Красный терминатор. Дорога как судьба - Логинов Михаил. Страница 37

— Не финти, товарищ Раков. Говори прямо — чего хочешь?

Раков заговорил, опустив глаза:

— Вы сами изволили высказаться, что нам в здешних местностях цельный час заседать. Настроение у нас беспокойное, да и вчерашние напитки-с забыть о себе не дают… А у меня, как на счастье, случилась оказия, и вот…

Марсель Прохорович поднял с земли свой мешок и постучал по оттопыренному боку костяшкой пальца:

— Не анисовая слезинка, но тоже целебная вещь в смысле приятства. Прикажете откупоривать?

Назаров хмыкнул, сделал глубокую затяжку. Посерьезнев, сказал командирским голосом:

— Вот что, товарищ Раков…

В сарайчике треснуло, звякнуло, грохнуло, послышалась возня и неразборчивое бормотание, вслед за которым донесся скрип сдвигаемых досок. Федор вскочил, зашел за угол. Из нутра невзрачного строения выбирался человек, раздвигая руками доски. Лет шестидесяти, заспанный и в форме путейца. Назаров вернулся к завалинке и к Ракову:

— Посетителя встречать готовься.

— Если хороший человек — со всем нашим радушием, — не задумываясь, выпалил Марсель Прохорович.

Предположительно хороший человек показался из-за угла, зевая и потягиваясь.

— А, вот кто махорочные дымы пускает! Красная армия, итить вашу в топку, — приветствовал он сидящих. — Угощайте тогда железнодорожника. Ну-ка, подвинься.

— Шпалы воровать не будете? — поинтересовался он, беря протянутый Назаровым кисет и обрывок газеты.

— Не сегодня, — ответил Федор.

— Как можно! — возмущенно воскликнул Марсель Прохорович.

— Ну и лады. Хуже нет ничего — дорогу обкрадывать. А что делается ныне, ребята, что творится! Служу я на этом месте путейским рабочим, почитай, за тридцать годков. Всего насмотрелся, но такого безобразия, что ныне на железке, я вам скажу, и в дурных снах не видывал.

Возникла пауза, вызванная прикуриванием. С наслаждением втянув в себя дым, путеец выпускал его нехотя, маленькими порциями, как бы жалея, что приходится с ним расставаться. Наконец он изыскал возможность продолжить беседу:

— Есть порядок в государстве или нет — сразу видать по дороге. Если поезда шуруют по графику, костыли не повыдерганы, шпалы со станций не крадут — жить можно. А если наоборот, я тебя спрашиваю?

— То жить нельзя, — сразу отозвался Марсель Прохорович.

— То-то, — одобрительно глянул старый рабочий на сообразительного красноармейца. — Посмотришь нынче на железку, и ясно — в государстве развал. Вот шпалы рядом лежат новые, еще до безобразия завезенные. Теперя я, путеец, заделался на старости лет сторожем. Стерегу их, а то разворуют, здрасьте сказать не успеешь. Несмотря что вокзал в одном плевке отсюда. Мы уж три недели после того, как красть начали, по очереди торчим в этой конуре. Чтобы врасплох застать — выбираемся через дыру. Что там шпалы! Пройдитесь по путю. Гайки откручивают, болты вытаскивают, костыли выдергивают! На перегонах деревенские стервецы так вообще безнадзорно озоруют. Того и гляди, рельсы целиком увозить будут. Эх! Чему удивляюсь, как это поезда один за одним в канаву не сворачивают. А какой нынче график движения, какой, я тебя спрашиваю? Ездют как хочут! То застрянет тут какой состав и стоит днями в тупике, словно дожидаясь второго пришествия, то какой особого назначения несется, как наскипидаренный, стрелки перед ним переводить не успеваешь. Скоро посыплются вагончики в канавы, ох посыплются, помяни мое слово.

Старый путеец зло втоптал окурок в пропитанную мазутом землю.

— График жизни не виден. Вот ты скажи мне (железнодорожник пристально взглянул ни красноармейца Назарова), под какой откос и за какие грехи катится Россия?

Федор пожал плечами:

— Точно не знаю.

— А он? — путеец пальцем указал на второго своего слушателя.

— Нам про то неизвестно-с, — вторил старшему товарищу Раков.

— Вот то-то и оно, господа солдатики. А что катится — без очков видать. И душу успокоить нечем! Куда большевики водку подевали? Самогон один треклятый остался, да и тот не по карману себе позволить, когда душа попросит.

