Капитан Трафальгар. Страница 53

Один за другим я вытащил наверх, в каюту, все двенадцать бочонков, затем, снова захлопнув трап и заперев на замок дверь, ведущую в кают-компанию, поставил эти бочонки в ряд перед постелью усопшего. После этого, отставив свечи на такое расстояние, чтобы избежать всякой случайности, но вместе с тем осветить эти бочонки так, чтобы их от дверей было прекрасно видно, принялся вместе с Розеттой и Клерсиной осторожно вскрывать их. Покончив с этим делом, я изготовил с помощью корпии и толстых ниток фитиль, тщательно просалил его и затем обмакнул в порох.

Приготовленный таким образом фитиль я опустил в отверстие каждого бочонка.

Было около девяти часов вечера, когда были кончены эти приготовления. Теперь оставалось только проделать в двери с помощью моего карманного ножа достаточной величины отверстие, чтобы в него можно было свободно видеть, что делается в кают-компании, или оттуда видеть то, что происходит в капитанской каюте.

Когда все это было сделано, нам оставалось только терпеливо ожидать роковой, неминуемой и, без сомнения, близкой развязки. Розетта и Клерсина поняли меня с полуслова и во все время были самыми толковыми и деятельными помощницами. Обе они испытывали даже некоторое чувство мрачного удовлетворения, сознавая, что они теперь в безопасности от грубого, унизительного насилия этих палачей и что, если они погибнут, то вместе с ними погибнут той же страшной смертью и их палачи. Мне казалось, что строгое, мертвое лицо Жана Корбиака безмолвного свидетеля последнего отчаянного средства, к которому я решился прибегнуть ввиду крайней опасности, как будто одобряло мой поступок улыбкой, застывшей на его мертвых устах, и будто говорило мне еще раз: «Благодарю тебя, сын мой!»

Я открыл задний кормовой иллюминатор и безмолвно смотрел на длинную серебристую борозду, которую оставляла позади себя «Эврика». Луна, отражаясь в этой светлой струе, придавала ей нечто чарующее и таинственное. Маленький Флоримон по-прежнему спал в своем кресле, не сознавая той страшной драмы, которая разыгрывалась вокруг него и теперь подходила к концу. Клерсина и Розетта снова опустились на колени подле постели умершего и тихо молились, может быть, втайне готовясь к последнему часу. Около полуночи в открытый иллюминатор до меня донесся крик вахтенного матроса:

— Земля впереди!.. По правому борту!

В тот же момент на палубе послышался шум, топот десятков ног, оклики, злобные ругательства, проклятья и яростные возгласы… Прошло еще несколько минут. Затем на лестнице, ведущей вниз, раздались тяжелые шаги. Кто-то постучал в дверь комнаты, и я узнал голос Вик-Любена.

ГЛАВА XX. Решительный момент

— Отворите, — крикнул Вик-Любен сдавленным, глухим от бешенства голосом. — Вахтенный дал знать, что впереди земля.

— Ну, так что же? — ответил я. — Значит, я больше вам не нужен. Оставьте меня в покое!

Затем я услышал, как он совещался с восемью или десятью матросами, которые явились вслед за ним в кают-компанию. Посмотрев в отверстие, проделанное мною в дверях, я увидел, что все они вооружены, одни — пистолетами, другие — топорами, третьи — ножами. Их преступное намерение приступить сейчас к кровавой расправе с нами ясно читалось на их лицах, придавая им ужасное, отталкивающее выражение.

— Если вы сейчас не откроете, — снова крикнул Вик-Любен, возвращаясь к дверям капитанской каюты, — то мы высадим двери!

И в подтверждение этой угрозы он изо всей силы ударил дверь ногой.

— Подождите, — возразил я, — прежде чем выламывать дверь, потрудитесь взглянуть сюда, в это отверстие, которое найдете на высоте человеческого роста в правой половине дверей! — и, дав ему время разыскать отверстие, продолжал. — Бочонки, которые вы видите здесь с порохом, те самые, которые я перед выходом нашим из Сан-Марко запрятал в тайник. Их — двенадцать. Я откупорил их и приготовил просаленный фитиль, натертый порохом, посредством которого все они сообщаются один с другим. Понимаете теперь, в чем дело?

Мулат не ответил ни слова, но оставался неподвижно стоять за дверью, точно опасался, что малейшее движение взорвет эту грозную мину. Но я слышал его порывистое дыхание, как у запыхавшейся на охоте собаки.

