Фонтан мечты - Литтон Джози. Страница 50

– Не так, как это твои родичи умеют делать, – говорил он, больше чтобы успокоить себя, – но на первое время сойдет.

Подняв ее на руки, он понес Амелию прочь из гостиной, прочь от мертвого тела Хоули, прочь из этого дома.

– Мы не можем здесь оставаться. В доме никто не жил. Здесь ничего нет – ни еды, ни топлива, ничего, чтобы полечить тебя. Второй дом не лучше первого. Шедоу все оттуда вывез. Остается гостиница. – Он остановился и посмотрел на нее. – Ты выдержишь, если я отвезу тебя туда?

Она кивнула, но лицо ее было очень бледным, и под глазами появились темные круги.

– Тогда держись, – мрачно сказал он, быстро шагая по длинной аллее, в конце которой оставил Брутуса.

Добрый конь вскинул голову, завидев хозяина. Он стоял очень смирно, пока Нилс усаживал Амелию в седло и садился сам. Переезд к «Трем лебедям» казался нескончаемым. Амелия вскоре уснула, но Нилс боялся, что сон этот далеко не целительный. Боль и потрясение могли отнять у нее последние силы. До гостиницы еще оставалась половина пути, а в неярком свете месяца уже было видно пятно растекшейся крови на повязке. Он выругался и пришпорил коня.

Госпожа Портер не слишком обрадовалась тому, что ее подняли среди ночи. Ей не нравился лай собак, крики конюхов и вид собственного пузатого муженька в ночной сорочке и ночном колпаке, который поднялся, чтобы распахнуть ставни и посмотреть, что же там происходит.

Их гостиница была не из тех, что пользуются сомнительной репутацией, и ей не нравилось то, что постояльцы будут недовольны причиненным беспокойством.

– Этот тот самый мистер Вулфсон, – проинформировал ее муж, у которого щеки от возбуждения разрумянились. – И, похоже, он опять привез с собой женщину.

– Не позволю! Мне все равно, сколько он заплатит! Наша репутация все равно важнее.

– Репутация тебя не всегда так заботила, дорогая, – язвительно заметил ее муж. – Кажется, у него неприятности. Надо поторопиться.

– Послушайте, сэр, – убеждала Нилса госпожа Портер в вестибюле гостиницы, – мы не можем принять эту...

– Леди ранена. Мне нужна теплая вода, мыло и бинты.

– Ранена? Дайте посмотреть! О, пресвятая Богородица!

Нилс протиснулся мимо хозяйки и поднялся по ступеням.

– И, прошу вас, мадам, побыстрее.

И действительно, очень быстро горничные с квадратными от удивления и ужаса глазами уже носились вверх и вниз с кипятком и чистыми льняными лоскутами. А сама хозяйка явилась со снадобьем, которое она назвала «грудным эликсиром».

– Тут отличное лекарство, – заверила она Нилса. – Добытое за немалые деньги. Но, по правде сказать, я не знаю, что могу сделать для леди. – Уставившись на Амелию, которая неподвижно лежала на кровати, она спросила: – Ей что, горло перерезали, сэр?

– Что-то вроде того. Есть ли в округе врач? – Если он сам этих ублюдков ненавидел, но ради Амелии был готов поступиться принципами.

– Есть, сэр, – ответила миссис Портер. – Но он очень любит джин. Сэр, мы не хотим неприятностей с законом.

Все мысли его были сфокусированы на Амелии, так что он даже не сразу понял, о чем она говорит.

– Неприятностей не будет, – сказал он, в конце концов. Он об этом позаботится. После того как передаст Амелию из рук в руки ее родственникам. Господи, сделай так, чтобы это было побыстрее! И уже потом он пойдет к властям, проинформирует их о смерти Хоули и пояснит обстоятельства его гибели и свое в ней участие. И что бы ни вменили ему в вину, сейчас было не важно. Ничто не было важно, кроме женщины, что лежала перед ним, бледная и беспомощная, так непохожая на себя. И все это из-за него.

Его жгло чувство вины. Он что-то сказал, не вникая в смысл собственных слов, и вытолкал миссис Портер из комнаты. Когда она закрыла за собой дверь, он осторожно разбинтовал повязку, промыл рану и осторожно перевязал ее вновь. Сделав это, он лег рядом с Амелией и нежно обнял любимую. Она слегка пошевелилась, но он не думал, что она проснулась. Впрочем, это не важно. Сейчас он ничего не мог изменить, он мог лишь надеяться и молиться.

Вообще-то он не привык молиться. Не видел в этом нужды. Но сейчас он молился истово, не зная слов, он просто открыл перед Богом душу и умолял Всевышнего помочь.

И то послание, что он отправлял к небесам, было простым и ясным: возьми меня, но не ее.

