Сияющий полдень Уренира - Лорд Джеффри. Страница 19

Мелькали все новые и новые поселения: город под гигантским водопадом, чьи башни были одеты радугой; город среди деревьев чудовищной высоты — его здания тоже были деревьями; город, кольцом окружавший озеро на травянистой равнине; прибрежный город, спускавшийся к заливу и уходивший прямо в воду -его улицы и дома напоминали паутину труб, цилиндров и шаров, сиявших сквозь аквамариновую водную поверхность; морской город — пирамида, ступенями поднимавшаяся с самого дна…

Перед глазами у Блейда все начало кружиться и мерцать.

— Пожалуй, достаточно, Майк. Я вижу, в Синтоле хватает городов… более чем хватает! Будет интересно ознакомиться с каким-нибудь из них поближе.

— Что за проблема: Выбирай! — Майк простер руку, и их летающий автомобиль ринулся вниз.

Странник замотал головой.

— Нет, нет, не сегодня… Сегодня я предпочел бы разобраться с леди Микланой. Вернее, с той маленькой неприятностью, что случилась с ней в Слораме.

***

Но лишь через несколько дней Блейду удалось в полной мере осмыслить историю о том, как и почему сестра его гостеприимного хозяина была съедена кровожадными эстара.

Надо отметить, что за это время круг его общения существенно расширился за счет ближних и дальних соседей Кармайктолла; одних они с Майком посетили сами, другие охотно являлись в гостиную с двумя стенами, чтобы скоротать вечерок у камина. Почему-то ближние соседи — чета скульпторов, биоинженер Лоторм и философ Сарагга — казались Блейду приятней и разговорчивей дальних; возможно, причина заключалась в том, что он мог дойти до их жилищ пешком за десять минут.

Ройни ок'Доран, скульптор, и жена его Сана обитали в престранном здании, двуликом, как Янус. С одной его стороны высились десятифутовые крепостные стены с квадратными башнями по углам и воротами кованого чугуна; за ними располагался двор, в котором не нашлось бы ни травинки, зато хватало каменных глыб, металлических отливок и бревен полусотни древесных пород. То была мастерская Ройни, широкоплечего светловолосого гиганта, знатока и великого мастера древнего искусства ваяния. Он работал только с веществами грубыми, весомыми и сугубо материальными — гранитом и бронзой, мрамором и твердой древесиной дуба, глиной, чугуном, железом, нефритом, сталью и базальтом. Он бил и полировал камень, резал дерево, ковал изделия из металла, мял глину, и его инструментами, как в старину, были лишь резец, долото, щипцы и молот. Работал однако Ройни с огромной скоростью и мог за десять дней изваять статую местной Венеры или Аполлона в полный рост. Вероятно, его изделия пользовались немалым спросом, ибо ни в первые дни, ни потом Блейд не замечал, чтобы они подолгу простаивали в мастерской.

Сказочное королевство Саны располагалось по другую сторону здания. Тут его фасад, отделанный в мавританском стиле, с мозаикой и витыми алебастровыми колоннами, составлял разительный контраст с хоромами Ройни, напоминавшими замок средневекового разбойника-барона. Перед домом простиралась лужайка, по краю ее били фонтаны — невесомые серебристые чаши, птицы и рыбы из неведомого Блейду материала, испускавшие разноцветные водяные струи. Все эти рыбы, птицы и чаши, окруженные ароматным кустарником и цветами, напоминавшими то тюльпаны, то лилии или орхидеи, придавали лужайке вид поляны эльфов; казалось, что крохотные крылатые существа сейчас выпорхнут из цветочных чашечек и примутся играть и кувыркаться в пронизанном солнечными лучами воздухе.

Но самое интересное начиналось за пределами кольца из цветов и водяных струй. Там земля резко обрывалась вниз, отвесные скалистые склоны падали к морской поверхности застывшими волнами, и всякий мог убедиться, что и лужайка, и дворец Саны находятся на вершине полумильного каменного столпа, вырастающего из океана. Впрочем, иногда они оказывались на склоне горы, в дремучем лесу, посреди степи, поросшей фиолетовыми колокольчиками, или в ином месте — ибо Сана являлась мастером иллюзий. Творимые ею образы выглядели крайне разнообразно, но общим у них было одно — совершенство. Сана и сама была совершенством — стройная брюнетка с синими глазами и маленьким алым ртом.

