Цветущая, как роза - Лофтс Нора. Страница 40

Я сидел, не в состоянии ничего предпринять и крепко держал поводья, так как лошади бесновались от душераздирающего крика.

— Придержи ее немного. Я отъеду за поворот и вернусь, — крикнул я Майку.

Как только появилась возможность сделать остановку, я слез и закрутил поводья за ветвь придорожной ивы. Затем быстро, насколько только мог, побежал обратно. Майк все еще изо всех сил старался удержать женщину, которая продолжала вопить и сопротивляться.

— Она сошла с ума. Ни одного слова толком не говорит, — задыхаясь, пояснил Майк.

— Ну, — начал я. — Ты же врач. Что нужно делать в таких случаях?

— Плеснуть холодной воды — это может помочь.

Шляпой я набрал воды из реки и плеснул Ханне в лицо. Она замерла, прекратила визжать, обвела нас безумным взглядом и сказала:

— Хэрри погиб.

— Утонул? — спросил я, думая о мельнице и предполагая, что его еще можно спасти.

— Нет, зарезали его. Как свинью. О, Боже! О, Боже! Это восклицание, полное отчаяния и безысходности было страшнее воплей. Она руками закрыла лицо, и слезы потекли сквозь пальцы.

— Правильно, — сказал Майк, мягко обнимая ее за плечи. — Поплачь, милая. Полегчает.

Она плакала долго, навзрыд, до тех пор, пока, казалось, не иссушила себя до последней капли, затем мы все направились к Ломаксу.

— Это произошло вчера ночью, — начала она. — Наша маленькая собачка все лаяла, и Хэрри подумал, что лиса или какой другой хищник охотится на нашу птицу. Он встал и вышел. И не вернулся к завтраку. А я ждала, ждала его. — Ее снова начали душить глухие рыдания, но она подавила их и нашла в себе силы продолжить. — Трудно, знаете, искать в лесу. Сначала я увидела собаку, ей перерезали глотку… затем нашла Хэрри. У него не было… не было… он был без головы… совсем… от Хэрри вообще ничего не осталось. Она задохнулась, и мы немного приостановились. Этой обездоленной женщине уже ничем не поможешь, ни словом, ни делом. Мы как могли успокаивали и поддерживали ее, произнося нечленораздельные утешения. Наконец показался дом Ломакса, и мы сразу же наткнулись на двух братьев, возвращавшихся домой. Вильям выглядел немного расстроенным, а Оливер был просто в ярости. Он, как и сообщила нам Эдит, шел с ружьем в руках.

Я начал разговор первым:

— Мы знаем, кто убил вашу собаку, Оливер. Позовите женщин, пожалуйста.

Обе хозяйки вышли из дома, и мы шепотом поведали им о горе, постигшем Ханну. Они бережно обняли ее и повели к себе.

А я обратился к Оливеру:

— У вас есть еще ружья?

Он кивнул и пошел в дом, вернувшись с оружием и запасом пороха. Без лишних слов мы отправились на мельницу Хэрри, минуя по дороге мою груженую телегу, которую уже не было проку брать с собой. Пересекая двор мельничного дома, через приоткрытую дверь кухни я заметил затухающий очаг и нетронутый завтрак на столе, обставленном с присущей Ханне квакерской аккуратностью. Уголки клетчатой скатерти колыхал утренний ветерок. Через двадцать ярдов от дома начинался лес. Сначала это были редкие осины и березы, которые постепенно переходили в густые заросли с плотным кустарником и высокой травой. Нам не пришлось даже присматриваться к следам, оставленным Ханной, так как это была единственная тропинка, ведущая в глубь леса. Именно здесь шла несчастная женщина — и я словно слышал, как она звала, звала, звала. Я даже ощущал ее страх, будто само это место дышало ужасом. Наконец мы наткнулись на желтую собачонку, одну из тех дворняжек, рождение которых произвело такое волнение в те скучные, бедные событиями дни мучительного ожидания возле пораженного эпидемией селения. Кровь из рассеченного ножом горла залила ее желтую шерстку. — Вот так и Адам, — сказал Оливер, тяжело дыша сквозь сузившиеся от ярости ноздри. Лучшая собака, которая у меня когда-либо была. Самая преданная.

