Железный мустанг - Логан Джек. Страница 4

— С какой скоростью движется поезд?

— Восемнадцать миль в час.

— А быстрее он может?

— Не должен. Он обязан идти с той же скоростью, что и товарняк, то есть восемнадцать миль в час. Видишь ли, в служебном вагоне каждого поезда есть такая штука, которая зовется голландскими часами. Она показывает скорость движения. Если машинист ее превысит, то с него снимут стружку, причем наверняка. И никаких оправданий по поводу снижения или повышения скорости на железной дороге не принимают.

— Сколько, по-твоему, от Майлз-Сити до Миссуолы?

— Миль пятьсот. Да еще миль шестьдесят пять — семьдесят от Ашланда до Майлз-Сити. В лучшем случае вся дорога займет у него часов шестьдесят. Включая остановки по расписанию. И помимо расписания. Да еще подъем в гору, где он тащится медленнее пешехода.

— Это, черт меня подери, самая утешительная новость за все наше путешествие, — хмуро заметил Слокум.

Дождь начал затихать и вскоре совсем перестал. Из-за горизонта медленно, как бы нехотя, показалось бледное и желтое, как лимон, солнце. Местность становилась все более холмистой, словно предупреждая о приближении Рокиз, которые мертвой громадой высились впереди. Трава исчезла, зато стали попадаться деревья, и среди них сосны. На следующий день ближе к вечеру они миновали Кэйюз-Хиллс, где сделали второй привал и напоили лошадей. К своему удивлению, Слокум обнаружил, что эта дополнительная езда уже никак не отражается на его измученном теле. Наверное, подумал он, я слишком взвинчен, чтобы обращать внимание на ноющие от усталости мышцы. Если бы Сирлз отправился в Фербенкс или на Северный полюс, он бы, не раздумывая ни минуты, пустился следом.

И. В. повернул свою грушевидную голову и посмотрел на высоченные пики гор, стоящие у них на пути. Перевал, черной трещиной пробегающий между ближайших вершин, отсюда казался не толще двух пальцев. Здесь, на высоте, воздух был чище, прохладнее, чем на равнине. Они стояли, захваченные величественной картиной, с благоговейным трепетом взирая на могучих каменных гигантов, мертвой громадой нависающих над их головами. Казалось, только крылья могут поднять и перенести людей через эти неприступные скалы. Остроконечные вершины кутались в белоснежные мантии, ослепительно сверкающие на солнце. А над ними висело небо, голубое, как глаза младенца.

— Вот то место, где мы и поезд наверняка снизим скорость, — произнес И. В. с несвойственной ему покорностью в голосе. — Они такие большие, высокие и длинные. Стена, воздвигнутая господом, чтобы не допускать таких грешников, как мы, в благословенную землю с молочными реками и кисельными берегами.

— Держи курс на запад и продолжай трепаться, — сказал Ханикатт. — Ты что, предлагаешь прорубить насквозь туннель?

4

Утром третьего дня они выехали к железнодорожному полотну позади Нью-Чикаго. Снова пошел дождь, правда, не такой сильный, но моросящий, пронизывающий сыростью и холодом их измученные тела. Лошади находились на последнем издыхании, да и они сами выглядели не лучше. Если бы не четырехчасовой привал в Таунсенде, они бы сюда не добрались. Нью-Чикаго предложил И. В.

— Нет никакого смысла ехать до самой Миссуолы, — заявил он. Таким образом, Нью-Чикаго или, вернее, железная дорога в полутора милях южнее стала конечным пунктом их путешествия. Соорудив на путях баррикаду из поваленных деревьев, они спрятались в единственном надежном убежище — небольшой лиственной роще, стоящей неподалеку, — и стали ждать, когда появится желтый глаз поезда, идущего в Айдахо. В их намерения не входило спускать поезд с рельсов, план И. В. состоял в том, чтобы выехать навстречу ему и остановить, не доезжая завала. Если машинист попытается с ходу проскочить завал, то поезд неминуемо сойдет с рельсов.

Во время их привала в Таунсенде юноша подобрал газету. В ней была заметка о строительстве новой железнодорожной ветки между Сан-Франциско и Новым Орлеаном.

— Сволочи, — выругался Слокум. — Скоро здесь вообще негде будет ездить верхом. Вместо копыт лошадям придется приделать эти проклятые колеса.

