Капитан Трафальгар. Страница 23

— Ведь эта молодежь буквально должна умирать с голоду! — шутил он, — вы не ели с самого выступления в поход? А выступили вы с рассветом? Ай, ай!.. Особенно твой сын, — сказал он, обращаясь к моему отцу, — ведь, если только он унаследовал твой превосходный аппетит, то удовлетворить его одной сухой тартинкой трудно! Что ты скажешь, старый товарищ?.. Помнишь, сам ты когда-то не очень ликовал, когда нам на «Грозящем» пришлось сидеть на половинном довольствии!..

Тем временем все мы разместились вокруг разостланной Клерсиной на траве белой скатерти и без дальнейших рассуждений принялись уничтожать имевшиеся у нас запасы. Розетта пожелала занять место подле отца и с особой заботливостью приготовляла для него все куски, которые он затем с трудом подносил левой рукой ко рту, так как правая у него совершенно бездействовала. Удовольствие воспользоваться заботливым уходом своей милой дочери окончательно привело больного в веселое и радостное настроение. Он вдруг крик-нул одного из своих слуг, расположившихся поодаль у ручья. Никто из нас не заметил раньше этого человека, который, вероятно, скромно затерялся в толпе негров, державших лошадей и мулов, или же, по привычке старого солдата, бродил вокруг нашего лагеря на разведке. Это был маленький, сутуловатый, коренастый человек, старавшийся держаться чрезвычайно прямо, с известной военной выправкой, так что ни один дюйм его маленького роста не пропадал даром; все лицо его было исполосовано шрамами и рубцами; одного глаза вовсе не хватало, и даже нос, по-видимому, жестоко пострадал, так как превратился в какой-то бесформенный гриб.

— Эй, Белюш! — крикнул Жан Корбиак, — что ты скажешь про свою заместительницу? Как полагаешь, хуже тебя она сумеет накормить меня?

При этих словах командира отец мой быстро обернулся.

— Белюш! — воскликнул он, вскакивая со своего места. — Возможно ли? Тебя ли я вижу?.. Ну, как я рад! А ведь я думал, что ты давно уже мертв!

— Как видите, не совсем еще похоронен! — отшутился Белюш, подходя к отцу, крепко пожавшему ему руку. — Правда, я уже пятнадцать лет слыву умершим, но от этого ничуть не чувствую себя хуже, даже напротив, здоров, как никогда! А вместе с тем, при случае, это бывает мне очень на руку, и я всегда легко могу укрыться.

— Почему же ты не показался мне сразу и не пришел поздороваться со мной? — спросил отец.

— Ба-а! Да ведь на все есть свое время! — отвечал этот странный человек, упершись взглядом в землю и таким тоном, который свидетельствовал или о самой крайней застенчивости или же о полнейшем презрении и индифферентности ко всем пустым церемониям.

— Да, Белюш не наделает много шума, это давно известно! — сказал Жан Корбиак, любовно глядя на своего слугу, — я часто думаю: что если бы все люди здесь, на земле, так же мало говорили и думали о себе, и так же много делали, как он, то свет от этого только выиграл бы!.. Да, друзья мои, этот славный парень представляет собой воплощенную скромность, преданность, ум и беззаветную смелость, а вместе с тем никто ничего не слышит и не знает о нем, кроме нас, которые видят все это своими глазами и умеют ценить его по его заслугам! — продолжал командир, обращаясь главным образом к нам, к молодому поколению, незнакомому еще с личностью Белюша. — Да полно, не красней же так, Белюш! Ведь тебе, право, давно не пятнадцать лет, а молодой девицей ты никогда не был!.. Налей-ка ты себе стаканчик доброго вина, да чокнись лучше с капитаном Жордасом, а затем закуси ломтиком этой ветчины!

Белюш тотчас же поспешил исполнить это, видимо, очень довольный, затем поспешил удалиться на соседний пригорок. Минуты две спустя я обернулся, чтобы взглянуть на него, но Белюш уже исчез куда-то.

Пять человек черных слуг, то есть негров, состоявших при лошадях, окружили старого Купидона и расположились вместе с ним на пригорке, закусывали копченым салом, распивая свою флягу вина, и мы могли разговаривать, не опасаясь быть услышанными посторонними.