При этих словах путеец впился в мешок Марселя Прохоровича таким выразительным взглядом, будто видел его насквозь. Марсель Прохорович почувствовал себя сразу неуютно, заерзал на завалинке и поспешил отвести течение разговора в русло небезопасней:

— А вы, дядечка, верно, имеете нужное знание, в срок ли ожидается ближайший паровоз?

— Паровоз! — передразнил его железнодорожник. — Эх ты, деревня! На паровозной трубе и поедешь. Или в топке. Касаемо поезда скажу вам так, ребята (вытащил из-за пазухи часы на цепочке), — прийтить должон вот-вот… Но на самом деле… На вокзале вам бы поточнее сказали, на каком перегоне сейчас ваш поезд, да вам туда соваться не след.

До этого вполуха слушавший рассуждения путейца Назаров вздрогнул и внимательно посмотрел на старика:

— Отчего это не след?

Путеец пригладил седоватые усы, хитрая улыбка растянула губы, отчего на лице обозначилось множество морщин.

— Как вы думаете, ребята, чего это я с вами сижу тут и нынешние порядки в полный голос ругаю? Признал я вас.

Назаров и его напарник невольно переглянулись.

— Точнее, тебя, — старый рабочий ткнул пальцем в грудь рядом сидящего Назарова. — Говорили мне про тебя сегодня. Чекист наш привокзальный, Лешка Хохлов, что с моим младшим вместе в реальном учился, спрашивал: не видал ли я нынче такого-то, и описал наружность. Нет, говорю, не сталкивался. Ну, наказал тогда Леха, заметишь где — просемафорь. Лады, говорю, просемафорю. А сам думаю, фигу вам, буду я вашей развальной власти подсоблять. Как же. Так что ищут вас, ребята. Нет, тут вы место хорошее выбрали, хвалю. Врасплох застать вас не удастся. Но когда на поезд садиться будете — сцапают как пить дать. Народу на перроне много не ожидается — здесь мало кто на проходящий влезает, да и выходить тут особо некому. Вдоль состава обязательно три-четыре чекиста будут шариться. Скрытно в вагон вам не забраться, уж поверьте. Ну-ка, контрреволюция, угости еще махорочкой железнодорожника. А то паровоз, он без дыма не ходит.

Федор был если не обескуражен, то озадачен. Он знал, что его ищут по всему городу, но рассчитывал, затерявшись в толпе влезающих-вылезающих, просочиться в вагон.

Хм, что же делать? Ну, перед стариком ломать комедию, разыгрывая недоумение и непричастность к чекистской облаве, все-таки не стоит.

— Как вас звать-величать, уважаемый? — Назаров решил, что с этим человеком следует поговорить серьезно, обстоятельно и откровенно.

— Никанором Матвеевичем буду.

— Никанор Матвеевич, так вы думаете, нет никакой возможности проникнуть незамеченными в поезд?

— От чего же мне так думать? Не думаю я так. Возможность есть. Но у самих у вас не получится. — Путеец выдержал паузу и сказал: — Может быть, и повезло вам, ребята, что меня встретили. Может быть… А может и не быть…

И опять взгляд его переместился на раковский мешок.

— Что же мы так просто сидим, скучаем? — Назаров, изображая оживление, встряхнулся, потер ладони. — Разговоры невеселые. Давайте отметим знакомство. По нашему, по-мужски. Марсель Прохорович, развязывай свой мешок.

Товарищ Раков тяжело вздохнул и принялся выполнять приказание так медленно, словно надеялся, что вдруг найдется другой выход и спасется та часть богатства, которая вот-вот будет потрачена не пойми на кого.

— Стакан есть? — деловито осведомился путеец.

— Есть у нас стакан? — спросил Назаров у подчиненного.

— Нет, представьте себе, — обидой был пропитан голос Марселия Прохоровича.

— Эх, молодежь… — Никанор Матвеевич поднялся. — В путешествие, называется, собрались.

Совсем мало времени потребовалось старому железнодорожнику на то, чтобы забраться в таинственный сарай и вновь появиться у залитой разнеживающими лучами майского солнца завалинки со стаканом, который он протирал почти чистым носовым платком.

Через десять минут Никанор Матвеевич заговорил по существу:

— Эх, солдатики-касатики, контрреволюционеры вы мои дорогие, пропали бы вы без меня пропадом. Кто бы вам растолковал, что с другой стороны поезда в него влезть можно? Поперлись бы с перрона входить — тут вас цап, и в кутузку. Правда, нужно лезть в классный вагон. В теплушку с заду не попасть. Устроена она, зараза, по-другому. Ну что, еще по одной…