Ханикатт тщательно просмотрел газету

— Смотри сюда! Позавчера в Майлз-Сити был пожар. Остальные сгрудились вокруг газеты, читая про себя заметку. Слокум повернулся к И. В.

— Как ты думаешь, это могло задержать поезд?

— Откуда, к черту, я могу знать?

— Весь вопрос в том, не опоздали ли мы? — заметил Ханикатт. — Эта хреновина могла проехать час тому назад. Что тогда делать?

— Давайте об этом не думать, — сказал Слокум. — Этого не могло случиться и потому не случилось.

— В одном мы можем быть уверены, — сказал И. В. — Если появятся огни, то, значит, это он. По этой линии на Запад ходит не так уж много поездов От силы три-четыре в неделю. От кого-то я слышал, что их компания сидит по уши в долгах.

Они продолжали с нетерпением ждать. Сгущались сумерки, приближалась ночь. Дождь продолжал барабанить по земле. Время от времени трое из них по очереди прикладывались к фляге Ханикатта, при этом не забывая пояснить юноше, почему виски особенно опасно для растущего организма, что это медленно действующий яд, который может сжечь человеку горло, превратить внутренности в черные головешки, кровь в воду и наделать в стенках желудка столько язв, «что и костоправ не сосчитает», — ввернул И В.

— Как же тогда вы его пьете? — поинтересовался юноша.

— Сами не знаем, — отшутился Ханикатт.

Разговор снова перешел на Форда Сирлза и его подлый поступок.

— Все торговцы скотом — мошенники, — заявил И. В. — Если они вас не надуют при найме на работу, то урежут вам паек. И наверняка вычтут половину заработка, если вы заболеете или упадете с лошади и не сможете ездить верхом.

— А сами они скот не гоняют, — поддержал его Слокум. — Слишком жестко для их жирных задниц. Знаете, что я думаю? Мне кажется, те тридцать или сорок человек, которые перегоняют скот, должны получать половину рыночной выручки. Ну, скажем, тысячу поделить на сорок человек. Сколько это получится?

— Двадцать пять, — подсказал юноша.

— Как это ты сосчитал без карандаша и бумаги? — поинтересовался Ханикатт.

— Я могу считать в уме. Я учился в школе, умею писать и читать. Между деревьями замелькал бледно-желтый луч света, движущийся в направлении деревянной баррикады, воздвигнутой на путях, донесся перестук колес и чуханье паровоза.

— Идет! — радостно воскликнул И. В.

— Отлично, — сказал Слокум. — И. В., ты берешь на себя паровоз. Убивать никого не надо, просто держи под прицелом кочегара и машиниста. Проверь, чтобы тормоз был закреплен.

— Хорошо.

— Ханикатт, ты берешь на себя тормозных кондукторов и занимаешь последний вагон. Держи ухо востро, чтобы эта сволочь не сбежала в лес, увидев нас. В этих горах мы его вовек не найдем. Я поднимусь в первый вагон и пройду по всему составу.

— А мне что делать? — спросил юноша.

— Ты останешься на месте, пока мы тебя не позовем, — ответил И. В.

— Черта с два! Я имею такое же право пойти туда, как и вы. И я пойду!

Слокум пристально посмотрел на него.

— Хорошо, пойдешь со мной. Будешь держаться рядом. И не вздумай открывать пальбу.

Из завесы дождя вынырнул паровоз — черное неуклюжее чудище, заметно сбавившее скорость. Это был длинный восьмиколесный «Болдвин», тащивший за собой тендер, полный дров. Название «Болдвин» было написано на борту большими золотыми буквами. Машинист, очевидно, заметил препятствие: из-под колес с шипением вырвались клубы пара, предостерегающе взвыл гудок, отзываясь в горах сиплым эхом, а свет продолжал прорезать ночную тьму.

Слокум в сопровождении юноши забрался в первый вагон. Он рванул на себя внутреннюю дверь и ворвался в вагон, размахивая револьвером с самым угрожающим видом, на который был способен. В вагоне пахло сыростью и плесенью. Проход занимала пузатая печка фирмы «Глоуб Лайтхаус». По обе стороны стояли деревянные скамейки, а с потолка свисала папа медных ламп. Окна казались желтыми от грязи и копоти, и дождь стучал по ним, как сотня маленьких барабанчиков.