Джентльмен что надо - Лофтс Нора. Страница 44

Наконец раздался стук в наружную дверь. Никто из слуг и не пошевелился. Госпожа умолила дьявола спасти их господина, и у них не вызывало сомнений, что это сам сатана явился, чтобы заключить с нею сделку. Стук повторился, потому что сэр Роберт Сесил видел с улицы, что во всех окнах горит свет, и не мог понять, почему никто не откликается на его призывы. Но Леттис наконец сама услышала его и подошла к двери. Увидев Сесила, она прижала руку к сердцу и схватилась за косяк двери.

— Мне нужно с вами переговорить, — сказал он.

— И мне с вами, — с угрозой в голосе ответила Леттис.

Она провела его в небольшую комнату, в которой Эссекс занимался обычно своими делами и принимал огромное количество просителей. Камин в ней не горел, а февральский вечер был довольно ветреным и холодным; но Леттис стояла в своем платье с короткими рукавами, недоступная ни холоду, ни усталости.

— Допрос закончился? — спросила она.

Сесил кивнул.

— И каков приговор?

— Самый худший. Повесить и четвертовать… — Леттис закричала истошным голосом, и от этого крика слуги, трясясь как в лихорадке, схватились друг за друга. Сесил спокойно продолжал: — Но королева смягчит приговор, и ему отсекут голову по всем правилам чести. Я об этом позабочусь.

— Нет возможности отложить исполнение приговора?

— Никоим образом, — сказал Сесил, хотя мог бы повторить свои слова: «Я об этом позабочусь». Но сейчас, когда Эссекс пал, он не собирался вступаться за него, да это уже и не могло спасти графа. Это было абсолютно невозможно.

Прочла ли его мысли Леттис, или почему-то еще, но она сама решила, что пришло время и ей показать зубы. Она запустила руку за пазуху, и Сесил услышал шуршание бумаги.

— У меня есть бумага, оставленная моим мужем, в которой содержится детальный план заговора, который затевали вы и Ралей, чтобы посадить на английский трон инфанту Испании. Сегодня же ночью, если мы с вами не придем к согласию, я передам его королеве.

Она с прищуром рассматривала Сесила, но не обнаружила не только страха, но даже и бледности на этом узком, оливкового цвета лице.

— Это едва ли поможет вашему мужу. Этим поступком вы только заставите замолчать человека, который способен спасти его от потрошения. Да и сомневаюсь, чтобы королева особенно пеклась об этом. Ее величество весьма слабо интересует, кто унаследует ее трон. Ее беспокоит дата вступления на трон будущего короля.

Леттис не отрывала от него глаз.

— Тогда нам нужно подумать о будущем, моем и вашем. Королеву может не интересовать план заговора сам по себе, но вам он встанет поперек глотки. Это вы допускаете?

Сесил вновь кивнул.

— Вы также согласны — глупо было бы отрицать это передо мной, — что вы ведете переговоры с королем Шотландии, который будет претендовать на английский трон — не важно, добьется он этого или нет?

И опять Сесил склонил голову в знак согласия.

— Тогда вот мои условия. Я оставлю бумагу при себе и буду молчать о ней, пока королева не умрет. За это вы используете все свое влияние для того, чтобы спасти Роберта. А когда шотландец осуществит свое намерение и взойдет на трон, вы приложите все свои силы для того, чтобы уничтожить Ралея.

Сесил задумался.

— В чем причина вашей ненависти к этому человеку? — спросил он наконец.

— Он всегда был врагом Эссекса и моим врагом, — ответила Леттис.

— Понятно. Бумага будет находиться у вас, пока мы не сможем использовать ее против одного Ралея. А я отправляюсь сейчас же к королеве молить о пощаде графу. Так?

На этот раз опустила голову, соглашаясь, Леттис. Потом, подумав немного, она добавила:

— Если приговор будет исполнен так, как он записан теперь, я сойду с ума и в припадке бешенства могу выболтать все как есть.

— Будьте уверены, я сделаю все, что в моих силах, чтобы склонить королеву к милосердию.

