Сокровища звезд - Лаумер Джон Кейт (Кит). Страница 6

По периметру плота была натянута веревка, один ее конец свисал внутрь. Я обмотал веревку вокруг руки, собрал остатки того, что еще можно было считать силой воли, и перевалился через край плота. Холодная, как лед, вода обожгла меня. Этого было достаточно, чтобы немного рассеять туман в моей голове. Ухватившись за веревку двумя руками, я старался держать голову над водой. Казалось, я пробыл в воде довольно долго. Ощущение холода заглушило боль и зуд, осталось лишь всепоглощающее страдание от того, что я жив. Ко мне вернулось желание умереть, расстаться с жизнью, погрузившись в мягкое, вечное небытие. Ведь это было так легко! Но мои руки не подчинялись моему разуму. Они продолжали сжимать веревку, подтягивали меня поближе к краю плота, который то погружался в воду, то всплывал.

Я уловил момент, когда плот пошел вниз, собрал все силы и рванул вперед, умудрившись так стукнуться носом, что из глаз посыпались искры.

Я вновь подпрыгнул, на этот раз порезав ноги, поставил локти на край плота, обругал океан, который старался утянуть меня обратно, кувырнулся на дно плота и задремал.

А потом наступил водянисто-серый день, но ветер был уже потеплее. Я вспомнил о неприкосновенном запасе, который должен быть на каждом спасательном плоте серии Марк XXI. Он был очень далеко, на другом конце плота. Я израсходовал огромное количество драгоценной энергии, дополз до него, открыл мешок и вытащил пластиковую коробку.

В коробке лежала карточка, на которой было написано, что НЗ проверен 10.07.89, признан негодным к употреблению и уничтожен.

С этим и остаемся.

Солнце уже было в зените и жарило, как лампа в сорок ватт.

Я подумал, что пора бы провести рекогносцировку: определить мое местонахождение, силу и направление ветра, температуру воды, дыхание, пульс…

Я сидел и смотрел на еле видимую за туманом береговую линию. Она была так далеко, что я не мог разглядеть детали, но мне показалось, что она похожа на Африканское побережье. А может быть, даже на побережье Нью-Джерси.

Я лег, чтобы хорошенько все обдумать, и немало в этом преуспел, Однако звук артобстрела становился все громче, сильнее. Он приближался. Земля вздрагивала при каждом взрыве. Барражирование продолжалось уже довольно долго, совсем скоро они пойдут в атаку и бросятся в штыки, а я не готов… Абсолютно не готов и не могу найти ружье… И вообще я уже весь изранен, а, может быть, даже мертв, и неизвестно, где санитар, и…

Последний взрыв подбросил и зашвырнул меня на тысячу миль, в вырытую могилу. Меня забросало грязью, с неба свалился огромный надгробный камень, но это уже не волновало. Я был далеко-далеко, там, где вместе лежат герои и трусы, ожидая наступления вечности, а она приближается медленно, как змейка, что ползет через бесконечную пустыню к далекой горной гряде.

Первое, что я почувствовал, — вонь. А потом — жару. А потом — мух на моем лице и жужжание тех, которые тоже хотели бы найти место, чтобы сесть. И только пошевелившись, я почувствовал боль. Я издал стон, что также является формой общения. Но никто не ответил, поэтому я застонал сильнее. Опять никакого ответа. Хватит! Нечего больше стонать! Попробуй что-нибудь другое!

Что, например?

Ну, может быть, тебе удастся сесть.

Отличная мысль. Попробую.

Меня будто ударили по голове наполненной песком подушкой.

Еще какие-нибудь идеи?

Конечно. Но потом. Сейчас мне нужен отдых.

Прошу прощения, сэр. Так дело не пойдет. Шевелись, Тарлетон! Пошевели ногой, встряхни косточки, подними скелет, полей себя соком и поджаривайся понемногу!

Жарковато здесь. Солнце светит прямо в лицо. Нужно уйти с солнцепека. Вчера было как в аду холодно, а сегодня, как в вышеназванном месте, жарко. Болит сильно, впрочем, ожогов второй степени не заметно.

Открываю один глаз — вижу грязный песок, пучки водорослей, кусты, которые уже устали расти, чахлые деревья, увитые ползучими растениями, блекло-голубое небо.

