Дочь снегов - Лондон Джек. Страница 29

Случай представился скоро, когда Сент-Винсент и сидящая против него Фрона взяли все тринадцать взяток.

— Ах, грабитель! — закричал Мэт. — Винсент, мой мальчик! Вашу руку, дорогой мой!

Это было крепкое пожатие, но Мэт не почувствовал в нем сердечности и с сомнением покачал головой.

— Х Чего тут думать, — бормотал он, тасуя карты. — Ты старый дурак! Сначала узнай, как обстоит дело с Фроной. И если она влюблена, то действуй!

— О, Маккарти всегда такой, — уверял Дэйв Харни, приходя на помощь Сент-Винсенту, который был не в восторге от грубых острот ирландца. Было уже поздно, и все надевали шубы и рукавицы. — Не говорил ли он вам, как он раз посетил собор, когда был в Штатах? Дело было так. Он сам рассказывал мне. Он вошел в собор во время службы, застал священников и певчих в полном облачении — в кухлянках, как он выразился, — и смотрел, как они кадят. И знаете, Дэйв, говорил он мне, они напустили дыма, черт его знает сколько, а там не было ни одного самого паршивенького москита.

— Верно. Так оно и было, — без тени смущения подтвердил Мэт. — А вот вам никто не рассказывал, как мы с Дэйвом опьянели от сгущенного молока?

— Боже, какой ужас! — воскликнула миссис Шовилл. — Расскажите.

— Это было во время свечного голода, на Сороковой Миле. В страшный мороз Дэйв прибежал ко мне убить время. При виде моего сгущенного молока у него разгорелись глаза. «Что вы скажете насчет глотка хорошей водки, той, что продает Моран?» — сказал он, рассматривая ящик с молоком. Должен сознаться, что при одной мысли о водке у меня потекли слюнки. «Что тут говорить, — отвечаю я, — когда мой мешок пуст». «Свечи стоят двенадцать долларов дюжина, — говорит он, — по доллару за штуку. Даете шесть банок молока за бутылку горяченькой?» «А как вы это устроите?» — спрашиваю я. «Будьте спокойны, — говорит он. — Давайте банки. На дворе холодно, и у меня есть несколько форм для свечей».

То, что я вам рассказываю, — святая истина. И если вы встретите Билла Морана, то он вам подтвердит мои слова. Что же делает Дэйв Харни? Он берет мои шесть банок, замораживает их в своих формах для свечей и продает Биллу Морану за бутылку виски.

Когда смех немного затих раздался голос Харни: — Все, что рассказывает Маккарти, верно. Но это только половина. Угадайте, Мэт, чем это кончилось? Мэт покачал головой.

— Так как у меня не было ни молока, ни сахара, то в три банки я подлил воды и сделал свечи, а потом целый месяц пил кофе с молоком.

— На сей раз я вас прощаю, Дэйв, — сказал Маккарти, — и только потому, что я у вас в гостях и не хочу шокировать дам. Идите провожайте гостей, нам надо уходить.

— Нет, нет, дамский угодник, — сказал он, заметя, что Сент-Винсент подбирается к Фроне. — Сегодня она пойдет со своим приемным отцом.

Маккарти тихо рассмеялся и предложил Фроне руку. А Сент-Винсент под общий смех присоединился к миссис Мортимер и барону Курбертену.

— Что это я слышал относительно вас и Винсента? — прямо начал Мэт, как только они остались вместе.

Его сверлящие серые глаза так и впились в лицо Фроны, но она спокойно выдержала его взгляд.

— Как я могу знать, что вы слышали? — отпарировала она.

— Когда речь идет о мужчине и женщине, и когда женщина красива, а мужчина тоже не урод, и оба они не женаты, то может быть только один разговор. — А именно?

— Разговор о самом важном, что может быть в жизни.

— Так о чем же? — Фрона немного злилась и не хотела пойти ему навстречу.

— О браке разумеется, — выпалил Мэт. — Говорят, что у вас к этому идет дело.

— А о том, что к этому придет, ничего не говорят? — Разве на это похоже?

— Отнюдь нет! И вы достаточно пожили на свете, чтобы это знать. Мистер Сент-Винсент и я — большие друзья, вот и все. А если бы даже было так, как вы говорите? Ну и что тогда?

— Ладно, — осторожно сказал Мэт. — Говорят, что Винсент путается с одной городской девкой. Ее зовут Люсиль.

— Что же это доказывает? Она ждала, а Маккарти наблюдал за ней. — Я знаю Люсиль, и она нравится мне, — продолжала Фрона, с вызывающим видом прерывая молчание. — Ведь вы тоже ее знаете. Разве она вам не нравится?

