Анатомия развода - Лобановская Ирина Игоревна. Страница 14

В последнее время его мало интересовали книги, учеба и любые высокие материи. Хотелось обычного, теплого, обустроенного дома, где вечерами тебя ждут. И все. Что еще нужно человеку для счастья?..

Ему быстро надоели длинные разговоры об искусстве и политике и чаепития за столом рядом с Анькой. Это превратилось в бессмыслицу, а именно ее Игорь не переносил. Почему-то ему стало казаться, что уже приближается пора личного обустройства и надо срочно вить свое гнездо, как заботливо лепит его птица, вернувшаяся из холодных стран в родное короткое летнее тепло и нетерпеливо пытающаяся поскорее найти себе пару и вывести птенцов. Он не ошибался — пора гнездования наступила. Но не только у него.

Аньке стал звонить какой-то юноша. Заслышав его голос в телефонной трубке, Аня менялась на глазах, забывала о времени и могла ворковать в трубку до бесконечности.

Игорь терпеливо выжидал, прислушиваясь. Но Анька умышленно говорила очень тихо. Хотя один раз ему послышалось, будто она сказала «Юра»… но, вероятно, он ошибся.

— Аня, у тебя же гость! Оторвись, наконец, от телефона! — сердилась Евгения Александровна.

Аня виновато, невидяще взглядывала на Игоря, бормотала, оправдываясь: «Я сейчас…» — и продолжала что-то интимно лепетать своему новому другу.

Игорь понял — здесь ему делать нечего. В этом доме ему ничего не обломится, и надо делать ноги, то бишь сматывать удочки, неудачно закинутые в чужом пруду.

Анюта не ведала, что творит. Она не понимала слишком многого, не задумывалась о других и даже не подозревала, абсолютно искренне, что когда-то сама подала человеку несуществующую надежду.

— Ну и что? Что я такого сделала? — пожала она плечами в ответ на очередные укоризны матери.

Доверчивая Евгения Александровна как-то попросила усердно женихавшегося Игоря посмотреть онемевшую магнитолу, наивно полагая, что он — специалист де-факто. Поскольку Игорь усердно всем и всюду рассказывал о своих технических способностях и о том, что он абсолютно все умеет и чинит дома все приборы и всю технику. Парень взялся за дело с жаром и, пытаясь до последнего не ударить в грязь лицом, делал вид, будто пробует ремонтировать. Что-то крутил, отвинчивал, пристально заглядывал внутрь… Аня и великий физик, никогда не бравшийся за починку домашней техники, едва сдерживали смех. Наконец Игорь нашелся и объявил:

— Магнитола импортная, неразборная, блин! Давно и хорошо знающая одноклассника, Аня не выдержала и прыснула.

— Игорь Петрович у нас в радиотехнике не понимает! Ему бы атомный реактор — он бы в нем разобрался в-легкую, а магнитола — это не для него! Слишком простое устройство. Вот!

Игорю очень хотелось причинить Аньке боль, и причинять ее постоянно. Хоть как-то отыграться за все, что она с ним сделала. Но это оказалось невозможным. Аня уходила из его жизни навсегда. И упорно вспоминалось его детское жестокое удовлетворение в те минуты, когда учителя выходили из себя от проделок Скудина-младшеклассника. Это было очень приятно. Может, стоило взять за образец именно такую линию поведения? Над этим следовало поразмыслить…

В последнее время Игорь все чаще и чаще стал замечать за собой это дрянное качество. Ему нравилось играть на нервах у окружающих. Доставляло злую радость и настоящее, пожалуй, единственное удовольствие видеть, как человек выходит из себя. И что он, Игорек Скудин, Гарик, как звала его мать, черноглазый малыш и недомерок, в два счета заставил кого-то кричать и беситься, сделал ему больно, сломал душевное равновесие.

Вначале всяческими утонченными едкими колкостями, сарказмом и язвительностью он в своей мерзкой манере доводил человека до кондиции, а когда тот, наконец не выдержав, начинал орать благим матом, тут же ласково укорял:

— Тихо, тихо! Зачем ругаться по-черному? Не распускайся, это нехорошо!

