Лазурный гигант. Страница 37

— Одна я — нищенка, — отвечала девушка. — У меня ничего нет, кроме этого роскошного платья.

И она указала на свое поношенное темное платье, которое еще больше оттеняло красоту ее золотистых волос.

— Это не мешало вам помогать другим пленным! — воскликнул Анри.

— Да, да, мы много слышали о вас, Николь, — отвечал Жерар. — Знаем, как вы во всем отказывали себе, как исполняли самые грубые работы, чтобы заработать несколько ана на покупку фруктов или лекарств для больных, а сами умирали от голода и лишений!

— Я делала то, что делали и другие, — отвечала Николь, скромно опуская глаза. — Однако мне кажется, что я узнаю эту местность. Прежде тут было много ферм. Поищем, может быть, мы и найдем лошадей и повозку!

— Итак, идем? — сказал Анри, вздыхая. — Прощай милый «Эпиорнис»!

— Прощай, верный товарищ! — прибавил Жерар.

— Подождите! — сказала Николь.

Она встала на колени, взяла горсть пепла от «Лазурного Гиганта» и, взяв у Анри листочек из его записной книжки, завернула и надписала: «Драгоценные останки».

— Это для Колетты! — сказала она.

Ни одному из ее товарищей не пришло в голову улыбнуться такому сентиментальному поступку.

Путешественники пошли на восток. Полчаса шли они по опустошенной местности и наконец пришли к полуразвалившейся ферме, стоявшей посреди необработанного поля. На зов их вышла худая и грустная женщина с ребенком на руках. Она так ослабла и физически, и нравственно, что, казалось, едва понимала, о чем ее расспрашивали французы. Наконец она сказала, что может дать им повозку, если только они за это заплатят. В проводники она предложила им свою тринадцатилетнюю дочь.

— У нас больше ничего нет… даже хлеба, — сказала она, — если вы отнимете у нас и лошадь…

— Отнимем? — возмутился Анри. — Сохрани Бог! Скажите, сколько стоит ваша лошадь, мы тотчас же заплатим!

— Я такая же бурская женщина, как и вы, — прибавила Николь. — Я тоже всего лишилась во время войны!

— Неужели правда, барышня? И мы потеряли все напрасно! — с отчаянием проговорила бедная женщина.

— Как напрасно? — воскликнул Жерар.

— Разве вы не знаете печальной вести?

— Мы ничего не знаем…

— Говорят, что мир заключен и война окончена! Мы — английские подданные. Обещают вновь выстроить сожженные фермы, заплатить за понесенные нами потери. Но кто возвратит нам наших убитых мужей, сыновей? Разве такие раны можно залечить деньгами?

— Мир! — воскликнула Николь, бледнея.

— Не жалейте, Николь! — сказал Анри. — Вы сделали все, что было в человеческих силах, чтобы отстоять независимость! Честь спасена! Сознаюсь, я рад, что могу увезти вас подальше от этого кошмара. Вы храбро боролись до конца. Геройство маленького бурского народа никогда не забудется. Ободритесь, Николь! Поедем скорее к вашей матушке, которая страдает и плачет в одиночестве!

— Вы правы, Анри: надо покориться воле Провидения и благодарить его за спасение хоть немногих братьев-буров, оставшихся в живых. Но все же жаль сознавать, что все наши страдания пропали даром! Мы одержали столько побед, а теперь теряем свою независимость! Это слишком жестоко…

— Рано или поздно вы ее вернете, Николь! — горячо вступился Жерар. — Я не считаю вас побежденными. Англия должна заключить мир на почетных условиях, должна дать Трансваалю автономию. Вы же исполнили свой долг, и симпатии всех честных людей будут на вашей стороне!

Жерар по-братски обнял девушку.

ГЛАВА XXII. Заключение

Женщина провела путешественников через свой убогий дом, где жила одна со своими детьми. Крыша была наполовину сорвана, стены местами обвалились, сад и поле зачахли, необработанные. Вихрь честолюбия пронесся над скромным очагом и разрушил это бедное гнездышко навсегда. Четырех членов семьи расстреляли на глазах женщины.

— Вот тут! — указала она трагическим жестом на уголок двора. — Сначала они убили мужа, потом сына, зятя, а затем и дочь мою Анерль, за то, что она ругала солдат. А я стояла в кухне, у окна…

Она не плакала. Взгляд ее мутных неподвижных глаз, казалось, не видел ничего окружающего.

