Вокзал - Андреев Олег Андреевич. Страница 25

– Послушай, может быть, мы поговорим дома? – заерзал в кресле Ларин.

Оксана все так же сидела у него на коленях, напряженно прислушиваясь к разговору.

– Просто я хотела сказать тебе, что люблю тебя, – сказала жена.

Ларин растерянно молчал. Он слышал эти слова от Людмилы всего два раза в жизни – в первый год после свадьбы, когда сказал ей, что хочет от нее ребенка, и вот сейчас – во второй раз…

– Ты слышишь?

– Да, – тихо сказал он и с усилием прибавил:

– Я тоже!

– Что ты «тоже»?

У Ларина круги пошли перед глазами, и он, собравшись с духом, тихо сказал в трубку:

– Я тоже люблю тебя.

Ему показалось, что это сказал не он.

Когда Виктор Андреевич повесил трубку, он сразу почувствовал, что в отношениях с Оксаной подписал себе смертный приговор.

Оксана встала и, поправив юбку, быстро пошла к двери.

Ларин понял, что дальше уговаривать и обещать бесполезно. Пришло время принимать решение. Или – или… Да что он в конце концов теряет, мелькнула шальная мысль. И вообще он сегодня уже жутко устал, несмотря на то что день только начинался. Что ему эта девчонка?! У него умерла мать, а какие еще решения и проблемы рядом с этим имеют смысл?

Он поднял трубку телефона и набрал номер жены.

– Люда! Я звоню сказать, что развожусь с тобой. У меня есть другая женщина. И я люблю ее.

Как в полусне отчеканив эти слова, он повесил трубку, потом по селектору вызвал секретаршу.

– С женой меня не соединять, – отдал он распоряжение Ольге.

Он не дал Оксане опомниться, а повел ее за собой – в маленькую комнату отдыха, смежную с кабинетом.

Он не интересовался теперь, хочет Оксана этого или нет, а просто сдирал с нее одежду. Он имел теперь на это полное право. Он сделал то, чего она от него хотела. Он принял такое сложное для него решение. И теперь эта девочка должна полностью принадлежать ему – всегда, когда он этого захочет…

По селектору настойчиво звонила секретарша. Ларин не сразу, злясь на нее, оторвался от Оксаны.

– Ну что там еще?! – нажал он селекторную кнопку.

– Виктор Андреевич, тут к вам пришли, – услышал он растерянный голос Ольги.

Она не назвала, кто пришел, но Ларин почему-то сразу понял, что это фээсбэшники. Все-таки он их все время ждал.

Он только успел поправить одежду, и в следующую секунду без стука в его кабинет вошли трое. Ларин с облегчением заметил, что Оксана прикрыла дверь в комнату отдыха.

– Виктор Андреевич? Очень приятно, Чернов. ФСБ. А это мои помощники.

"Дежурный по вокзалу, срочно зайдите в администрацию. Закрепленных носильщиков просят прийти к медицинскому пункту. Уборщикам явиться на закрепленные участки. Дежурного электрика просят пройти в воинский зал.

Дежурного санитарного врача просят зайти в женский. туалет на втором этаже.

Начальника информационного отдела прошу срочно идти…"

Чернов прислушался к столь странному объявлению, но сейчас ему было некогда удивляться. Сейчас надо было делать дело. А оно касалось жизни и смерти.

Глава 25

ФАЛОМЕЕВ

Между тем время приближалось к двенадцати, и зал постепенно заполнялся.

Алика со злостью кинула полотенце на рабочий столик и плюхнулась в кресло.

Напротив, дожевывая кремовое пирожное, располагалась толстуха.

– Все. Хватит жрать. Мне надоело сбивать каблуки на твоей территории, – нервно заявила Алика.

– Да ладно тебе, подруга. У меня обед. Закончу и отработаю. Отдохнешь. Ты на сколько меня моложе? То-то.

– У тебя обед двадцать четыре часа в сутки. И во сне жуешь, наверное.

Проверься на яйцеглист. Может, у тебя свиной цепень, метров пятнадцать, сидит.

– Это у тебя свиной сидит. Тоща, как спичка.

Поговорили, называется.

Помолчали.

– Плюнь ты на него, – сказала толстуха. – Смотри, как водку жрет. Зачем тебе такой мужик? Я сначала сама запала. Сибиряк. Надежный. Да ну его к черту.

Завезет куда-нибудь на БАМ, и будешь в балке куковать.

– А я б и в балок поехала. Здесь десять лет по общагам не слаще.

