Бесконечный матч - Лобановский Валерий. Страница 20

И стало. Еще не закончилась игра (счет был 0:0), как по стадиону объявили, что торпедовцы проиграли в Ташкенте и мы – чемпионы!

Спустя 25 лет, 17 октября 1986 года, мы сидели в номере московской гостиницы «Пекин» с Вячеславом Дмитриевичем Соловьевым. Я был в Москве в командировке, он заехал повидаться. Мы и не вспомнили бы об этой дате, если бы не заговорил о ней заскочивший на минутку наш друг народный артист СССР Олег Иванович Борисов, работавший в свое время в Киеве в театре Леси Украинки, затем в ленинградском БДТ, а сейчас – во МХАТе. И началось: «А помнишь… Болельщики… Пономарев…»

«А помнишь, Валерка, – сказал мне Соловьев, – как ты тогда после игры заявил: сейчас такое состояние, что, кажется, могу до сорока лет играть!» Что ж, мне тогда было 22, я и представить себе не мог, конечно, будучи в чемпионском настроении, что играть мне судьбой определено еще шесть с половиной лет, а потом…

«Болельщики, – вспомнил Борисов, – в каком-то едином порыве свернули принесенные с собой газеты в жгуты и подожгли их. Весь стадион – в факелах. Незабываемое зрелище!» Куда уж там забыть. Факелы запылали во время игры, после объявления результата «Торпедо», и на поле было довольно жутковато. Кто-то из наших подбежал к арбитру и сказал: «Товарищ судья, может быть, закончим, а? А то ведь сейчас стадион вспыхнет».

«Пономарев покойный, Александр Семенович, тогда «Авангард» тренировал, – рассказал Соловьев. – Скамейки почти рядом были. Так, когда диктор информацию из Ташкента выдал, он подбежал, обнял – когда вы еще видели, чтобы тренер соперников во время игры с поздравлениями подбегал! – и сказал: «Наконец-то и киевское «Динамо» в чемпионы пробилось».

Да, играть мне оставалось шесть с половиной лет. В киевском «Динамо» – и того меньше, до 1964 года, когда я провел в основном составе всего девять матчей из тридцати двух. К тому времени тихонько убрали из команды Соловьева (пятое место в 1962 году и неудачи в 1963-м заставили его временно передать бразды правления Виктору Терентьеву, которого, в свою очередь, заменил Анатолий Зубрицкий. С января же 1964 года киевское «Динамо» возглавил опытнейший Виктор Александрович Маслов, с командой которого – «Торпедо» – мы так упорно сражались в 1960 и 1961 годах).

Маслов – тренер от бога. В «Торпедо» его постигла судьба, вполне характерная для представителей тренерской профессии, одной из самых бесправных профессий в стране. О том, что он больше не руководит клубом, который приводил к «дублю» – победе в чемпионате и Кубке, Маслов узнал из уст то ли секретарши, то ли уборщицы. С ним даже не захотели разговаривать те, кто еще вчера превозносил его тренерские качества до небес, равно как и успехи возглавляемой им команды. Ему не простили второго (!) места в первенстве и поражения в финале Кубка. Сверхбеспардонное отношение к специалисту со стороны дилетантов. Он не переносил дилетантов. Но их больше, и за ними – сила.

Его чутье на футбольные новшества было поразительным. Он предвосхищал многие тактические находки, а также новинки в тренировочном процессе, которые мы потом с восторгом перенимали из-за рубежа, забывая, что они появлялись и у нас, но не были поняты и должным образом оценены. Так случилось, к примеру, с тактическим построением в четыре хавбека. Маслов в киевском «Динамо» апробировал эту систему еще до того, как она «прозвучала» на чемпионате мира 1966 года в исполнении англичан.

Виктор Александрович, как опытный камнетес, отсекал все лишнее, чтобы вырубить модель команды, способной воспроизвести придуманный им образ игры, вполне реальный образ вполне надежной игры. «Нельзя требовать от футболиста того, – говорил он, – что он не в состоянии выполнить. Надо либо приспосабливать новшество так, чтобы дарование игрока было наилучшим образом использовано, либо искать другого исполнителя, что мы и делаем в киевском «Динамо». Это не рецепт, а принцип».