Леттис снова впала в свое сомнамбулическое состояние, и Сесил решился покинуть ее и вышел на улицу. Он уже довольно далеко отошел от ее дома, когда вдруг вспомнил, что даже не взглянул на документ. Он уже почти повернул назад, но задумался. Бумага в конечном счете не имела никакого значения, решил он. Он обещал ей только то, что заранее готов был пообещать. Еще до того, как он постучал к ней в дверь, он готов был действовать именно так, как потребовала от него, угрожая документом, Леттис. Роберт Сесил собирался молить всего лишь о приличествующей Эссексу, члену Совета и пэру Англии, казни, иначе эта позорная казнь стала бы опасным прецедентом, и, совершив такое, Елизавета сама бы раскаялась в содеянном; да, он пообещал действовать против Ралея, но и это уже созрело в его голове — стать на пути сэра Уолтера после вступления на трон нового короля, потому что как соперник Ралей был страшно неудобен, хотя и мог служить полезным орудием.

Так что Сесил прямо направился к королеве и не столкнулся с человеком, которого только что, минуту назад пообещал сокрушить. Ралей с сорока своими гвардейцами присутствовал на процессе Эссекса. Он слышал выдвинутые против молодого графа обвинения, сбивчивую и противоречивую его речь в защиту себя; видел, как председатель суда разломил надвое свой жезл, когда произнес ужасный приговор.

В течение всего того дня мысли в его голове метались от прошлого к будущему. Он припомнил давнее утро, такое далекое, туманом многих лет подернутое утро, когда они с Эссексом, каждый в стремлении пролить кровь соперника, встретились лицом к лицу на поляне, заросшей росной травой. Он вспомнил о женитьбе Эссекса, когда при известий о ней он примчался из Ирландии в Лондон, и тогда наступил второй этап благоволения к нему королевы. Вспомнил Ралей и утро в Хэмптоне, когда он посоветовал королеве сделать Эссекса лордом-маршалом. Как повлияло это назначение на последующее поведение этого юного баламута? Трудно сказать. Эссекс был направлен в Ирландию, потерпел там поражение и вернулся по своей воле, не прошенный. Елизавета еще не была одета, когда он ворвался к ней в комнату, и ему было запрещено являться ко двору. Затем, вместо того чтобы действовать так, как в подобных обстоятельствах поступил бы он, Ралей, — с великой осторожностью и терпением, — он составил какой-то сумасбродный заговор против королевы, и это было его концом. Эссекса отвели в Тауэр в сопровождении палача, который шел за ним по пятам с топором, лезвие которого было повернуто к его предполагаемой жертве. Эта история наводила на грустные мысли — тут было о чем подумать, — и Ралей, отводя своих гвардейцев с места судилища, ничего не замечал вокруг себя. Его, как поэта, трогала судьба юноши и такой неожиданный конец блестящей и мимолетной, как полет метеора, карьеры; он по-человечески сожалел о настигшем Эссекса роке — расплате за его глупость; но, оставаясь при этом самим собой, он был чрезвычайно доволен тем, что в Совете теперь образовалось вакантное место.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ВНУТРЕННИЙ ДВОР ТАУЭРА. ПЕРВАЯ СРЕДА ВЕЛИКОГО ПОСТА 1601 ГОДА

Среда Великого поста, морозное утро. Каждая былинка на земле, каждая веточка блестит под серебряным, бледным светом солнца. Оно то воссияет на небе, то скроется за низкими, багряными тучами.

Ралей стоял у плахи во дворе Тауэра, держа в руке приказ о казни Эссекса. Закутавшись в плащи, сохраняя мертвое молчание, собравшиеся ожидали последнего акта ураганной драмы о краткой жизни пэра Англии.

Ралей, находясь близко к месту, где так скоро должна была оборваться столь насильственным образом жизнь человека, ни в коей мере не праздновал в душе свою победу. Его состояние можно было бы сравнить с тем, какое он испытывал в то далекое утро, когда они с Эссексом встретились на росистом лугу ипподрома Медоу. В его душе не было чувства вражды к нему. Да, в Совете освободится место, но он предпочел бы, чтобы оно освободилось каким-нибудь другим манером. Эссекс был таким ярким, таким живым с его пылкостью, с его вспыльчивостью и с его приверженностью чести дворянина и верностью товариществу. В его памяти возникла картинка их совместного ужина после той ужасной ссоры на острове Файял. Граф больше уже никогда не выпьет вина, никогда не захохочет, никогда не будет глумиться над властителями мира сего.