По лезвию катаны - Логачев Александр. Страница 14

Дорогому гостю по его просьбе выдали меховые штаны до колен и меховую душегрейку. А старик, назвавший себя Такамори, вручил дорогому гостю куртку и штаны из черной материи:

— Если хочешь, Ямамото-сан, сними свою одежду и надень это. Пойдешь ты с нами или уйдешь своей дорогой — в этой одежде телу будет теплее.

Размышлять тут было не над чем — поблагодарив за подарок, Артем надел черные куртку и штаны поверх трико. Для сугрева натянул поверх еще меховую безрукавку и меховые штаны. Он решил, что будет разоблачаться постепенно: после завтрака перед вступлением в поход снять верхний, меховой слой, а на первом привале скинуть трико, которое к тому времени, думается, насквозь пропотеет.

Артем еще и переобулся в поднесенные ему меховые мокасины, которые старик Такамори назвал «цурануки». А гимнастические тапки свои Артем выбрасывать не стал — не так уж много предметов оставались ему в память о покинутой Родине, чтобы ими разбрасываться.

Вот после всех этих переодеваний его и посадили завтракать. Миски, плошки, котелок расставили на циновке, гостя посадили на тюк с приготовленным в поход барахлом. Вокруг дорогого гостя суетились чуть ли не все жители деревни. «Мы уже поели», — говорили ему, поэтому Артему пришлось трапезничать в одиночестве.

Как и собирался, Артем начал с того, что поинтересовался у Такамори насчет алкоголя:

— У вас, надеюсь, в лесах не установлен сухой закон? Не понимаешь? Выпить мне надо для здоровья, Такамори-сан.

— Чай, — Такамори показал на дымящуюся чашку.

Артем поднял чашку, понюхал содержимое зеленоватого цвета — пахло можжевельником.

— Это хорошо, конечно, и, наверное, обалденно вкусно. Но я не об этом, Такамори-сан. Как у вас тут в лесах обстоит с алкоголем? — для ясности акробат пощелкал себя по горлу.

Его не поняли.

— Шнапс дринкен. Карашо! — Артем сделал интернациональный жест: поднятый вверх большой палец и отогнутый мизинец.

Не сработало.

— Водка, спирт, жженка? Самогон, брага? — Артем глядел в эти глаза напротив, в коих наблюдалось полное непонимание проблемы, и ему становилось все тоскливее и тоскливее. Он продолжал лишь по инерции, не в силах сразу взять и затормозить на этом скользком шоссе: — Джин энд тоник. Текила, джаз. Виски, коньяк, арманьяк, пиво-воды. Сакэ, наконец…

Разумеется, получив законный повод поехидничать, артемовский внутренний голос своего не упустил: «С последнего и следовало начинать, голова! Ты же вроде пришел к выводу, что находишься в Японии. Где Япония, там сакэ — простейшая цепочка для первоклассников. Да-а, цирк, он и есть цирк». Честно говоря, Артему чуть ли не впервые нечего было возразить внутреннему голосу.

— Сакэ, — закивал Такамори. — У нас нет сакэ. Сакэ ты можешь найти у людей внизу.

— У людей внизу, — механически повторил Артем. — Понятно. Это далеко.

Ну, и пришлось в результате завтракать, можно сказать, всухую.

Еду Артем доставлял ко рту выданными ему палочками — оструганными, квадратного сечения, которые по-японски именовались «конго». Вот ей-ей, будь он похуже воспитан, брал бы пищу руками. А то много этим «пинцетом» не захватишь, куски так и норовят выскользнуть из захвата и, понятное дело, иногда выскальзывают. Поэтому приходилось быть начеку и держать под палочками сложенную ковшом ладонь или подносить ко рту вместе с палочками еще и плошку.

Увидев, что гайдзин совершенно не умеет обращаться с конго, Такамори показал, как это правильно делается: первую палочку кладешь одним концом в ямку между указательным и большим пальцами, опираешь средней частью на безымянный палец, другую палочку держишь большим, указательным и средним пальцами. Вот и вся наука, садись и кушай. Только от знания до ловкости рук путь долог, тут тренироваться нужно.

