Тайна Мага. Страница 6

— Виной этому мадемуазель, — сконфуженно сказал офицер, — она начала.

В эту минуту один из старшин землекопов приблизился к компании и заявил, что он желает поговорить с хаким-баши. Нужно заметить, что весть о прибытии доктора Арди быстро распространилась среди туземцев, и каждый рабочий начал придумывать, о чем бы с ним посоветоваться.

— Держу пари, — сказал доктор, — что речь идет о четвероногом больном. Ко мне здесь приводят безразлично и животных, и людей. Кто у тебя захромал, мирза Абдул-Каим? Твой сын, жена, бык или осел?..

— Извините, хаким, мои часы перестали идти, — ответил мирза, с гордостью вынимая нечто вроде горелки, самый чудовищный образчик швейцарского часового производства, найденный, вероятно, где-нибудь на базаре в Бассоре и стоивший не более пяти франков, но обладание которым тем не менее составляло предмет всеобщей зависти туземцев.

— Посмотрим больного, — сказал доктор, нисколько не удивляясь этой новой практике. — Что с твоими часами? Идут они вперед? Отстают?..

— О, это ничего бы не значило! Но они совсем молчат уже несколько дней. С неделю тому назад, когда я заводил их, они сделали вдруг «крак!». Напрасно я повертывал их, — ничего не помогало. Они не хотят показывать час…

— Верю, — сказал доктор, рассматривая механизм, — большая пружина сломана.

— Она умерла? — произнес со вздохом пораженный мирза.

— Мы ее воскресим. Мадемуазель Катрин возьмется за эту операцию, не правда ли? Но ты за это должен выказать свою благодарность усердной работой.

— Я обещаю вам, хаким, хорошо работать! — вскричал ободренный мирза, между тем как его товарищи бормотали с ужасом, смешанным с удивлением:

— Фаранги великие волшебники!..

— Как! — сказал лейтенант Гюйон, пораженный не менее наивных туземцев, — вы, мадемуазель, сверх всех ваших познаний обладаете еще искусством часовых дел мастера?

— Надо знать всего понемногу, живя в лагере среди дикарей, — ответила девушка. — Впрочем, мои познания в часовом мастерстве ограничиваются умением вставить пружину и подвинуть вперед или назад регулятор. Но и этого довольно, как видите, чтобы нас считали волшебниками. Когда приезжает доктор Арди, он признается выше меня, как старший хаким, но в его отсутствие все приходят советоваться со мной, и я обязана исцелять будущие и настоящие болезни каждого из этой толпы.

— И она обходится со всеми этими больными, ей-Богу, так же ловко, как студент второго практического курса, — сказал доктор. — Прибавьте к этому неисчерпаемое великодушие начальника экспедиции, который снабжает их медикаментами, и вы поймете, почему фаранги пользуются таким влиянием.

— Влиянием довольно шатким, — сказал с несколько озабоченным видом Мориц. — Разве приятно знать, что достаточно самой незначительной причины, чтобы между этими суеверными глупцами вспыхнул бунт?

— Нельзя ли в таком случае действовать через шаха?.. — спросил лейтенант. — Десяток солдат…

— О, этот народ не стоит, чтобы из-за них кого-либо беспокоить, — ответил молодой археолог. — Меня беспокоит единственно мысль о возможности прекращения работ. Каждую минуту они могут отказаться продолжать раскопки… Тогда мы были бы доведены до того, что у нас оставалось бы только две пары рук — руки знаменитого Гаргариди и мои, а считая и руки сестры — три пары.

— Присоедините, пожалуйста, и эти две руки, — сказал с живостью лейтенант, протягивая свои руки. — Я с удовольствием отдамся в ваше распоряжение на все то время, которое буду здесь находиться.

— Для того, чтобы я принял ваше заманчивое предложение, — сказал Мориц, — вы должны обещать мне оставаться у нас побольше. В таком случае, уверяю вас, ваши услуги будут действительно неоценимы. Ах, если бы у меня было только пятнадцать волонтеров из Европы! С каким удовольствием я прогнал бы всю эту толпу тупых лентяев!

