Профессор Сторицын - Андреев Леонид Николаевич. Страница 8
Модест Петрович. От коров, профессор.
Телемахов. Нельзя так. Я рукав разорвал.
Сторицын(любуясь). Юморист, Телемаша! Но как ты нашел меня? Так же, как эта музыка нашла меня, как это солнце? Ты знаешь ли, что сегодня мне все удается.
Телемахов. Так и нашел, что два часа Озерки изучаю. Ваш дом чей?
Модест Петрович. Королевой.
Телемахов. А мне сказали, что Кораблева. Не могут адреса правильно записать.
Сторицын. Юморист, ужаснейший весельчак! Ты, значит, у нас в доме был?
Телемахов. Был. Ну, как ты? Вид у тебя хороший.
Сторицын. Совсем хорошо. Спроси у них.
Телемахов. Ага. У вас тут приятно, и воздух сравнительно чистый. Чаю я не хочу, а вина выпью, не беспокойтесь, я сам привык наливать… Что это за студенты там? Кричат.
Модест Петрович. Сегодня праздник, гости приехали.
Телемахов. Сколько платите за дачу?
Модест Петрович. Если на круглый год, то двадцать пять в месяц. Не дорого.
Телемахов. И не дешево. Сыро? Тут ревматизмом пахнет.
Сторицын(обнимает Телемахова). Ты очарователен, Телемаша. Ты когда шел, хоть раз посмотрел вокруг? Ты посмотри: это что? Это что? Пей спокойно и молчи: ревматизма здесь нет. Но и вы хмуритесь, господа: знаете, мне становится неловко за свое веселье.
Входит кухарка Феклуша, одетая празднично.
Феклуша. Барин, а барин… Какая-то барышня букет вам принесла, передать велела. Нате-ка…
Модест Петрович(беря большой букет из осенних листьев и цветов). Барышня? Кому передать?
Феклуша. Не знаю. Гостю какому-то. Сама, говорю, отдайте, так она: нет, говорит, как же я могу в чужой дом? Я на кухню пойду.
Модест Петрович(встает и торжественно передает цветы Сторицыну). Это тебе, Валентин Николаевич. Теперь и моя хижина стала знаменитой! Жаль, нет у меня цветов, чтобы присоединить их к этому дару чистой юности…
Людмила Павловна. Вы опять побледнели, Валентин Николаевич?
Телемахов искоса смотрит на Сторицына и опускает глаза.
Сторицын. Хорошо бы поцеловать руку, которая собирала цветы: вероятно, это еще маленькая и очень глупенькая ручка. У нее не хватает силы поднять камень — и вот она приносит цветы.
Людмила Павловна. Зачем так зло? Они вас любят.
Сторицын. А я?.. Но… молчание, молчание, как говорит Гамлет. Где мое пальто, Модест, становится холодно. Тебе не холодно, Телемаша?
Телемахов. Терпеть не могу Гамлетов. Впрочем, некоторые, вероятно, не разделяют моего вкуса, извиняюсь. Нет, не холодно.
Модест Петрович. А в рощу, значит, так и не пойдем?
Телемахов. А это далеко?
Сторицын. Но ты устал, Прокопий, мы можем ходить.
Телемахов. Нет, отчего же? Вот вы, барышня, берите Модеста Петровича и прогуляйтесь, пройдитесь а мы тут немного поболтаем, поговорим. Погуляйте.
Сторицын(удивленно.) Что такое? Неотложное дело? Странно. Мы только позавчера виделись.
Телемахов. Да, так кое-что.
Сторицын оглядывает всех, тревожится сильнее.
Сторицын. Странно! Значит, ты меня искал….. Странно!.. Пожалуйста, пройдите, княжна… Минут двадцать тебе довольно, Телемахов?
Телемахов. Довольно. Я сам в город тороплюсь. Что вы задумались, Модест Петрович?
Людмила Павловна. Идемте. Я буду близко, Валентин Николаевич.
Быстро идет к калитке: за ней Модест Петрович; Телемахов смотрит вслед, избегает взглянуть, на Сторицына.
Телемахов. Она действительно княжна?.. Красивая девица. Твоя слушательница?
Сторицын. Что случилось? Касается Сергея? Говори.
