Дом, который сумаcшедший - Лобов Василий. Страница 20

— Там, на девятом ярусе, когда ты… когда я… ты показался мне не таким, как все. В твоих глазах я увидела что-то такое… И вот…

Он замолчала.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Он замолчала, и мы как раз поравнялись с группой братцев двадцатизубочников, которые стояли перед входом в шикарнейшую забегаловку и о чем-то оживленно переговаривались. Чтобы вернуть ко мне внезапно утерянное расположение духа братца Принцессы, я решил пойти на отчаянный шаг: я решил не снимать перед ними корону, как братец Принцесса, впрочем, мне и приказала. Я сказал братцу Пилату III, что это роботы, хозяева, счастливчики, и проехал, не коснувшись короны даже пальцем, мимо…

— Эй, братцы! — послышался за моей тут же согнувшейся спиной грозный голос.

Я сошел с самодвижущейся дорожки. Сошла и братец Принцесса. От группы отделился и направился прямо к нам очень высокий и очень грозный братец двадцатизубочник с крайне грозными глазами.

— Почему не снимаешь корону перед по рангу?! — приблизившись, рявкнул он.

— Нечаянно… — пролепетал я.

— А ты, — он перевел крайне грозный взгляд на братца Принцессу, — почему ты вообще без Kopоны?! Да как ты осмелилась!… Что-то твое лицо мне знакомо, не тебя ли разыскивает Святая Экзекуция!

Мы тихо молчали.

— Как вы сюда проникли? Сюда, в нашу святую Великую Мечту?! Кто пропустил сюда эту шушеру? — Он повертел грозным взглядом в разные стороны. — С какого ты яруса? Ты! Тебя спрашиваю, антинашдомовская замарашка!

Братец с крайне грозными глазами придвинулся к нам вплотную.

— Вниз глаза! вниз! к полу! Не сметь на меня самого братца двадцатизубочника, смотреть! — кричал он братцу Принцессе, поскольку кричать эт| мне не имело ни малейшего смысла — я не то чтм смотрел в пол, я и сам уже вроде бы находился поя полом…

— Эй, ревизор!

Словно бы вынырнув оттуда, где я вроде бы был, рядом с нами возник пятнадцатизубый ревизор. Трепет, который меня колотил, стал колотить меня гораздо сильнее.

— Надеть корону! — кричал, разбрызгивая слюни, братец с крайне грозными глазами братцу Принцессе. — Сейчас же надеть корону! Не сметь ее никогда-никогда снимать! Служить! Служить самозабвенно!

Я уже было собрался служить самозабвенно вместо братца Принцессы, но тут братец ревизор спросил братца Принцессу:

— Как твоя кличка, братец?

И он наконец достала из сумочки и надела на голову корону.

— Принцесса.

Ревизор растерянно заморгал, его лицо сделалось пепельнее пепельного, что я сумел хорошо рассмотреть, так как надетая братцем Принцессой корона вмиг прекратила мой трепет и вытащила меня оттуда, где я до этого вроде бы был. А братец с прежде крайне грозными, но теперь крайне подобострастными глазами здорово уменьшился в росте, попятился было назад, однако тут же вытянулся в струнку и, сорвав с себя корону, подобострастно рявкнул:

— Чего изволите?

— Исчезни, — сказала братец Принцесса.

Братец с прежде крайне грозными, а теперь крайне подобострастными глазами, колыхнувшись, растаял в воздухе. Все братцы из стоявшей возле забегаловки компании обнажили головы. Ревизор провалился под пол…

Мы снова ступили на самодвижущуюся дорожку. Мне было очень весело. Вдруг я услышал рядом какие-то странные звуки… Посмотрел на братца Принцессу — он плакала.

— Ты чего? — удивился я.

— Стыдно… — сквозь слезы прошептала он.

— Стыдно? — удивился я. — Я не понимаю.

Он вытерла слезы. А когда он вытирала слезы, Он улыбнулась. Улыбнувшись и вытерев слезы, он сказала:

— Представь себе, что ты случайно вошел в комнату, где полно людей…

— Кого?

— Братцев… Совершенно раздетый.

— Ну?

— Что бы ты тогда почувствовал?

— А я бы был в короне?

— Да.

— А сколько бы было зубьев на их коронах?

— Все равно сколько.

— Все равно сколько не бывает. Если бы меньше девяти, почувствовал бы естественное желание отдать им какое-нибудь приказание.