Жилище второго соседа Майка, биоинженера Лоторма, представляло собой белоснежный цилиндр диаметром в двадцать ярдов, окруженный деревьями с мелкой золотистой листвой. Они походили на березы в середине осени, но кроны их, довольно густые и плотные, имели почти шарообразную форму. Что касается самого цилиндра, то он обладал одним свойством, повергавшим Блейда в изумление: снаружи его нельзя было даже разглядеть из-за древесных крон, но вблизи казалось, что белая колонна уходит вверх на три-четыре сотни футов. И не только казалось! Осматривая особняк Лоторма, странник был готов поклясться, что в нем никак не меньше двадцати этажей, занятых, в основном, лабораториями с огромными инкубаторами, в которых вызревали довольно странные существа. Несмотря на их неаппетитный вид, Блейд любил время от времени наведываться к инженеру, обладавшему редким талантом — рассказывать просто о сложном.

У философа Кродата Сарагги дом располагался под землей, как у Майка, но сверху не имелось ничего похожего на уютную гостиную с камином, двумя каменными стенами, озерцом и лужайкой. Сверху был хвойный лес — вернее, маленький парк площадью несколько акров, в котором витал свежий острый запах смолы и хвои. Среди деревьев вилась неширокая грунтовая дорожка, по которой Сарагга прогуливался часами, иногда опускаясь на одну из скамеек, торчавших на полянках рядом с низенькими столиками. Такова была его работа или любимое занятие: ходить, размышлять и диктовать результаты оных размышлений. Вероятно, Сарагга относился к местным перипатетикам, и даже не исключено, что он проходил в этой компании по разряду Аристотеля. Блейд бывал у него не реже, чем у Лоторма; инженер мог объяснить, что и как сделано, философ же давал ответ на вопрос — зачем.

Теперь Блейд знал, что обитатели Уренира еще в глубокой древности открыли Принцип Всеобщей Трансформации. Известно, что энергия может быть преобразована в вещество и наоборот; точно так же различные виды энергии и вещества могут быть преобразованы друг в друга. Тепло можно превратить в электричество, газ — в металл, воду — в гранит, раскаленную плазму — в изысканную пищу, а фотоны видимого света — в сложнейшие молекулы живой ткани, в нервные клетки разумного существа. Все эти метаморфозы вполне возможны, если в запасе имеется достаточно сырья — энергии и вещества, а также достаточно времени и знаний, чтобы осуществить подобные преобразования на практике. Уренирцы умели это делать, причем в любых масштабах; их установки были способны разложить крохотную песчинку на элементарные частицы и собрать из них столь же крохотного муравья, либо превратить гигантскую звезду в камень, воздух, воду и почву для тысяч обитаемых миров. Обладая подобным знанием, они стали фактически всемогущими. Они получили возможность творить новые планеты и звездные системы; они научились гасить и зажигать звезды, манипулировать с пространством и временем; они могли уничтожить и воссоздать галактику. Более того, как истинные боги, они овладели жизненной энергией, позволявшей творить разумные существа, какие угодно и из чего угодно — из глины и камня, из воды и воздуха, из разреженного межзвездного газа!

Разумеется, все эти чудеса осуществлялись с помощью машин. Довольно быстро уренирцы выяснили, что и сами они являются машинами, сложнейшими биологическими агрегатами, главная функция которых заключается в поддержании жизни — а тем самым и разума. Но, как всякая конструкция, человек-машина имел свои ограничения; в частности, чтобы играть в титанические игры с пространством и временем, галактиками и звездами, он был вынужден пользоваться другими машинами, неживыми и не столь сложными, но более быстрыми, более мощными и надежными, чем человеческие мышцы и мозг. Впрочем, существовал и иной выход из этой ситуации, который вполне устраивал одних, но ужасал других — отказ от человеческого естества и переход в состояние почти божественное.