Время-не-ждет - Лондон Джек. Страница 66

Первой он вызвал Дид.

— Не приходите сегодня в контору, — сказал он. — Я сам заеду к вам на минутку.

Он позвонил еще кое-кому. Велел подать машину. Джонсу он дал поручение — отправить Боба и Волка в Глен Эллен. Хигана он ошеломил просьбой: разыскать купчую на ранчо и составить новую на имя Дид Мэсон.

— На чье имя? — переспросил Хиган.

— Дид Мэсон, — невозмутимо ответил Харниш. — Телефон, должно быть, плохо работает. Ди-ид Мэ-сон. Поняли?

Полчаса спустя он уже мчался в Беркли. И впервые большая красная машина остановилась у самого дома. Дид попросила его в гостиную, но он замотал головой и показал подбородком на дверь ее комнаты.

— Только там, — сказал он, — и больше нигде.

Едва за ними закрылась дверь, как он протянул к Дид руки и обнял ее. Потом он взял ее за плечи и заглянул ей в лицо.

— Дид, если я скажу вам прямо и честно, что я решил поселиться на своем ранчо в Глен Эллен, что я не возьму с собой ни цента и буду жить на то, что сумею заработать, и никогда больше и близко не подойду к игре в бизнес, — вы поедете со мной?

Она вскрикнула от радости, и он крепко прижал ее к себе. Но уже в следующее мгновение она отстранилась, и он опять положил ей руки на плечи.

— Я… я не понимаю, — задыхаясь, проговорила она.

— Вы не ответили ни да, ни нет, но, пожалуй, можно обойтись и без ответа. Мы просто-напросто сейчас обвенчаемся и уедем. Я уже послал вперед Боба и Волка. Когда вы будете готовы?

Дид не могла сдержать улыбки.

— Да это какой-то ураган, а не человек! Вы меня совсем завертели. Объясните хоть толком, в чем дело?

Глядя на нее, улыбнулся и Харниш.

— Видите ли, Дид, у шулеров это называется — карты на стол. Довольно уж нам финтить и водить друг друга за нос. Пусть каждый скажет начистоту — правду, всю правду и одну только правду. Сначала вы ответьте на мои вопросы, а потом я отвечу на ваши. — Он помолчал. — Так вот, у меня к вам, собственно, только один вопрос: любите ли вы меня, хотите быть моей женой?

— Но… — начала было Дид.

— Никаких «но», — резко прервал он ее. — Я уже сказал — карты на стол. Стать моей женой — это значит поехать со мной на ранчо и жить там. Ну как, идет?

Она с минуту смотрела ему в лицо, потом опустила глаза, всем своим существом выражая согласие.

— Тогда едем. — Он сделал движение, словно хотел немедля повести ее к двери. — Моя машина ждет внизу. Надевайте шляпу. — Он наклонился к ней. — Теперь, я думаю, можно, — сказал он и поцеловал ее.

Поцелуй был долгий; первой заговорила Дид:

— Но вы не ответили на мои вопросы. Как это мыслимо? Разве вы можете бросить свои дела? Что-нибудь случилось?

— Нет, пока ничего не случилось, но случится, и очень даже скоро. Недаром вы меня отчитывали, вот я и раскаялся. Вы для меня господь бог, и я хочу послужить вам. А все остальное — ну его к шуту! Вы верно рассудили, ничего не скажешь. Я был рабом своих денег, а раз я не могу служить двум господам, то пусть пропадают деньги. Я вас не променяю на все богатства мира, вот и все. — Он крепче прижал ее к себе. — И теперь ты моя, Дид, моя.

И знаешь, что я тебе скажу? Пить я больше не стану.

Ты выходишь за пьянчугу, но муж твой будет трезвенник. Он так переменится, что ты его не узнаешь! Не проживем мы и полгода в Глен Эллен, как ты проснешься в одно прекрасное утро и увидишь, что у тебя в доме какой-то чужой мужчина и надо заново с ним знакомиться. Ты скажешь: «Я миссис Харниш, а вы кто такой?» А я отвечу: «Я младший брат Элама Харниша. Я только что приехал с Аляски на похороны». «Чьи похороны?» — спросишь ты. А я скажу: «Да на похороны этого бездельника, картежника, пьяницы, которого звали Время-не-ждет, того самого, что умер от ожирения сердца, потому что день и ночь играл в бизнес. Да, сударыня, — скажу я, — ему крышка, но я пришел, чтобы занять его место, и вы будете счастливы со мной. А сейчас, сударыня, с вашего позволения, я схожу на лужок и подою нашу корову, пока вы будете собирать завтрак».