— А если бы больше? — спросила братец Принцесса.

— Естественное желание мгновенно выполнить любое их приказание.

— Ну а если у них были бы точно такие же короны, как и у тебя?

— Не знаю… Наверное, мне было бы как-то не по себе…

— Вот видишь, значит, тебе было бы стыдно! И мне было стыдно, когда все это случилось.

— Да ведь ты же была одетая!

— А чувствовала себя так, будто на мне ничего нет.

— Да ведь если бы ты и была раздетая, ты могла бы заставить их отвернуться! Даже если бы только чувствовала себя так, будто на тебе ничего нет!

— Не хочу я никого ничего заставлять, понимаешь? Просто не хочу! Мне стыдно, что в Нашем Доме те, у кого в коронах зубьев больше, имеют право сколько душе угодно издеваться над теми, у кого их меньше.

— Когда ты раздетая?

— Когда одетая.

Я хорошенько обдумал умом сказанное и сказал:

— Да ведь больше, чем у тебя, зубьев в коронах ни у кого не бывает!

— А мне все равно стыдно! Стыдно за всех нас! Мне стыдно за себя, потому что я не смогла удержаться и надела корону. Мне стыдно за них, потому что, узнав, что я дочь Самого Братца Президента, они моментально изменили ко мне свое отношение. Я не хочу, чтобы меня уважали только за то, что я чья-то дочь, что ношу такую корону. Я хочу, чтобы во мне уважали человека. Понимаешь, человека!…

Я не понимал. То есть слова-то, которые он произносила, я, в основном, понимал, но не понимал, что за ними крылось, а понять это мне очень и очень хотелось может, в этом стыдно была какая-то выгода. Или просто стыдно — мода двадцать первого яруса? Я представил себе, как красиво использую эту моду, когда в очередной раз поеду с братцем Малютой Скуратовым XXXII на какой-нибудь верхний ярус… Пятизубочный таможенник снимет передо мной корону, а я заплачу. Братец Малюта Скуратов XXXII спросит: ты чего? А я отвечу: стыдно! Вот будет потеха… Вспомнив о братце Малюте Скуратове XXXII, я вспомнил о братце Белом Полковнике, о братце Цезаре X и полученных от них спецзаданиях. Воспоминание о спецзаданиях заставило меня сказать:

— Отношения между братцами в Нашем Доме справедливо регулируются количеством зубьев на коронах. На этом зиждется наш порядок. Да и как же иначе? Разве ты против порядка? Разве ты хочешь, чтобы гармония Нашего замечательного Дома была заменена хаосом и непредсказуемостью окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды, порождающей в братцах различнейшие иллюзии?

— Ну да, — улыбнулась братец Принцесса, — фрукты, выходит, тоже иллюзия?

— Конечно.

— Да ты же их, вероятно, ел!

— Естественно, ел. Ну и что? Когда иллюзии фруктов попадают в Наш Дом, они перестают быть иллюзией и становятся просто фруктами. От заботы братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных, возглавляемых Самим Братцем Президентом.

— Ты это серьезно? — снова улыбнулась братец Принцесса. — В нашей дворцовой оранжерее…

— Что это такое?

— У нас во дворце есть такая комната, где растут деревья, цветы, трава…

— Значит, эта твоя комната — оранжерея — заполнена ядовитыми испарениями, раз там могут расти иллюзии?

— Нет, мы там гуляем…

— В скафандрах же гуляете-то!

— Нет.

— Без скафандров? Во фраках?

— Конечно.

— Во фраках — где растут иллюзии?

— Да. Да. Да. В любом дворце на двадцать первом ярусе есть оранжереи, и в этих оранжереях в совершенно обычной атмосфере растут и деревья, и цветы, и трава.

— Значит, по-твоему, Сам Братец Президент врет?! Братцы наши славные из Кабинета Избранных врут?! — совсем не на шутку рассердился я даже несмотря на то, что сердиться на такую корону не имел ни малейшего права. — Сам Братец Президент врать не может! И братцы из Кабинета Избранных врать не могут! Они говорят только истины, поскольку знают истину, это знает каждый!

— Кое-что они действительно знают, — взяв меня за руку, горячо зашептала братцу Пилату III в самое ухо братец Принцесса, — но тько не истину. Истину знать вообще нельзя. Они знают, что, если мы перестанем верить тому бреду, который они несут, придет конец их безграничной власти.