Внешне грубый, недоступный, он даже при самых жестоких разносах старался оставаться справедливым, потому что сам много натерпелся от несправедливости. Он понимал, что киевские динамовцы начали потихоньку отставать в плане организации игры от основных соперников, и первейшую свою задачу видел в том, чтобы сделать команду структурно более подвижной, мобильной, применяющей более сложную систему взаимозаменяемости, отказавшейся от игры в обороне устаревшим методом – силами в основном защитников. Природный ум, которым обладал Маслов, помог ему играючи и в одночасье определить все лучшее, что осталось у команды после работы с ней Ошенкова и Соловьева, сохранить это и дополнить своим, новым.

Маслов морщился, когда мы с Базилевичем, получая мячи на флангах, как и прежде демонстрировали технику на месте, технику обводки по своим «желобкам». Он хотел – и требовал от всех без исключения игроков – значительного расширения диапазона действий, неутомимых маневров в атаке по всему ее фронту, заставлял освобоягдать фланговые зоны для внезапных подключений по ним полузащитников и даже защитников, неукоснительно претворял в жизнь один из основополагающих своих тактических принципов – постоянное создание численного большинства во всех фазах игры, боролся всеми методами против передержек мяча, красивостей ради красивостей, громко клял тех, кто ожидал пас, стоя на месте.

Для того чтобы играть так, как он требовал, нужны были несколько иные тренировочные методы, нежели те, которыми в команде обходились прежде. Маслов видоизменил и характер тренировок, и тренировочные средства, серьезный акцент сделал на атлетическую подготовку как в подготовительном периоде, так и во время чемпионата.

Не стану утверждать, что новшества Маслова понравились всем. Мы – и я в том числе – наивно полагали, что вполне можно было бы обойтись известными нам способами ведения тренировок, не меняя при этом так кардинально организацию игры. Нам не дано было тогда понять то, что уже понимал Маслов. Я дискутировал с тренером по ряду вопросов и был убежден в своей правоте. Я считал более разумным в соревновательный период, когда много нагрузок выпадает в матчах, тренироваться только с мячом. Не мог я понять, зачем всем надо делать одинаковый объем работы, я считал, что одна группа людей должна быть занята в основном так называемой черновой работой, а другая – «ювелирной», благодаря которой и ставится точка в общем успехе. И наконец, гораздо ближе мне по игровому духу были привычные методы игры, традиционные проходы по флангу, пусть затяжные по времени, но красивые и эффективные, и мне трудно было поверить, что они тормозят командную игру.

Тренерская правота Маслова оказалась намного выше моей правоты игрока. Я не собираюсь рассуждать на тему, стоило ли Маслову возиться тогда со мной и обращать в свою веру, но сейчас бы я, по всей вероятности, поступил бы с Лобановским игроком так же, как поступил он: разругавшись со мной в раздевалке ярославского стадиона после ничьей с «Шинником» 2:2, он перестал ставить меня в основной состав, и я понял, что в этой команде мне больше не играть.

Не скажу, что понимание этого доставило мне огромную радость. Я был раздосадован и зол на Маслова, его действия казались мне верхом несправедливости, я считал себя незаслуженно обиженным и, любя безмерно киевское «Динамо», мечтал доказать свою правоту в то время, когда играл в команде другой.

Между тем Маслова резко критиковали за результаты, за шестое место в 1964 году, за невысокую результативность, за… зонный принцип в обороне, который он применял в чистом виде. Слава богу, у людей, ответственных за судьбу команды, хватило терпения, и Маслову было предоставлено время, которым он умело воспользовался, выведя киевское «Динамо» на уровень высокого международного класса в 1966–1968 годах.

А я в это время играл. Два года в «Черноморце», полтора – до июля 1968 года – в «Шахтере». Киевское «Динамо» нам удалось обыграть лишь однажды – во втором круге 1967 года в Донецке 2:1.

Через год я сказал себе: «Хватит!» Мы не сошлись во взглядах с возглавлявшим тогда «Шахтер» Олегом Александровичем Ошенковым, и, будучи капитаном команды, глядя уже на многое с «масловской колокольни», я не мог играть в футбол, который культивировал донецкий клуб.