Возьми мою жизнь, но ее оставь. Он сделал то, ради чего приехал сюда. Хоули был мертв и больше ни для кого не представлял опасности. Миссию свою Нилс исполнил. Он был готов сложить с себя полномочия. Сложить с себя тот груз, что во имя своей страны исправно тащил многие годы. Жизнь сладка, это верно. Черт, еще никогда жизнь не была для него слаще. Но это не важно. У нее было ради чего жить, она многое могла дать миру и тем счастливчикам, которых она любила.

Меня, но не ее.

Он уснул. Он приказал себе не спать, но уснул все равно, уснул, обнимая ее, и сердце его билось в одном ритме с ее сердцем. И проснулся он оттого, что острие шпаги уперлось ему в горло.

– Вставайте, – сказал Андреас. Он говорил тихо, не желая будить спящую рядом с Нилсом женщину. Взгляд акоранца был суров, рука крепка.

– Бросив взгляд на клинок, который при малейшем усилии со стороны того, в чьих руках он находился, мог отправить Нилса в вечность, тем самым буквально исполнив то, о чем он просил небеса, Нилс сказал:

– Амелия ранена.

– Молитесь о том, чтобы она поправилась. Иначе вам не жить.

Что же, это справедливо. С величайшей осторожностью Нилс выскользнул из-под острия шпаги. Намеренно двигаясь так, чтобы обладатель клинка видел, что руки у него пусты, Нилс поднялся с постели.

– Должно быть, я устал сильнее, чем думал.

– Последние несколько дней были для вас переполнены событиями, не так ли? – Не притворяясь, будто хочет дождаться ответа, Андреас продолжил: – Мы нашли Хоули. Вы его убили?

Нилс кивнул.

– Он сказал, что работал на вас.

– Он солгал. Кто ранил Амелию?

– Хоули. Он использовал ее как щит. Когда я атаковал его, несмотря на угрозу убить Амелию, он пустил в дело нож.

– Вы готовы были пожертвовать жизнью моей кузины?

Он мог бы сказать, что она сама просила его убить Хоули, и еще добавить, что Хоули так или иначе убил бы ее. Но Нилс не умел и не хотел оправдываться. Зато он умел отвечать за свои поступки.

– Я делал свою работу.

Андреас острием шпаги указал направление.

– Идите.

– Я никогда не желал Амелии зла.

Андреас взглянул на Амелию, а именно на самодельную повязку у нее на шее.

– Я могу убить вас на месте, мистер Вулфсон. И мне не важно, насколько хорошо вы умеете драться, – а я достаточно хорошо информирован о вашей деятельности, чтобы признать – вы и в самом деле отличный воин, – но сейчас вы безоружны, а у меня – шпага. Поверьте мне, я умею ею пользоваться. А теперь идите.

Амелия пошевельнулась под одеялом, которым он укрыл ее ночью. Она могла в любой момент проснуться, разбуженная их голосами. И для чего? Чтобы увидеть, как он препирается с ее кузеном? Для того, чтобы она, собрав те силы, что необходимы ей для выздоровления, встала бы между ними, пытаясь его, Нилса, защитить?

Он не мог этого допустить. Не мог еще и потому, что он был совершенно не уверен в том, что она выберет его сторону. Охотник и киллер, человек из тьмы и дождя.

И потому он ушел, вышел из комнаты и пошел прочь, прочь от нее, в серую хмурь утра.

У него остались смутные воспоминания – о том, как госпожа Портер, онемев от шока, стояла и смотрела на акоранских воинов, голых по пояс, с кривыми саблями наперевес, на принца Александра в их окружении. Смотрела, как Нилса в мрачном молчании выводят под конвоем из гостиницы. Он помнил, как женщина в белой тунике торопливо прошла в дом, как следом за ней зашел слуга с сундуком. Он видел тело Хоули, переброшенное через лошадиный круп – без всякого почтения к покойному, и настороженно храпящего Брутуса в ожидании хозяина.

Под конвоем он вернулся в Лондон, и весь путь он проделал в молчании, ибо суровые акоранские воины, окружавшие его, не были расположены к разговорам. Как он и ожидал, его доставили в акоранскую резиденцию. Но на этот раз принимали его не в гостиной. Под тем же конвоем его провели в маленькую комнатку в подвале. Все убранство комнаты составляли кровать и комод. Дверь закрывалась снаружи на засов. Стражник принес ему воду. После этого Нилс остался один. У него было достаточно времени, чтобы обдумать все, что произошло за последние дни. Мог ли он что-то изменить, поступив иначе? Этот мучительный вопрос был самым главным. И ответ на него дался ему нелегко. В целом опыт того дня был далеко не из приятных.