Мэт хотел заговорить, откашлялся, но остановился. Наконец он выпалил в совершенном отчаянии: — Знаете, Фрона, я готов вас выпороть. Она рассмеялась.

— Не посмеете. Я больше не девчонка и не бегаю босиком по Дайе.

— Не дразните меня, — пригрозил он ей. — И не думаю. Так вам не нравится Люсиль? — А вам-то что? — спросил он вызывающим тоном. — Я тоже спрашиваю: «Вам-то что?» — Ну, ладно. Тогда я вам скажу напрямик. Я старик и гожусь вам в отцы. Со стороны порядочного мужчины неприлично, дьявольски неприлично водить знакомство с молодой девушкой, когда он…

— Спасибо, — — засмеялась она, делая реверанс. Потом прибавила с горечью: — Были и другие… — Кто именно? — быстро спросил он. — Ничего, ничего. Продолжайте. Итак, вы сказали… — Что очень стыдно мужчине бывать у вас и в то же время путаться с такой женщиной, как она. — Но почему же?

— Якшаться с подонками, а потом приходить к чистой девушке! И вы еще спрашиваете, почему?

— Но подождите, Мэт, подождите минутку. Допуская ваше предположение…

—  — Я и понятия не имею о предположениях, — проворчал он. — Факты налицо. Фрона закусила губу.

— Все равно. Пусть будет по-вашему, но я тоже располагаю фактами. Когда вы в последний раз видели Люсиль?

— А почему вас это интересует? — подозрительно спросил он.

— Неважно, почему. Выкладывайте факты. — Пожалуйста. Вчера вечером, если вам так хочется знать.

— И вы танцевали с ней?

— Виргинский рил и парочку кадрилей. Я только эти танцы и люблю.

Фрона шла, делая вид, что сердится. Оба не говорили ни слова. Слышен был только скрип снега под их мокасинами.

— Ну, так в чем же дело? — спросил он беспокойно. — О, ни в чем, — ответила она. — Я просто думаю, кто из нас хуже — мистер Сент-Винсент, вы или я, с которой вы оба дружите.

Мэт не был искушен в светских премудростях. И хотя он чувствовал что-то не то в поведении Фроны, он не мог выразить это словами и потому попытался незаметно увильнуть от опасной темы.

— Вы сердитесь на старого Мэта, а он только и думает о вашем благе и делает из-за вас тысячу глупостей, — заискивающе сказал он. — Я вовсе не сержусь. — Нет, сердитесь.

— Так вот же вам! — Она быстро наклонилась и поцеловала его. — Как я могу сердиться на вас, когда я помню Дайю!

— Ах, Фрона, дорогая, как хорошо, что вы это говорите. Лучше топчите ногами, только не смейтесь надо мной. Я готов умереть за вас или быть повешенным, только бы вы были счастливы. Я способен убить человека, который причинит вам хоть малейшее огорчение. Я готов пойти за вас в ад с улыбкой на лице и с радостью в сердце.

Они остановились у дверей ее дома, и она благодарно пожала ему руку.

— Я не сержусь, Мэт. За исключением моего отца вы единственный человек, которому я позволяю говорить со мной в таком тоне. И хотя я люблю вас теперь больше, чем когда-либо, я все же очень рассержусь, если вы еще упомянете об этом. Вы не имеете на это права. Это касается меня одной, и вы поступили нехорошо.

— Что предупредил вас об опасности? — Да, если хотите. Он глубоко вздохнул. — Что вы хотите сказать? — спросила она.

— Что вы можете заткнуть мне рот, но не можете связать мне руки.

— Но, Мэт, дорогой мой, вы не должны! Он пробормотал что-то невнятное.

— Вы должны обещать мне, что не будете ни словом, ни делом вмешиваться в мою жизнь. — Не обещаю. — Но вы должны.

— Нет. И, кроме того, становится холодно, и вы отморозите себе ваши маленькие розовые пальчики, помните, я вынимал из них занозы, когда вы жили у Дайи? Ну, марш домой. Фрона, девочка моя, спокойной ночи.

Мэт довел ее до порога и ушел. Дойдя до угла, он внезапно остановился и уставился на свою тень на снегу.

— Мэт Маккарти, ты дурак, каких свет не рожал! Слыханное ли это дело, чтобы кто-нибудь из Уэлзов не знал, что ему нужно? Разве ты не знаешь эту породу упрямцев? Эх ты, несчастный нытик!