Конан и Алая печать - Локнит Олаф Бьорн. Страница 5

Я спешился у калитки, перехватил грозно-пристальные взгляды Драконов и поспешил вынуть из разреза рукава колета пергамент с подписью Конана.

— По личному приглашению Его величества, — осторожно сказал я и предъявил бумагу старшему офицеру караула. Пергамент внимательно изучили, печать поковыряли ногтем (не поддельная ли?), и явно нехотя ответили:

— Проходи, почтенный. Конюшня во внутреннем дворе направо. Там обратишься к распорядителю, чтобы тебя проводили.

Распорядителем оказался низенький лысый человечек в золоте и бархате — он стоял у дверей главной лестницы замка.

Меня вежливо попросили оставить оружие на сохранение, снова изучили приглашение, проедая пергамент глазами до дыр. Лишь затем был кликнут один из лакеев (не верю я, что это простой лакей, слишком рожа умная. И взгляд цербера, какой вырабатывается только за много лет службы в Латеране), и я отправился в недра дворца.

Замок ремонтировали всего пять-шесть лет назад, поэтому внутренние помещения поражают чистотой и строгой роскошью обновленной древности.

Серебряные зеркала, витражи на окнах, гобелены с героическими и историческими сюжетами.

Вот этот, например, изображает усекновение головы короля Страбонуса его величеством Конаном Канах в битве при Хоршемише. А этот посвящен подвигу короля Гвайнарда Мудрого, который в одиночку, лишь в сопровождении оруженосца, пробрался во вражеский город и открыл ворота твердыни своей доблестной армии.

Направо, извольте видеть, статуя черного гранита — великая королева Алиенор, просветительница и строительница храмов, закладывает первый камень в основание крепости Шамар.

Бесчисленные картины, рыцарские доспехи, мечи на стенах, мозаики, тяжелые серебряные подсвечники — варвару досталось весьма неплохое наследство от коронованных предшественников.

В самом конце длинного коридора обнаружился трофей, добытый Конаном — позолоченные доспехи бывшего, ныне покойного, короля Офира Амальрика. Такая вот галерея славы Аквилонии.

Закатное жилое крыло дворца. Мы шествовали по второму этажу, через личные покои Его величества.

На третьем, как известно, расположена библиотека, занимающая огромные помещения. Конан может гордиться своим книжным собранием.

Более десяти тысяч томов, свитков и рукописей сделают честь самому процветающему митрианскому монастырю, не то, что обиталищу монарха.

— Ждать здесь, никуда не уходить, — деревянным голосом сказал мой сопровождающий, остановившись у каких-то дверей. — Я доложу.

Ну иди, докладывай. Время еще есть — мне назначено только к седьмому колоколу, а сейчас еще и шестой не отбил.

Безусловно, я знаю, что правила этикета категорически не одобряют прибытие в гости к венценосной особе раньше указанного срока, но, как я предполагаю, Конан за свои неполные шесть лет королевствования меньше всего проникся строгими дворцовыми правилами. Слово «этикет» он вспоминает только на краткое время заседаний Большого Государственного Совета, пышных церемоний (он терпеть их не может) или приема чужестранных послов.

Из полумрака вынырнул строгий лакей. Глянул на меня высокомерно и провозгласил:

— Его величество заняты…

— Важными государственными делами? — не удержался я.

— Нет, Его величество дают приватную аудиенцию ее светлости графине Альбионе Каэтос.

Выражение лица опытного служаки не изменилось.

Моя физиономия, подозреваю, все-таки не скрыла чувств — знаем-знаем мы такие аудиенции. Особенно приватные…

Ладно, не будем прерывать важную беседу между королем и безутешной графиней, которая не столь давно потеряла мужа — старый граф Каэтос скончался от огорчения всего три луны назад (к вящей радости супруги-наследницы и облегчению Конана, которого старик грозился вызвать на поединок за оскорбление целомудренности его брака, освященного митрианским церемониалом).

Меня препроводили в комнату для гостей, налили вина и усадили в кресло. Я цедил розовое пуантенское из тонкостенного золотого кубка, рассматривал обстановку и пытался сообразить, долго ли Конан собирается приватно утешать несчастную вдову. Неплохо зная Конана, можно предположить, что ожидание затянется.