Конечно, Артем сегодня не впервые взял едальные палочки в руки. Или он что, по-вашему, никогда не заходил в китайские рестораны? Но, как и большинство посетителей этих заведений, пять минут побаловавшись с экзотической для русского человека фигней, он возвращался к более разумным столовым приборам — ложкам да вилкам. Благо, в ресторанчиках можно было выбирать. Здесь же выбора не было…

(Видимо, не что иное, как сочетание слов «еда» и «выбор», навеяло воспоминание о том, как он впервые оказался в интернате. В столовке его стали высмеивать за то, как он ест. По мнению интернатовских, ел он чересчур культурно — «это тебе не ресторан», «ест, как девчонка», «выпендривается». Тогда для Артема нарисовался такой выбор: или, произнеся что-нибудь вроде «да я просто шучу, ребята», водрузить локти на стол, загреметь ложкой о тарелку, зачавкать в унисон, то бишь попытаться вовремя осесть и не торчать выше всех на грядке, или пойти на конфликт типа «а я вот такой и буду делать, как считаю нужным, и плевал я на ваши подколки, а кто будет подкалывать, получит в морду».

Артем выбрал конфликт. Не иначе, сказалось запойное чтение книг о мушкетерах и всяких рыцарях Айвенго. Началось, как водится, с обмена словами. Слово за слово, компотом в лицо, и грянула большая потасовка, где на одного навалились кучей.

Тогда Артем впервые последовал совету дрессировщика дяди Миши. А тот советовал следующее: «У зверей зачастую побеждают не самые сильные и не самые рогатые. Это я тебе как спец говорю. У каждого зверя тоже есть свой характер, и чей характер пересилит, тот и заставит других завилять хвостом, прижать уши и поползти назад на согнутых лапах. А характер силен решимостью идти до конца. Зверь понимает, когда наталкивается на противника, готового биться, пока не издохнет, биться даже тогда, когда кишки выпущены наружу, из последних сил пытаться вонзить зубы в врага. А человеки такую решимость и подавно чуют. Так вот, парень, большинство что зверей, что человеков одна такая решимость пугает, останавливает и заставляет пятиться. Потому как мало кто из тех, что затевают и ввязываются в драку, готовы не красоваться, а биться по-настоящему и идти до упора».

Артем в тот день бился, как зверь из дяди Мишиного поучения, и готов был биться до конца — пока не потеряет сознание. Но до крайности не дошло. Спасовали интернатовские, отступили. Конечно, досталось ему тогда хорошо, но зато после этого никто и никогда Артема высмеивать не пытался. Наоборот — зауважали. Сколько ж лет ему было тогда, десять или одиннадцать?)

Может быть, Артем еще глубже забурился бы в воспоминания, но этому помешал старик.

— Мы уходим, — сказал Такамори. — Скажи мне, Ямамото, ты идешь с нами?

— Да, я иду с вами, Такамори, — сказал Артем.

— Это хорошо. Второй мужчина — это большая подмога. Раненый Якиро ночью умер, я остался один. — Такамори встал. — Нам уже пора уходить, Ямамото.

— Уходить так уходить, пора так пора, — не стал возражать Артем, который уже давно ел через силу. — Далеко пойдем?

— В Долину Дымов. Нам предстоит идти день и еще полдня.

— А про долину этот ваш даймё не знает? — Артем с облегчением отложил конго — с непривычки у него от этих палочек аж заболела кисть.

— Я расскажу тебе об этом после, Ямамото, — пообещал старик. — И о даймё, и о том, что он знает, и о том, почему он преследует нас. Сейчас некогда, пора уходить…

Вскоре после того, как были произнесены эти слова, они выступили. Взвалили на плечи поклажу и тронулись в путь. Шли, растянувшись цепочкой, а чтобы говорить, надо идти рядом, поэтому молчали. К тому же когда тащишь груз по пересеченной местности, да иногда еще и в гору, быстро становится не до задушевных бесед.

Первым шел Такамори. Видимо, он был главным знатоком дороги в Долину Дымов. Шагал он, во всяком случае, уверенно, будто старый турист проверенным маршрутом, хотя даже мало-мальского намека на тропинку не наблюдалось, перли исключительно по пересеченке.

Вереница навьюченных тюками людей петляла по лесу, огибала овраги, осыпая вниз мелкие камни, по камням и вброд переходила через реки и ручьи, карабкалась в гору, проходила ущельями, перешагивала поваленные ветрами стволы, иногда продираясь через целые завалы. «Со стороны мы — типичный наркокараван, — подумал Артем. — Кучка желтолицых гуков и прибившийся к ним белый авантюрист делают свой маленький, грязный бизнес. Эхе-хе… Идет вперед мой караван, везет гашиш для разных стран».