Мы продвигались вперед медленно, напряженно, подготовившись к зрелищу убитого хозяина собаки. Мы старались двигаться как можно тише, хотя в этом не было особой необходимости, индейцы наверняка знали, что это им не сойдет с рук, и вряд ли стали бы задерживаться на месте преступления. Еще в Салеме мы наслышались рассказов об ужасах прошлой войны — так в Англии обычно вспоминают о нашествии датчан. Волосы вставали дыбом от описаний кровопролитий, и стоило только вообразить себе все это, как шаги наши становились тише, каждый треск веточек заставлял нас вздрагивать, а любая тень или шорох крыльев птиц, пролетающих с ветки на ветку, — резко оборачиваться. И вскоре мы набрели на тело Хэрри, молодого человека, который воплотил свою мечту во вращении мельничного колеса, который собственными руками построил дом на краю леса, расчистив землю вокруг, который пел псалмы и гимны и который вчера ночью встал и ушел в темноту, чтобы найти здесь страшную смерть. Нож, пронзивший глотку собаки Ломакса и маленькой дворняжки, не остановил на этом свои черные деяния. В самой чудовищности происшедшего просматривалось какое-то дьявольское мастерство.

Как и описывала Ханна, от Хэрри мало что осталось. Вряд ли стоит детально описывать все подробности. Это выглядело почти символично — как коряво начертанное предупреждение: смотрите, мол, что ждет тех, кому слишком дороги их свиньи и куры, лежите себе в своих теплых постелях, если вам шкура дорога.

Содрогнувшись, я снял пальто и накрыл то, что когда-то было красивым телом молодого человека, со словами:

— Нет смысла нести его назад. Майк, принеси-ка из дома лопату, будь добр. Я устал.

И я опустился в изнеможении на землю.

Когда Майк вернулся с лопатой, мы выкопали могилу, но не сразу решились приблизиться к останкам. Вскоре все было кончено, и мы забросали могилу мягкой пухлой землей, сделав нечто вроде надгробного холмика. Мне пришла в голову мысль о бесконечной доброте и великодушии этой земли, которая порождает и терпеливо носит на себе столь непримиримые вещи, чтобы затем все принять в свое лоно. Минуту назад зрелище тела Хэрри могло навести ужас на самого бывалого и отважного воина, а теперь, прикрытое землей, оно нисколько не привлекло внимания, и можно было пройти мимо, даже не ведая того, что таится под этим надгробием. Оливер Ломакс поднял ружье и произнес:

— Да примет Бог душу твою.

Я всегда считал Оливера хладнокровным и неспособным на проявление чувств, но в этот момент я даже полюбил его.

Мы вернулись к дому Хэрри, и я прикрыл дверь, сквозь которую был виден накрытый стол с завтраком, приготовленным для того, кому уже никогда не вернуться и не почувствовать вкуса земной пищи. Мы обошли все хозяйство в поисках животных, которые могли нуждаться в нашем внимании и уходе. Но двор был пуст. Немудрено, что так отчаянно лаяла собака.

— Это не просто вор, — сделал я вывод, возвращаясь назад. — Мельница и мой дом находятся в противоположных концах долины. Вы, Ломакс, располагаетесь посредине. Не очень-то приятно сознавать, что мы все спокойно спали, пока под нашими окнами совершался грабительский налет. Плохо то, что жилища наши так разбросаны. Надо было последовать примеру жителей Форта Аутпоста и строиться поближе друг к другу. Ведь Пиклов могли запросто всех вырезать, так что мы ничего и не услышали бы.

— Скоро все прояснится, — сказал Оливер Ломакс. — Нужно собраться и обсудить, что делать дальше.

Общее мнение собрания, на котором присутствовали все мужчины без исключения, было таково: опасаться особенно нечего, набег был просто воровством, а дворняжка Хэрри, несчастная Адам и сам беспокойный Хэрри поплатились за то, что помешали грабителям. И тем не менее, было решено повысить бдительность, загонять на ночь скот и запирать его как можно надежнее. Спать нам предстояло не так крепко, как раньше, и ружья держать наготове.

Но тут Эли высказал мои затаенные опасения.

— Это слишком слабые меры, — сказал он. — Если уж мы признаем, что небезопасно оставлять коров в сарае или свиней в загоне, а при наступлении лета нельзя выпускать лошадей на выпас, значит, надо эту безопасность обеспечить. Для этого мы здесь и собрались. Если мы начнем запираться, значит покажем, что боимся даже нос высунуть наружу. Они знают, что мы здесь, и надо показать, что с нами шутки плохи.