— Граф! Все те же и все там же! Маэль, давненько не виделись!

— Господин барон? — я вскочил и слегка поклонился. Выглядел мой жест нелепо, потому что правая рука сжимала бокал. — Ты как, по-прежнему травишь книжных червей в библиотеке?

— О, нет! Столь тяжелую обязанность я обычно перекладываю на помощников. Должны же они хоть чем-то заниматься?

Моим глазам явил себя высокий человек с русыми волосами и короткой светлой бородкой. Месьор королевский библиотекарь и советник Его величества Хальк, барон Юсдаль-младший. Как утверждают и злые и добрые языки, один из умнейший людей Аквилонии.

Далее оценки расходятся — недоброжелатели клянутся, будто Хальк есть редкостный проныра и безродный гандерский авантюрист, втершийся в доверие к простодушному монарху, а друзья считают, что лучшего советника Конану не надо и искать.

Да, бесспорно, барон Юсдаль происходит из не самой известной семьи, не наследует земли отца, однако это вовсе не является пороком, особенно во времена правления короля-варвара. Зато Хальк образован, умен, в меру нахален и безмерно любопытен.

Между прочим, именно ему принадлежат весьма значительные заслуги перед короной во времена бедствий Полуночной Грозы.

Именно господин библиотекарь придумал, как можно извести страшное подземное чудовище, напавшее на аквилонские земли и участвовал в походе Конана в Пограничное королевство ради уничтожения Подземной Горы.

Конан не забывает добрых дел и оказанных услуг, а посему барон Юсдаль теперь является кавалером ордена Большого Льва (высшей награды и не придумаешь!) и повышен в статусе до звания тайного советника Короны. Неплохая карьера для дворянина из захолустья.

По секрету скажу, что жалования Хальку так и не повысили, а следовательно, бриллиантовый орден на тяжелой золотой цепи частенько томится в кладовых известного тарантийского ростовщика Шомо бар-Мираэли, ожидая выкупа.

Хальк именует сие обстоятельство шутливо: «Господа, моя честь опять заложена!». Впрочем, библиотекарь не унывает.

Мы уселись и, как водится, повели светскую беседу. Меня немедленно снабдили полным набором дворцовых сплетен, посетовали на отвратительное поведение канцлера, отказывающегося выделять деньги на расширение библиотеки, поворчали на короля, уделяющего чересчур мало внимания (догадайтесь, чему?) — важным государственным делам! — и похвалили герцога Просперо за то, что Пуантенский Леопард тянет на себе весь груз забот о стране. Небескорыстно, разумеется — надеюсь, тебе, Маэль, понятно, кто на самом деле правит Аквилонией…

— Кто здесь распускает клеветнические слухи о своем короле? — громыхнуло от дверей. — Ага, я так и знал! Хальк, еще раз услышу — отправишься на галеры!

— Старо, — поморщился библиотекарь. — Ты меня уже раз двадцать отсылал на галеры, не менее полусотни — на рудники, а смертной казнью грозишься каждый день.

— Однажды ты все-таки допрыгаешься, — предрек весьма неожиданно появившийся король. — О, Маэль! Ну, здравствуй, ищейка! Какими гадостями Латерана порадует меня сегодня?

Я вынул пакет барона Гленнора и передал Конану.

— Приказано вручить лично.

— Туциус! — немедленно воззвал Конан. На пороге появился знакомый мне лакей. — Возьми бумаги и отнеси герцогу Просперо, он разберется!

Служка безмолвно исчез вместе с пакетом. Вот такое у нас королевство.

Я уже коротко рассказывал о своем знакомстве с Конаном летом 1284 года. Варвар серьезно изменился за минувшие десять лет. И я никак не могу понять, в худшую или в лучшую сторону.

Все его лучшие качества остались при нем — дружеская открытость, вспыльчивость и быстрая отходчивость, тяга к самым замысловатым авантюрам, но в то же время мне кажется, что киммериец потерял ту важную особенность, которая всегда заставляла других людей уважать капитана Конана — целеустремленность.