— Я буду очень счастлив провести весь мой отпуск с вами, — ответил лейтенант, — и эти две недели, уверен, покажутся мне слишком короткими в столь прекрасном обществе…

— Нам же это доставит и удовольствие, и пользу, — вскричал Мориц. — Я вижу, что доктор Арди не ошибся, предсказывая нам, что мы сойдемся как нельзя лучше… Вот уже таким образом нас и пятеро, потому что доктор наш по праву…

— Если знаешь людей со дня их рождения, то поневоле привязываешься к ним, — улыбаясь сказал добрый доктор. — И со времени вашего прибытия в эту прекрасную страну, дети мои, «Царь царей, Убежище вселенной» должен сознаться, что его хаким фаранги как бы изменяет ему. Честное слово, меня только и видно, что на дороге из Тегерана в Хамадан, и лагерь настолько же сделался местом моего жительства, как и мой дом в столице…

— Если бы вы знали, доктор, как здесь скучно без вас! — с чувством проговорила мадемуазель Кардик. — Когда вы здесь, то нам кажется, будто мы все еще находимся в нашем старом родительском доме.

— Дело в том, что и там меня видели так же часто, — вздыхая и вместе улыбаясь, сказал доктор. — Ах, если бы ваши дорогие родители были еще в живых! Как гордились бы они вами, мои миленькие археологи…

Доктор еще не кончил своей речи, как внимание всех привлек приближавшийся к лагерю большой караван. Очевидно, проезжал какой-то путешественник, считавший своим долгом отдать визит французским археологам.

— Визит? — сказал Мориц. — Это явление для нас очень редкое. Ему можно только порадоваться. Мы далеко не можем жаловаться на то, чтобы нам надоели посетители.

— Может быть, у вас было бы их более, если бы было известно ваше любезное гостеприимство, дорогой хозяин… Теперь, когда я узнал дорогу в лагерь, я рассчитываю появляться здесь довольно часто, — сказал лейтенант.

— И вы будете всегда желанным гостем, — ответил Мориц. — Ну, Аристомен, что там такое?

Благородный Гаргариди приблизился с видом особенной гордости, держа между большим и указательным пальцем визитную карточку необыкновенных размеров, которую и подал своему господину.

Мориц взял ее и громко прочел.

Профессор Гассельфратц.

Окулист Его Величества,

Светлейшего князя Люценбауценского,

Тайный Советник, лейб-медик и инспектор,

Член Германского Общества врачей и т. д., и т. д.

Ух! — сказал Мориц, окончив чтение длинного титула, напечатанного на бристольской бумаге, — вот господин, у которого слишком много титулов!.. Там он, Аристомен?

— Да, ваша светлость. Он там, при входе в лагерь, дожидается чести засвидетельствовать вам свое почтение. По правде говоря, этот господин мне не совсем нравится, — внезапно прибавил Гаргариди, выказывая большое желание начать вновь наивно фамильярничать.

— Нечего делать. Я не могу отказаться принять его. Сходите за ним, Аристомен. Или нет, я думаю, будет приличнее, если я сам пойду ему навстречу… Вы позволите, господа?..

Мориц удалился, сопровождаемый своим слугой, и через несколько минут возвратился вместе с коренастым господином лет пятидесяти, одетым в черную суконную пару, мало подходящую к климату и условиям путешествия. Посетитель держал шляпу в руках и таким образом показывал всем присутствовавшим свою совершенно лысую голову, мокрую от обильного пота. Как бы для того, чтобы возместить недостаток волос на голове, природа одарила его огромной бородой, которая, золотясь, спускалась до половины груди. Глаза иностранца были закрыты синими очками. Ясный немецкий акцент и преувеличенная мелочная вежливость были отличительными чертами профессора Гассельфратца. Он казался измученным усталостью и зноем и поминутно вытирал свой лоб тремя или четырьмя платками, которые он последовательно вынимал из карманов и шляпы.

Представив посетителя сестре, лейтенанту и доктору Арди, Мориц предложил профессору чем-нибудь освежиться, причем Гаргариди служил немцу далеко не ласково. Жадно принявшись за предложенный ему прохладительный напиток, профессор сообщил о цели своего путешествия. Услышав, что персидский шах, так же, как и многие из его подданных, страдает глазами, он принял смелое решение предложить его величеству свои услуги, потому что дома ему случалось совершать почти чудесные исцеления. К несчастью, усталость помешала ему продолжать путешествие и принудила остановиться на несколько дней. Он высказывал особенное удовольствие, что обстоятельства заставили его остановиться именно близ Хамадана, так что ему представляется случай лично познакомиться и близко, как он надеется, сойтись с молодым ученым, великое предприятие которого каждый день описывается прессой. Что касается мадемуазель Кардик, добавил он, кланяясь как фарфоровая кукла, то всюду только и слышно об ее мужестве и красоте, и он считает для себя счастьем познакомиться с «такой прекрасный персон», которая сумела привлечь внимание всего света.