Назначение в никуда - Лаумер Джон Кейт (Кит). Страница 24

Просто выбить Плантагенетов не помогло бы, ему была нужна их сила, мана, чтобы добавить к своей. Так было, когда выступили вы. Он использовал очень специфические инструменты, которые его дед принес с собой в своем оригинальном челноке из Оранжевой линии, чтобы проследить свойства по всей Сети – и нашел вас. Я знаю, вы просто рыбак, вы ничего не знали о Плантагенетах, но линии вероятности концентрировались вокруг вас. Он намеревался использовать вас как головную фигуру в восстановлении стабильности Новой Нормандии, позволив вам разрушить свою мощь в безнадежной войне, а затем предложив бегство. Ценой было ваше согласие на его старшинство.

Свою первую ошибку он совершил, когда тайно арестовал шефа Имперской Безопасности, барона ван Рихтгофена. У Манфреда есть друзья; мы не были удовлетворены историей Рузвельта о внезапном приступе. И все-таки он был мягкосердечен или боялся разрушить слишком много важных жизнеспособных линий в Империуме. Он должен был убить его и меня тоже. Но он не сделал этого.

Они вытащили меня из камеры, где я был, через несколько часов после того, как он отбыл с вами на свою операцию в Распаде. Мы пытались последовать за вами, но разразился шторм, и мы с трудом смогли вернуться.

Когда Рузвельт не вернулся, мы начали поиски. Наши инструменты «накололи» его в Новой Нормандии. Когда я прибыл, все уже закончилось – как вы знаете. Мы не нашли следа Рузвельта. Я предположил, что он был убит в битве. Вам повезло самому остаться в живых.

В версии Байярда о происшедшем было несколько дыр, но все в целом было верно. Это перекрывало основные точки и, кажется, удовлетворяло всех. Со смертью Рузвельта шторм затих сам собой. Больше не было поганок, растущих в архивах. И Имперские посредники быстро утихомирили Новую Нормандию при помощи свободного парламента.

Но существовало еще что-то, беспокоившее Байярда. Когда я покинул госпиталь, он показывал мне город, брал меня на концерты и в рестораны, закрепил за мной прекрасную квартиру до тех пор, пока она меня устраивала. Он не думал возвращать меня домой, об этом не думал и я. Как будто мы оба ждали, пока что-нибудь значительное не повиснет надо всем.

Мы сидели за столом на террасе ресторана в Упсале, когда я спросил его об этом. Сперва он пытался легко обойти этот вопрос, но я уставился ему в глаза, не отводя взгляда.

– Вы должны будете сказать мне рано или поздно, – заявил я. – Это зависит от меня, не так ли? Он кивнул.

– В Сети еще чувствуется дисбаланс. Сейчас это не важно, но со временем он будет расти, пока не начнет угрожать стабильности Империума – и Р-И Три, и Новой Нормандии; каждой жизнеспособной линии континуума. Распад – это рак, который никогда нельзя сдержать в постоянных границах. Существует неполнота, и, как в электрической цепи, она стремится заполниться.

– Продолжайте.

– Наши приборы показывают, что оборванная линия концентрируется вокруг вас и меча Балиньор. Я кивнул.

– Я не часть этой линии, не так ли? Вы должны отправить меня обратно в Ки Уэст и позволить мне заниматься рыбной ловлей.

– Это не так просто. Семьсот лет назад одна ключевая фигура в предшествующей линии вступила в свод действий, которые закончились созданием холокоста. Стабильность никогда не будет достигнута, если вероятностные линии, что были прерваны тогда, не будут приведены к своему источнику.

Это было все, что он сказал, но я понял, о чем он пытался сообщить мне.

– Тогда я должен вернуться, – заметил я. – В Распад.

– Это ваше право, – ответил он. – Империум не пытается принуждать вас.

Я встал. Краски заката никогда не казались мне милее, отдаленная музыка – нежнее.

– Пошли, – сказал я.

Техники, проверяющие нас и челнок, работали молча и споро. Они обстукали руками все вокруг, и мы, Байярд и я, пристегнулись.