Попытайся открыть второй глаз! То же самое, разве что угол зрения иной. Глаза ведь находятся на расстоянии трех дюймов друг от друга, что дает стереоскопический эффект, глубинное восприятие.

Пошевели головой! В поле зрения попадает нечто отвратительное. Мертвое животное. Поправка: мертвая рука. Рука трупа, пальцы, как клешни, сухожилия видны как в анатомическом атласе. Интересно, кто этот мертвец? Попытался отодвинуться, чтобы не видеть труп, но рука тащилась следом.

Это меня напугало, и я перевернулся лицом вниз. Так было удобнее. Так я мог смотреть на узкую полоску пляжа. С одной стороны — спокойная голубая вода, с другой — лес. Не видно ни домов, ни лодок, ни людей, ни пасущихся коров; даже чаек не видно.

Только я — совсем один в этом мире.

Мысль была тягостной, и мне захотелось плакать. Но сначала необходимо срубить деревья, построить жилище, собрать орехи и ягоды, сделать лук и стрелы, поохотиться, сварить добычу и поесть, а потом уж погрузиться в заслуженный сон на ложе из веток ароматного бальзамина.

Подумав хорошенько, я решил начать со сна.

Солнце покинуло небеса, и холодная вода коснулась моего подбородка. Прилив начался довольно неожиданно, потревожив меня как раз в тот момент, когда я начал успокаиваться. Это показалось крайне обидным.

Я вонзил пальцы в песок и подтянулся вперед. Вернее, сделал попытку. На самом деле я лишь отбросил назад горсть песка. Под ним лежал абсолютно круглый без единой вмятины белый шарик, размером с мячик для гольфа.

Я не знал, что это такое, но какая-то обезьяна, сидящая на нижних ветках моего генеалогического древа, знала, что хорошо, а что — плохо. Она затолкала черепашье яйцо мне в рот, вместе со скорлупой, песком и всем, что на нем было, разгрызла его и почувствовала боль, как от впрыскивания кислоты. Мои слюнные железы впервые за много дней выделяли слюну не в качестве реакции на мечты о пище, а для того чтобы что-то переварить.

В кладке было семь яиц, и я съел все.

После этого меня вырвало. Мне было очень плохо. Я опять почувствовал голод и принялся ползать, цепляясь за песок, в поисках яиц, но безуспешно.

Пришла следующая волна прилива и почти смыла меня в море. Это заставило меня отползти подальше от берега, и я оказался в зарослях кустарника с горькими листьями.

На кустах росли какие-то маленькие белые ягоды. Я попробовал их. На вкус они напоминали политуру.

Когда совсем стемнело, я свернулся в комок, чтобы унять боль, которая, прими я иное положение, вырвалась бы наружу, как лопнувший аппендикс, и отполз в сторонку. От меня осталась лишь пустая оболочка, словно кожа, сброшенная змеей.

Меня разбудили голоса.

Какое-то время я лежал и прислушивался к тем, кто разговаривал. Они тараторили на языке, который состоял из звуков, похожих на курлыканье индюка, хрюканье поросенка и гавайские песни. Это было какое-то новое бредовое видение, и я решил не прогонять его. Теперь я как бы был уже не один.

Что-то твердое уперлось мне в ребра. Я открыл глаза и увидел самое грязное человеческое существо на Земле — невысокого чернокожего морщинистого мужчину. На нем были давно потерявшая цвет и форму фетровая шляпа, изодранные шорты цвета хаки и рваные теннисные туфли, из которых высовывались худые черные пальцы. Это был самый симпатичный человек, из тех, что мне когда-либо доводилось видеть.

Именно это я и попытался ему сказать. Возможно, мне не удалось подобрать нужные слова. Ввиду ответственности момента я волновался, и мой голос отчасти утратил свой обычный тембр и богатство оттенков. Но тем не менее я поведал, как рад его видеть и как давно не ел по-настоящему. Кроме того, я сообщил и некоторые другие сведения, представляющие интерес для героических спасателей, у которых появилась возможность проявить себя. Благо мой случай вполне подходящий. Потом я упал на спину и стал ждать, когда мне подадут питательный суп и что-нибудь успокоительное, как требовалось по сценарию.

Мужчина достал из-за спины сучковатую палку и треснул меня по голове.