Немного погодя я продолжал тем же громким, отчетливым и совершенно спокойным голосом, взяв в руки одну из свечей, освещавших комнату умершего.

— Вы можете призвать ваших товарищей и показать им, что я здесь приготовил! Но предупреждаю, что при первом ударе ногой в дверь, при малейшей попытке отворить ее, я приближу свечу к фитилю, — и все мы взлетим на воздух!.. Я тоже не настолько глуп, чтобы не предвидеть, что вы готовили нам, и потому решил, что, если мы должны умереть, то умрем не одни, но и все вы тоже! — И в подтверждение своей угрозы я поднес свечу так близко к фитилю, что еще минута — и он вспыхнул бы.

Очевидно, это вразумило Вик-Любена, так как он тотчас же попробовал вступить со мной в переговоры.

— С чего вы взяли, что мы хотим вам зла? — проговорил он голосом, который, видимо, старался смягчить. — Ведь можно же сговориться, черт побери!.. Мы же не людоеды, и уже не раз доказывали вам это…

— Прекрасно! Я не прочь договориться с вами… Прикажите явиться сюда всему экипажу, и пускай люди все по очереди, один за другим, подойдут к этой двери, чтобы убедиться своими глазами, в каком положении дело…

Но матросы и без того уже были все здесь, на лестнице, безмолвно ожидая результата нашего разговора.

— Пусть каждый подойдет и посмотрит в отверстие двери и при этом назовет себя по имени!

Церемония эта продолжалась довольно долго: по меньшей мере минут десять. Казалось, все они испытывали на себе притягательную силу этой трагической картины; вид комнаты, где на высоких подушках лежал мертвец, а две женщины, стоя на коленях, тихо молились над ним, бледные и спокойные, точно совершенно отрешившиеся от мира и от всего житейского, и роковой фитиль, готовый произвести страшнейший взрыв двенадцати бочонков пороха, — все это невольно действовало на матросов. Они с трудом отрывались от этого зрелища, так что я вынужден был поторапливать их. Но вот наконец и последний отошел от дверей.

— Ну, теперь все вы видели? — спросил я. — Все удостоверились своими глазами, что стоит мне только захотеть, и менее чем в четверть секунды я могу всех вас отправить на тот свет!

— Да! — ответило несколько глухих, мрачных голосов.

— Так вот, выслушайте теперь меня: я не доверяю вам ни на грош и считаю вас тем, что вы и есть на самом деле, — шайкой разбойников и убийц. Я нисколько не сомневаюсь, что если бы был настолько глуп, что поверил бы вам и согласился заключить с вами какие бы то ни было условия, то едва я успел бы отворить эту дверь, вы безжалостно набросились бы на всех и погубили тех, кто еще здесь остался в живых… Вот почему я не хочу заключать с вами никакого договора, а просто приказываю вам немедленно спустить шлюпки и покинуть «Эврику» всем до последнего! Даю вам на это ровно пять минут времени… А если по прошествии этого срока кто-либо из вас еще будет здесь, то я, не долго думая, взорву судно!..

Вик-Любен попытался было возразить что-то, но я прервал его на полуслове.

— Молчать, негодяй! Еще слово — и я прикажу вашим сообщникам выбросить вас за борт!..

— Однако прошло уже двадцать секунд! — добавил я, взглянув на свои часы, которые продолжал держать в руках.

Мне не пришлось повторять экипажу два раза своего приказания. Охваченные безумным ужасом, матросы бросились наверх к шлюпкам, толкая друг друга в страстном стремлении скорей уйти от грозящей им беды. Вслед затем на палубе послышалась страшная беготня, скрип блоков, топот тяжелых сапог, тревожные оклики, дикая ругань и проклятия. Я слышал, как сперва спустили одну, затем другую шлюпку. Но ввиду необычайной поспешности негодяи позабыли привести судно в дрейф прежде, чем приступить к спуску шлюпок, — делу вообще довольно сложному в открытом море. Вследствие этой забывчивости одна из шлюпок почти моментально опрокинулась, как я узнал это по страшным крикам тех, кто уже успел сесть в нее. Все остальные, в числе около двадцати человек, вынуждены были забраться в другую шлюпку, чрезмерно нагрузив ее. «Эврика» в момент отъезда из Сан-Марко имела три хорошие шлюпки, но одну из них мы оставили в Новом Орлеане с тем констеблем, которого тогда захватили вместе с Вик-Любеном.