– Ладно. Пошла. К твоему-то подходить?

Алика вскинула на нее удивленные глаза. Подруга уже как бы официально признала за ней права на клиента. Она шла отрабатывать свой часовой обед, когда татарка обслуживала две территории – ее и свою. Алика отмахнулась. Господи, ну до чего же несправедливо устроен мир. Понравится мужик – обязательно или подлец, или дурак, или пьет. А может, и справедливо. Она вспомнила, как уезжала из дома. Долго копилось в ней это желание. Жизнь стала казаться пресной и никчемной не сразу. Было детство, когда она со своими сверстниками, не задумываясь о будущем, носилась, голоногая, по росистой траве, гоняла жеребят.

Ей, как мальчишке, отец подарил одного. Рос жеребенок, росла и она. Но жеребенок рос быстрее, и, когда ей исполнилось двенадцать, он уже превратился в прекрасного жеребца. Они дружили. А потом пьяный брат на спор с дружками оседлал его и погнал в соседний поселок за водкой, да погнал не по дороге, а напрямки. Ночью. И жеребец сломал обе передние, а брату ничего, синяки да шишки.

– Лучше бы ты себе шею сломал… Лучше бы вообще сдох, – сказала она брату при всех, и это было непозволительно.

Татары любят лошадей, но не до такой степени, чтобы желать ближнему родственнику смерти. С того дня Алика замкнулась и в собственной большой семья стала чем-то вроде отмеченной. Тем более что через месяц брат перевернулся на тракторе и действительно сломал шею. Ее стали сторониться. Она замкнулась еще больше. Как-то, через несколько лет, в соседний поселок приехал народный ансамбль из Казани. Она пошла в клуб. Сидела отдельно. Но когда увидела артистов и их выступление, когда увидела, как запросто они общаются между собой, как веселы и беспечны, сразу вспомнилось детство. Думала недолго.

Однажды утром, когда за детьми пришел школьный автобус, она молча собрала старенький чемодан брата, с которым тот вернулся из армии, и, не оглядываясь на младших сестер и братьев, села в него. Никто не сказал ей ни слова. Так она очутилась в Казани. Нашла филармонию. Спросила про ансамбль. Он оказался на гастролях в Москве. Дни культуры Татарской АССР. Ни у кого больше ничего не спрашивая, двинулась на вокзал.

И вот Москва… Теперь официантка с десятилетним стажем.

Алика выглянула в зал. Не для того, чтобы проверить толстуху.

Сибиряк уже отошел от похмелья. Ромео с возлюбленной давно исчезли. Их место занял какой-то командированный с портфелем.

Фаломеев не умел и не любил пить один. Он и теперь почти силком усадил за свой столик первого же понравившегося ему человека. Тот отказывался, пытался заказывать сам, но Алексей настоял на своем и потребовал шампанского. У командированного оказался свой коньяк. Тогда Фаломеев заказал еще и коньяку.

Говорил в основном Фаломеев. Он расписывал визави, как здорово жить у них в Нягани. Какое там лето, какая зима, охота и рыбалка, а в магазине все есть, и зарплату стали платить регулярно.

Командированный молчал. Запивал осетрину шампанским и даже не кивал.

Просто временами смотрел на Фаломеева и непонятно было – жалел? осуждал? изучал? Все что угодно, только не смеялся.

– А ты чего все молчишь?

Командированный пожал плечами. Фаломеев насупился было, но тут же его лицо просветлело.

– Когда есть что сказать, иные, вроде тебя, предпочитают молчать.

– Говори, говори, я сам не мастак, а вот слушать люблю, – сказал командированный.

– Специфика, что ль, такая?

Командированный вновь пожал плечами.

– А знаешь, где любят меньше говорить, а больше слушать?

Командированный вопросительно поднял брови.

– В ГБ… В ментуре. Ты не мент, случайно?

– Случайно не мент…

Ответа сибиряк не слышал. Просто на секунду из мира пропали все звуки. Все люди пропали, вообще все, кроме – НЕЕ.

Как удар молнии. Сухая гроза. Только мгновенный смерч в голове и гром среди ясного неба. И не говорите Фаломееву, что так не бывает. До сего дня, до этой минуты, до этой секунды он сам всем говорил, что так не бывает. Фаломеев мгновенно протрезвел, и по коже пробежали мурашки. Вспотели ладони и нервно затряслись пальцы. Фаломеев удивленно посмотрел на свои руки, смявшие салфетку до побеления костяшек, и удивился самому себе… Вот это да…