Война с Ганнибалом - Ливий Тит. Страница 37

– Не сиракузяне изменили вам, римляне, но Гиероним, и мир, нарушенный этим тираном и восстановленный его смертью, разорвали опять-таки не сиракузяне, но царские псы – Гиппократ и Эпикид. Избавившись от тех, кто держал нас в рабстве, мы сразу же отдаем в вашу власть себя, наш город, наше оружие и согласны на любую участь, какую вы нам ни назначите. Боги даровали тебе, Марцелл, славу покорителя Сиракуз, самого знаменитого и прекрасного среди греческих городов. Вся краса наша и слава отныне твои. Неужели же ты предпочитаешь, чтобы потомки лишь по преданиям знали, каким был покоренный тобою город? Неужели ты не пощадишь и не сохранишь Сиракузы, чтобы твой род всегда был для них милостивым патроном, а они – вечным клиентом Марцеллов?

Марцелл с готовностью отозвался на эти мольбы осажденных, но меж самими осажденными вдруг возник бешеный раздор. Перебежчики, нисколько не сомневаясь, что их выдадут на расправу римлянам, возбудили то же опасение у наемников. Солдаты схватили мечи и первым делом умертвили новых правителей, а после разбежались по городу, убивая всех, кто попадался им на пути, и грабя дома. С трудом сумели сиракузяне водворить среди них спокойствие, убеждая, что наемников ждет совсем иная судьба, нежели перебежчиков. К счастью, в это время в город явилось ответное посольство от Марцелла, и римляне подтвердили, что у них нет никаких оснований требовать наказания наемников.

Среди начальников наемных отрядов в Ахрадине был испанец, по имени Мерик, а в посольской свите оказался один воин из испанских вспомогательных частей. Этот воин пришел к Мерику и говорил с ним наедине, без свидетелей. Он рассказал о положении дел в Испании – что вся страна подчинилась римлянам – и уверял, что услуга римлянам доставит Мерику высокое положение среди соплеменников, захочет ли он продолжать службу в войске или возвратится на родину.

– А если тебе больше нравится терпеть осаду, то объясни хотя бы, на что ты надеешься, – ведь вы заперты и с суши и с моря, – спросил он Мерика под конец.

Слова земляка достигли цели, и когда наемники постановили отправить к Марцеллу своих людей для переговоров, Мерик послал с ними брата. Тот же испанец, что беседовал с Мериком, привел его брата к Марцеллу отдельно от прочих посланцев, и на этой тайной встрече все было условле-но и решено.

Чтобы отвлечь от себя всякое подозрение, Мерик объявил, что не одобряет этих бесконечных посольств. Довольно впускать в Ахрадину и на Остров врагов и выпускать их пособников. Начальники наемников должны поделить позиции между собой, и пусть каждый будет в ответе за свою часть города, тогда и караульные будут смотреть зорче. Все согласились; самому Мерику досталась половина Острова от Источника Аретусы до входа в Большую Гавань, и он тут же известил об этом римлян.

Марцелл распорядился погрузить воинов на большое судно, отвести его ночью на буксире к Острову и высадить солдат у тех ворот, что подле Источника Аретусы. Их встретил Мерик, сам распахнул перед ними ворота и укрыл римлян так, чтобы их никто не мог обнаружить.

Рано утром Марцелл всеми силами обрушился на стены Ахрадины. Ее защитникам приходилось так трудно, что они были вынуждены призвать на помощь товарищей с Острова. Те бросили свои посты и помчались на выручку. Тогда римляне вышли из укрытия и почти без боя овладели Островом, к которому тут же подошли снаряженные заранее легкие корабли, так что римский отряд сразу был усилен на случай ответной атаки наемников. Хуже всех, как ни странно, оборонялись перебежчики, но они не доверяли никому, всех подозревали в измене и потому больше думали о бегстве, чем о битве.

Получив донесение, что весь Остров и часть Ахрадины заняты и что Мерик со своими подчиненными открыто присоединился к римлянам, Марцелл приказал трубить отступление: он тревожился, как бы не были расхищены несметные сокровища сиракузских царей.