– Наша цель – сформировать главную линию континуума, – пояснил Байярд. Я не сказал ему, что был там раньше.

Формы и цвета Распада текли вокруг нас, но на этот раз я не замечал их.

– Что произойдет потом? – спросил я.

– Надеемся на то, что, когда энергия Распада кончится, сам Распад немедленно рассосется. Разрушенные миры больше не будут существовать в Сети.

Больше он ничего не сказал. Казалось, прошло лишь несколько минут, прежде чем мы отметили приход и гудение двигателя стихло.

– Прибыли, – сказал Байярд и открыл люк.

Я выглянул наружу в смещающийся туман. Он двигался, его отдувало; джунгли и руины исчезли. Над зелеными лужайками к солнечному свету поднимались светящиеся башни, играя светом в фонтанах. Далее вдали пели женщины.

– Хотелось бы, чтобы у меня было что сказать, – заметил Байярд, – но у меня нет слов. Прощайте, мистер Кэрлон.

Я сошел на грунт, дверь за мной закрылась. Я подождал, пока не исчезнет челнок в мерцающем свете, и пошел вперед по окаймленной цветами дорожке навстречу голосу Иронель.

Эпилог

Барон Рихтгофен, шеф Имперской Безопасности, смотрел на Байярда через обширную поверхность полированного стола.

– Ваша миссия была успешной, Байярд, – сказал он тихо. – На этот момент субъект вошел в Распавшуюся линию, стресс-индикаторы опустились до отметки нуля. Опасность для Сети миновала.

– Я гадаю, – сказал Байярд, – что он чувствовал в эти последние секунды?

– Ничего. Совсем ничего. В одно тихое мгновение переутверждения континуум сомкнулся, затягивая разрез. Уравнение вероятности удовлетворено. – Рихтгофен остановился на миг. – Почему? Вы видели там что-нибудь?

– Ничего, – ответил Байярд. – Просто туман, густой, как бетон, и тихий, как смерть.

– Он был смелым человеком, Байярд, и исполнил предназначенное.

Байярд кивнул и нахмурился.

– У вас еще что-то?

– Мы всегда держались мнения, что история неизменна, – произнес Байярд. – Возможно, я просто ввожу себя в заблуждение. Но я, кажется, помню историю об убийстве королем Ричардом барона Раннимеда. Я проверил источники, чтобы убедиться, и оказался неправ, конечно.

Рихтгофен задумчиво посмотрел на него.

– Идея в обычном чувстве знакомого… но оно иллюзорно, конечно, – бормотал он. – Этот король Джон встретил баронов – и подписал их Великую Хартию.

– Где я подхватил идею, что Джон был назначен Ричардом в 1201 году?

Рихтгофен хотел кивнуть, но передумал.

– Минуту – но нет, сейчас я вспомнил, к тому времени Ричарда больше не было в живых. Он был убит стрелой арбалета в мелкой стычке у Шалуза в 1199 году. – Он, казалось, задумался. – Забавно… ему вовсе не было нужды принимать участие в этой встрече – и после того, как он был ранен, отказался от всякой медицинской помощи. Как будто он искал смерть в бою.

– Все это так ясно помню, – сказал Байярд. – Как он жил в свои поздние, спелые годы – переспелые, – потерял свою корону и умирал в бесчестии. Я клянусь, что читал это ребенком. Но ничего из этого нет в книгах. Этого никогда не происходило. Если это было, то миры, которые мы знаем, никогда не существовали. И все-таки это странно.

– Каждый феномен в пространстве-времени вероятностного континуума странен, Байярд, – один не больше, чем другой.

– Я полагаю, это был просто сон, – сказал Байярд. – Ожившая мечта.

– Сама жизнь есть мечта, говорят. – Рихтгофен сел прямо, внезапно став резким. – Но это мечта, в которой есть мы, Байярд. И у нас есть дело, ожидающее нас.

Байярд улыбнулся в ответ.

– Вы правы, – сказал он. – Для человека достаточно одной мечты.