Он опять схватил ее за руку и хотел потащить к двери, но Дид не поддавалась; тогда он стал осыпать ее лицо поцелуями.

— Стосковался я по тебе, маленькая женщина, — прошептал он. — Рядом с тобой тридцать миллионов все равно что тридцать центов.

— Сядьте, ради бога, и будьте благоразумны, — сказала Дид, вся раскрасневшаяся, глядя на него сияющими глазами, в которых ярко, как никогда, вспыхивали золотистые огоньки.

Однако Харниша уже нельзя было остановить, и хотя он согласился сесть, но только посадив Дид подле себя и обняв ее одной рукой за плечи.

— «Да, сударыня, — скажу я. — Время-не-ждет был славный малый, но это к лучшему, что он помер. Когда-то он спал на снегу, завернувшись в заячий мех, а потом забрался в курятник. Он разучился ходить, разучился работать и стал накачиваться коктейлями и шотландским виски. Он воображал, что любит вас, сударыня, и старался изо всех сил, но и коктейли, и свои деньги, и самого себя, и еще много-много другого он любил больше, чем вас». А потом я скажу: «Теперь взгляните на меня, и вы сразу увидите разницу. Никаких коктейлей мне не нужно, а денег у меня — один доллар и сорок центов, и те уйдут на новый топор, потому старый вконец иступился; а любить я буду этак раз в одиннадцать сильнее, чем ваш первый муж. Понимаете, сударыня, он весь заплыл жиром. А на мне и капли жиру нет». Потом я засучу рукав, чтобы показать мышцы, и скажу: «Миссис Харниш, после того, как вы побывали за старым жирным денежным мешком, вы, может быть, не откажетесь выйти за такого статного молодца, как я?» Ну, а ты прольешь слезу над покойничком, потом ласково взглянешь на меня и протянешь мне губы, а я, надо быть, зальюсь краской, потому что больно молод, и обниму тебя… вот так… потом возьму да и женюсь на вдове своего брата и пойду хлопотать по хозяйству, а она пока приготовит нам поесть.

— Но вы все еще не ответили на мои вопросы, — с упреком сказала Дид, розовая и сияющая, высвобождаясь из объятия, которым он сопроводил заключительные слова своего рассказа.

— Ну, что ты хочешь знать? — спросил он.

— Я хочу знать, как это возможно? Как вы можете бросить свои дела в такое время? Что вы имели в виду, когда сказали, что очень скоро что-нибудь случится? Я… — Она запнулась и покраснела. — Я-то ведь ответила на ваш вопрос.

— Поедем венчаться, — весело сказал он, и глаза его блеснули задором. — Ты же знаешь, я должен уступить место своему лихому братцу, и мне недолго осталось жить. — Она досадливо надула губы, и он заговорил серьезно: — Сейчас я тебе объясню, Дид. С самого начала этой чертовой паники я работал не как лошадь, а как сорок лошадей, и все время твои слова пускали ростки в моей голове. Ну, а нынче утром ростки вылезли на свет божий, вот и все. Я проснулся и стал подыматься с постели, чтобы, как всегда, ехать в контору. Но в контору я не поехал. Все перевернулось в одну минуту. Солнце светило в окна, и я подумал, что хорошо бы такой день провести в горах. И я подумал, что в тридцать миллионов раз приятнее кататься с тобой в горах, чем сидеть в конторе. Потом я подумал, что хоть и приятнее, но нельзя. А почему нельзя? Из-за конторы. Контора не пустит. Все мои миллионы сразу встанут на дыбы и не пустят. Деньги это хорошо умеют, сама знаешь.

И тогда я понял, что я на распутье: одна дорога — в контору, другая — в Беркли. И я выбрал дорогу в Беркли. Ноги моей больше не будет в конторе. С этим покончено, и пропади оно пропадом. Я уж так решил. Видишь ли, я человек верующий и верую по старине — в тебя и в любовь, и старее этой веры нет на земле. Это и есть то — «То» с большой буквы.

Она почти с испугом смотрела на него.

— Вы хотите сказать… — начала она.

— Я хочу сказать то, что говорю. Начинаю жить сызнова. Все пошлю к черту. Когда мои тридцать миллионов встали передо мной и запретили мне погулять с тобой в горах, я понял, что пришло время действовать. И вот я действую. У меня есть ты, есть сила, чтобы работать для тебя, и маленькое ранчо в долине Сонома. Это все, что мне нужно, и это все, что я сохраню, не считая Боба, Волка, чемодана и ста сорока уздечек. Остальное к черту — туда ему и дорога. Мусор это — и больше ничего.