Жан Корбиак объяснил нам, что его настоящее местопребывание представляет собой нечто вроде укрепленного замка, весьма схожего с его фортом Баратария, построенном на островке, в глубине залива Сан-Марко, приблизительно на половине пути между Сабиной и портом Галвестон, а следовательно, на расстоянии приблизительно двадцати часов пути от того места, где мы теперь расположились лагерем. Но он не мог спокойно дождаться нас, сидя у себя дома, зная, что мы уже так близко, так как был вполне уверен, что все его предписания и желания будут исполнены в точности до самых пустячных мелочей. А потому, будучи убежден, что он в своих расчетах не ошибается и что мы должны быть уже близко, он не мог сдержать своего нетерпения и решил двинуться к нам навстречу до Сабины.

— Завтра вечером мы уже будем в Сан-Марко, — продолжал он, — и там на свободе обсудим, что нам следует делать дальше. Когда я писал тебе, Жордас, то не знал даже, хватит ли у меня жизни, чтобы дождаться твоего приезда. Поэтому я позаботился оставить тебе все мои распоряжения, изложенные письменно. Но затем мое положение хотя и не улучшилось, но мало-помалу сделалось, может быть, в силу привычки, более сносным. Кроме того, и сила воли много значит! А я хотел, хотел, во что бы то ни стало, дождаться тебя и увидеть еще раз моих детей… В то же время я начал понемногу ликвидировать свои дела. Белюш отвел мои два судна в Каракас и там сумел продать их очень выгодно и удачно. Кроме того, большая часть моих товаров теперь также уже продана, так что тебе не предстоит особенно больших хлопот с моими делами, кроме заботы о моих детях, которых я всецело поручаю тебе. Отвези их во Францию и там займись их воспитанием и образованием.

— Прекрасно! А кто тебе мешает отправиться туда вместе с нами? — воскликнул мой отец, как бы не понимая настоящего смысла слов больного товарища.

Комендант Корбиак ответил ему на это печальной улыбкой и выразительным взглядом, ясно говорившим, что главное препятствие — это сторожащая его смерть, но, вероятно, не желая огорчать дочь, он проговорил:

— Ты знаешь, что мне нельзя вернуться во Францию, даже если бы состояние моего здоровья и позволило мне совершить такое большое путешествие!

— Ба-а! — воскликнул мой отец, — в настоящее время это уже устарелые понятия, друг мой! Ты прекрасно можешь теперь вернуться во Францию, где никто давно уже не помышляет, могу тебя уверить, о делах 1815 года, и где Англия теперь не имеет уже ни малейшего влияния. Что же касается Соединенных Штатов, то если бы даже они узнали, что ты вернулся на родину, то и тогда, вероятно, не подумали бы вспомнить старую историю и требовать твоей выдачи. А затем, ничего не может быть проще для избежания всякого рода опасности, как поселиться где-нибудь в тихом забытом уголке — Бретани или Нормандии, как это сделал я, прожив спокойно и беззаботно все эти четырнадцать лет. Если хочешь послушать совета своего старого друга, то приезжай и живи с нами в Сант-Эногате. Правда, мой домик не велик, но и в нем нам хватит места на первое время, а там мы пристроим к нему один или два флигеля, — и все будет как нельзя лучше. Мы выпишем для тебя лучшего доктора из Парижа, будем ухаживать за тобой, беречь тебя, баловать, и в конце концов ты сам увидишь, что мы поставим тебя на ноги!

— Это прекрасная мечта! — задумчиво проговорил Корбиак, как бы околдованный речью своего старого товарища и невольно поддаваясь ей. — Конечно, я не отказываюсь, если только это окажется возможным…

В этот момент неожиданный возглас Клерсины прервал мечты командира Корбиака и моего отца.

— Смотрите, — вскрикнула она, — можно подумать, что в саванне пожар! — и она указала вдаль, на юго-восток, где виднелась громадная черная движущаяся масса, нечто вроде сплошной черной пелены, которая стлалась над желто-зеленым пространством прерии. Мой отец привстал и посмотрел в указанном направлении.

— Это громадное стадо быков! — сказал он, внимательно вглядевшись в черную массу.

— Ну, в таком случае это, наверное, пожар! — подтвердил комендант. — Когда быки, овцы, кони и дикие животные соединяются в такие громадные стада и бегут сплошной стеной все вместе, перед страшной, грозящей им опасностью, то всегда можно сказать с уверенностью, что прерия горит. Но не бойся, дитя мое, — добавил он, обращаясь к своей дочери, — они и не подумают даже устремиться в лес, а, наверно, свернут вправо от нас, а если пожар дойдет до этого места, то мы во всяком случае успеем отступить перед ним, так что и в этом случае нам не грозит никакой опасности!