Он был прирожденный иезуит и деспот и даже не желал представить, что у другого человека могут быть иные, чем у него, желания и совершенно иные, даже противоположные мнения. Для Игоря существовало одно-единственное мнение — свое собственное. И никаких других.

Однажды Юрий заметил приятелю:

— Я никогда не оспариваю твоего права вести себя так, как тебе хочется. Но ты всегда упорно оспариваешь мое. Разницу улавливаешь?

Игорь не ответил.

Разбалансировать привычное существование окружающих — вот что постепенно стало смыслом и целью его бытия. И когда это удавалось — он переполнялся счастьем, словно мстил миру и окружающим за что-то. За что? Он сам до конца не понимал. Вероятно, за некрасивость, маленький рост, хилую фигуру… А сейчас еще и за потерю своей первой серьезной любви. С ее исчезновением нелегко смириться каждому. А Анька… Ее облик, такой ясный и такой смутный, уже начал скрываться в далекой дали, там, где когда-то остались светлые горизонты детства и куда скоро уйдут ясные зори юности… Анькин образ словно обесценивался временем и обстоятельствами жизни Гарика Скудина. Его жизни с большой буквы и в единственном числе. Поскольку он ценил себя слишком высоко, как многие низкорослые люди.

Семья Игорю досталась не самая худшая, но и сильно благополучной ее назвать было трудно. Мама, Надежда Михайловна, преподавала физкультуру в Энергетическом институте, но делала это слишком громко, бурно и напористо, много лет назад превратив МЭИ в филиал инфизкульта. Она заполняла собой и своим зычным пронзительным голосом все коридоры и аудитории и вообще любые пустующие пространства. Надежда Михайловна без труда проводила через подводные камни вступительных экзаменов известных и начинающих спортсменов. У нее существовал свой собственный тайный список жизненно необходимых институту мастеров по гимнастике, фигурному катанию, плаванию и всем остальным видам спорта. Физкультурница легко, в пару минут убеждала ректора, что без ее очередного протеже российская энергетика моментально погибнет на корню. Не по возрасту наивный и доверчивый ректор каждый раз искренне пугался за судьбу родной и обожаемой науки и отрасли, и спортсменов принимали почти не экзаменуя.

Буквально через месяц после поступления в МЭИ каждому первокурснику начинало упорно казаться, будто травленная перекисью до пронзительной белизны дама — здесь самая важная. Именно она — единственная верховная институтская власть. И даже ректор пасует перед ней и советуется буквально по всем значительным и малозначимым вопросам. Физкультурница была столь уверена в себе и в своих безграничных силах, что окружающие тоже мгновенно проникались ее убежденностью и начинали верить в ее беспредельные возможности. Незыблемый закон жизни. Студенты между собой называли ее Надеждой Нахаловной.

Сына она, конечно, запросто бы устроила к себе и твердила ему об этом последние несколько лет. Но Игорь медлил и размышлял…

Своего отца он никогда не видел, хотя знал, что тот существует неподалеку и даже вполне благополучен. Занимает немалый чин в МВД.

Когда-то совсем юная восемнадцатилетняя Наденька, студентка инфизкульта и подающая надежды лыжница, потеряла голову от юного сержанта милиции. И родила от него Гарика.

Сержант прислал ей в роддом записку:

«Жить с тобой не буду. Не люблю»,

У Нади началась горячка и пропало молоко. Игоря выкармливали из бутылки с соской.

В основном его растила бабушка. И любил он больше всего бабушку Анюту. Может, поэтому в Анькином имени для Игоря заключалась особая магия… Мать, возвращаясь с работы, прилипала к телевизору и смотрела все подряд, перескакивая с одного канала на другой.

Сержант, дослужившийся до чина полковника милиции и должности в МВД, признать сына так и не пожелал.

Когда Гарику было тринадцать лет, мать внезапно вышла замуж. Игорь отчима возненавидел сразу. Ненависть оказалась взаимной. Отчим преподавал на факультете психологии МГУ и тотчас взялся перевоспитывать пасынка, донимавшего учителей. — Да полно тебе, Эдик! — пыталась вразумить зятя бабушка Анюта. — Игорек перерастет свои шалости, и все пройдет!