Едва римляне ослабили натиск, перебежчики, находившиеся в Ахрадине, покинули город. Теперь сиракузяне освободились от последней опасности, которая им угрожала. Открыв ворота, они отправляют к Марцеллу еще одно посольство с единственною просьбой – сохранить жизнь им и их детям. Марцелл созвал совет, на который пригласил и сиракузских изгнанников. Он сказал, что злодейства тех, кто правил Сиракузами в течение последних нескольких лет, перевешивают все добрые дела пятидесятилетнего Гиеронова царствования. Но злодеяния эти обратились против самих, злодеев, и нарушители договоров наказаны даже суровее, чем того хотел римский народ.

– Для меня, – так он завершил, – взятие Сиракуз – вполне достаточная награда за все труды и опасности, которые мы перенесли на суше и на море у стен вашего города.

Потом он отправил квестора с караулом в царскую сокровищницу, а город отдал солдатам на разграбление. Нетронутыми остались лишь дома вернувшихся изгнанников, которые охраняла особая стража.

Немало примеров гнусной злобы и гнусной алчности победителей можно было бы припомнить, но самый знаменитый между ними – убийство Архимеда. Среди дикого смятения, под крики и топот ног озверевших солдат Архимед спокойно размышлял, рассматривая начерченные на песке фигуры, и какой-то грабитель заколол его мечом, даже не подозревая, кто это. Говорят, что Марцелл был очень огорчен, сам позаботился о похоронах и даже велел разыскать родственников убитого и оказал им защиту и покровительство.

Вот как пали Сиракузы. В этом городе римляне взяли столько добычи, сколько не нашли бы и в самом Карфагене, будь он тогда завоеван.

Двойная трагедия в Испании.

Весною того же года начались важные события в Испании. После того как войска вышли с зимних квартир, состоялся большой военный совет, и все в один голос говорили, что войну в Испании пора заканчивать и что сил для этого вполне довольно – зимою римляне взяли на службу двадцать тысяч кельтиберов. У неприятеля было три войска. Два из них, под начальством Магона и Гасдрубала, сына Гисгбна, стояли одним общим лагерем, примерно в пяти днях пути от римлян. Третьим командовал Гасдрубал, сын Гамилькара Барки, самый давний и самый опытный из карфагенских полководцев в Испании. Его Сципионы думали разгромить первым, и останавливало их лишь одно: что, если испуганные этим разгромом Магон и другой Гасдрубал забьются в непроходимые горы и леса и затянут войну еще надолго?

Итак, было решено разделиться и охватить боевыми действиями всю Испанию сразу. Публий Корнелий Сципион с двумя третями прежнего войска выступил против Магона и Гасдрубала, сына Гисгона, Гней Корнелий Сципион с одною третью прежних воинов и всеми кельтиберами – против Гасдрубала Барки. Сперва они шли вместе; у реки Бётис Гней остановился, а Публий двинулся дальше.

Лагерь Гасдрубала Барки лежал за рекою. Пуниец узнал, что вся сила и надежда римского командующего заключена в кельтибёрских вспомогательных отрядах, а римлян у него в подчинении совсем мало. Гасдрубалу хорошо было известно вероломство всех варварских племен, в особенности же испанских, с которыми он столько лет беспрерывно воевал, и он без колебаний предложил вождям кельтиберов большую плату за то, чтобы они увели своих людей. Лазутчиков и посредников он нашел легко – испанцами были переполнены оба враждебных лагеря, – впрочем, и достигнуть согласия оказалось не намного труднее. Кельтиберы не усмотрели в предложении Гасдрубала ничего ужасного – ведь их же не просили повернуть оружие против римлян! – а за такую плату, какую обещал пуниец, не стыдно и сражаться, не только что уходить от сражения, и вдобавок это очень приятно – ничего не делать, побывать дома, повидать близких. А римлян бояться нечего – их слишком мало, чтобы задержать уходящих насильно.

И вот, внезапно собравшись, кельтиберы уходят. В ответ на изумленные расспросы римлян варвары твердили, что в их краях вспыхнули междоусобицы. Сципион понял, что ни уговорами, ни силой союзников не удержать, а без них он был намного слабее врагов. Не оставалось ничего иного, как отступать, принимая все меры, чтобы уклониться от битвы на открытом месте. Гасдрубал переправился через Ветис и преследовал неприятеля, не отставая ни на шаг.