Телемахов (начиная смотреть на него). Говорить? Мне вовсе не улыбается, Валентин Николаевич, быт вестником несчастья и врываться в вашу… идиллию. У меня и своих дел достаточно, и я удивляюсь людям, которые не желают этого понимать. Ну, ну, не волнуйся, особенного ничего, вздор! Я тебе говорил или нет, что жене, Елене Петровне, не следует заниматься благотворительностью? Ну, все равно, говорил или нет. Там, в Обществе, произошла маленькая растрата.
Смотрит на Сторицына, тот неподвижен.
Тысячи что-то две, пустяки.
Сторицын. И подлог?
Телемахов. Да. И подлог. Пустяки! Последний срок для взноса завтра, да и то только во внимание к твоему имени и положению. Надо внести, Валентин Николаевич.
Сторицын. У меня денег нет.
Телемахов. Найди. Надо найти. Иначе суд и позор!
Сторицын. Пусть суд и позор.
Телемахов. Глупо, Валентин Николаевич. Я менее всего намереваюсь покрывать мошенников и растратчиков, но до суда ты доводить не должен. Кому принесет пользу твой позор? Не надо, чтобы улица хохотала и глумилась над профессором Сторицыным. Внеси, надо внести. И как не быть деньгам? Зарабатывай я столько, я бы дом на Каменноостровском имел. Возьми у издателя.
Сторицын. Все взято. Но почему это мой позор? По-твоему, Телемахов, это позорно: быть обманутым или обокраденным?
Телемахов. По-моему, позорно не иметь глаз или… умышленно закрывать их. Скажу откровенно: меня уже просили тайно от тебя ссудить эти деньги, давали клятвы и прочее… но я отказал. Тебе, Валентин, в руки — хоть все мое достояние, делай с ним, что хочешь, верю! — но условие одно: возьми их с открытыми глазами. Пора.
Сторицын. Ты знаешь меня с детства и думаешь все-таки, что я умышленно закрывал глаза?
Телемахов. Не знаю. Но не слеп же ты в самом деле? Я не хочу учить тебя, Валентин Николаевич, и не мне, бездарности, лезть в проповедники… но так нельзя, голубчик! У вас в доме порядочному человеку бывать нельзя — тошнит. Если не можешь справиться, не хватает характера, так уйди, брось, не пачкайся. Я-то еще, пожалуй, поверю, ну а другие не поверят. В конце концов, как не видеть… Саввича? Этого, воля твоя, я не понимаю. Не понимаю, хоть расстреляй!
Сторицын. Это первая растрата?
Телемахов. Не знаю. Да и Саввича кто сделал таким? Я еще не забыл, каким он вошел: он и тогда был красавец мужчина, хам и мерзавец, рыцарь, чтоб черт его взял! — но чтобы до такой наглости и спокойствия… Он и на прислугу кричит, он и на жену твою кричит, он и детей твоих воспитывает, и кто же у вас в конце концов хозяин? Он, кажется, и тебя жить учил…
Сторицын. Ты также учишь меня жить.
Телемахов(яростно). Прошу не сравнивать!
Молчание. Темнеет. На некоторых дачах загорелись первые вечерние огоньки. Около станции тяжело и медленно сопит и лязгает железом поезд.
Не понимаю. Психологических загадок решать не умею! Каждая кошка на лестнице, и та знает, а ты как с неба свалился. Впрочем, я биолог и реалист, — извиняюсь.
Сторицын. Не веришь?
Телемахов(пожимая плечами). Верю. Володька головотяп, и тот ушел. В конце концов надо платить, Валентин Николаевич… ты мне позволишь внести деньги?
Сторицын. Нет, не позволю.
Телемахов. Значит, суд и позор, пусть улица хохочет! Японская месть — взрезать себе живот, чтобы им стыдно было? Не могу удержаться, чтобы дружески не сказать тебе, Валентин Николаевич: трижды глупо! Им арестантские легче, чем тебе свидетельское кресло… если только свидетельское.
Сторицын. Да? Во всяком случае, благодарю тебе! за дружеское предложение.
Телемахов. Не стоит. Извиняюсь, что побеспокоил!
Сторицын. Ты сейчас едешь? Мы едем с первым поездом, вероятно, вместе? Я еще раз благодарю тебя: если не слова твои, о которых позволь мне иметь свое мнение, то твой поступок вполне дружеский. Как похолодело однако.
Телемахов (пожимая плечами). Не спорю. А как твое сердце?
Сторицын. Очень хорошо. Я уже принимал два раз ту микстуру, что ты дал. Она успокаивает. Потом еще нюхать что-то?.. Я забыл.