим.

Ян задумчиво покачал головой.

— По-моему, нам необходимо сделать еще одну вещь, — сказал он. — Настало время пообщаться с загадочным Гиффордом Стивенсом.

По вторникам он заканчивал работу довольно поздно — у него был вечерний семинар по современной литературной критике.

В прошлые семестры Ян очень любил эти занятия — на них записывались начитанные башковитые ребята, которые были в курсе последних новинок книжного рынка и новейших литературных теорий. Они рвались подискутировать, и споры с ними доставляли удовольствие.

Однако в этом году просто беда какая-то: группа из одних вялых зануд, сплошь математики и естественники. Добро бы они просто не понимали литературы. Так ведь хуже того — они откровенно враждебны к "поделкам досужего воображения". Таким образом, курс современной литературной критики превратился для профессора Эмерсона в чистую каторгу.

Вот и сегодня ему было очевидно, что никто из студентов не прочел заданный материал. Так и подмывало сказать: ребятки, коль скоро вы совершенно не готовы к занятию, собирайте свои вещички и валите по домам. Не желаю с вами валандаться, пока вы не проштудируете то, что ведено!.. Ну, может, помягче сформулировать, но хорошенько пристыдить их и свернуть семинар.

Однако из зловредного упрямства он решил сделать прямо противоположное: отказался от дискуссии, которую прежде считал абсолютно необходимой, протараторил все положенное время, притворился, будто увлечен своими объяснениями, и в итоге затянул лекцию на лишних пятнадцать минут. Говорил он на "автопилоте", а сам тайком наблюдал за тем, как студенты изнывают от скуки и поглядывают на часы. Он продержал их до десяти вечера.

И все это время Яна мучило одно воспоминание. Бакли жаловался примерно на то же самое: для него любимый семинар по Чосеру превратился в каторгу — и по тем же причинам: студенты ничем не интересуются, показывают глухую враждебность по отношению к литературе и всем высоким идеалам, которые она проповедует. Короче, выявлялась некая тотальная закономерность: студенты в этом году как-то странно обнищали духом...

Выручало именно единообразие проявлений деградации — одновременная массовая "дебилизация" учащихся.

Со злом все же проще бороться, если оно проявляется то там, то здесь. Иными словами, легче подавлять отдельные очаги зла, чем держать круговую оборону.

Одно дело, если у тебя в группе несколько пар пустых глаз. И совсем иное — если перед тобой целые ряды пустых глаз, и душа лишена возможности отдохнуть хотя бы на одном заинтересованном и умном лице...

Ну вот и вернулись — Зло. Без помощи этого слова невозможно описать явление, с которым им приходится иметь дело. Понятие "Зло" нынче уже старомодно; даже в современной литературе ужасов его старательно избегают. Термин "Зло" оброс таким ворохом разнообразных культурных ассоциаций, что давно утратил четкость. После Гитлера, Сталина и Пол Пота рассуждать об абстрактном демоническом зле стало как-то неловко. Сам Ян не до конца принимал классическую иудо-христианскую концепцию Зла, потому что в ней было много мелочного, досадно частного — скажем, громы и молнии против таких естественных и почти невинных грешков, как обжорство и тщеславие. Из десяти заповедей он всерьез относился, пожалуй, только к одной — "не убий". Сознательно причинить ближнему своему страдания или смерть — это действительно Зло в полном смысле слова. То Зло, коему нет никакого оправдания!

И вот перед его глазами университет причиняет людям страдания и смерть.

И делает это, по мнению Гиффорда Стивенса, без всякой цели, единственно из желания поразвлечься.

М-да, таинственный Стивенс!..

Чего Ян только не делал, чтобы связаться с этим человеком, которого Бакли в шутку называет "сумаспрофом"! Увы, профессор оставался недосягаем. Телефонный номер, указанный в конце "диссертации", уже не существовал. Ян перебрал все мыслимые способы найти Стивенса: звонил в информационные службы всех городов и городков округа Орандж; связался с издательством, которое выпустило книгу Стивенса "Огонь как средство борьбы с нечистой силой"; даже обратился в калифорнийский отдел Си-эн-эн с запросом, не сохранился ли у них телефон или адрес того специалиста-взрывника, который комментировал трагедию в университете Мехико.

Никаких результатов.

В общем-то Ян не удивился — совершенно очевидно, что у Стивенса есть основательные резоны оставаться неуловимым. Однако невозможность пообщаться с "сумаспрофом" действовала Яну на нервы: как-никак именно Стивенс сказал "а" в этой истории, он столкнул первый камень, который вызвал горную лавину... Короче, раздразнил их тайной — и смылся.