С болью в сердце путешественники молча шли за нею. Они прошли через холодную мрачную кухню — в ней давно не стряпали. На столе лежал кусок черного заплесневевшего хлеба и стояла чашка воды — должно быть, единственная пища несчастных. Истощенный вид ребенка и матери свидетельствовал о том, как плохо они питались в течение многих месяцев.

Фермерша приоткрыла ведущую во двор дверь.

— Розен! Розен! — позвала она. — Поди сюда! Сначала никто не отвечал. Затем кто-то зашевелился в кустах, отделявших двор от поля, и показалась тринадцатилетняя девушка, рослая и широкоплечая, как двадцатилетняя, европейской наружности, одетая в короткое и слишком тонкое платье.

— Поди сюда, Розен! — повторила мать. — Не стыдись, это добрые люди!

Молодая девушка остановилась в нерешительности. Николь побежала к ней навстречу с распростертыми объятиями.

— Я тоже бурская девушка! Как и вы, я лишилась на войне отца, братьев, сестер!

— А теперь говорят, что все кончено, что подписан мир! — произнесла молодая крестьянка. — Скажите, вы верите, что мы все потеряли, чтобы стать английскими подданными?

— Нет! — воскликнула горячо Николь. — Бог, который вложил в нас любовь к свободе, не допустит этого…

— Ведь мы сделали все, что могли, чтобы быть свободными!.. Да если бы можно было десять раз умереть за родину и свободу, мы не пожалели бы жизни!.. К чему же было все это? Неужели лишь для того, чтобы сложить оружие и признать себя побежденными?..

Николь гордо подняла голову, и по ее личику, в ее серых глазах промелькнуло выражение несокрушимой энергии.

— Да, да, — прошептала Розен, как бы отвечая на ее мысль. — Вы правы. Придет и наша очередь торжествовать. Надо терпеть. Пути Господни неисповедимы. Зачем вы звали меня, матушка? — спросила она мать.

— Вот эти господа хотят нанять у нас повозку, чтобы доехать до Моддерфонтэна, где осталась мать этой барышни. Ты могла бы их проводить. Они хорошо заплатят!

Девушка покраснела.

— Было время, когда мы даром предложили бы вам и лошадей, и экипаж, — сказала она печально. — Теперь мы не можем оказать даже простой услуги. Мы должны продавать то, что прежде сделали бы даром!

— Вы нам все-таки окажете услугу! — воскликнула Николь. — Вот и у меня тоже ничего нет. Если бы не эти друзья, я не могла бы возвратиться к матери!

Грустно покачав головой, Розен направилась к кустам и тихонько свистнула; послышался топот, и из-за плетня показалась голова маленькой лошадки со спутанной гривой и блестящими глазами. Она нервно втягивала в себя воздух. Лошадь паслась на свободе.

— Она видит, что здесь чужие, — сказала фермерша. — Она тоже не любит «красные затылки»! 5

Жерар подошел к пони и потрепал его по голове. Животное вытянуло шею и пофыркивало.

— Жаль, что мне нечем тебя угостить, — сказал молодой человек. — Постой, у меня в кармане, кажется, есть банан!

В это время он заметил, что ребенок смотрит на лакомство жадными глазами. Он снял кожицу с банана и отдал ее лошади, а плод подал ребенку, который потянулся к нему.

— Извините его, — смутилась Розен, — он еще так мал, что не понимает, что просить нельзя. К тому же у нас давно нет ничего, кроме хлеба, даже для ребенка!

— А где здесь можно купить все необходимое? — спросил Жерар. — Я охотно заплачу вам вперед!

— Да хранит вас Господь! — сказала мать. — За деньги все можно достать. Розен купит и привезет из города все, что угодно!

— В таком случае, чем скорее мы отправимся, тем лучше. Если ваша дочь может…

— О, мои сборы не долгие, — отозвалась Розен. — Жаль, что наша одноколка в довольно плохом состоянии, но знаете, с тех пор, как перебили всех наших мужчин, руки у нас опустились…

С этими словами девушка выкатила из-под навеса старую тележку. С помощью Жерара она впрягла лошадь, которая сама пришла и встала между оглоблями. Анри вручил фермерше крупную ассигнацию, сказав, что даст столько же Розен на покупки. Путешественники уселись в тележке вместе с Розен и поехали крупной рысью, сопровождаемые напутствиями бедной женщины.