Пистолет моего брата. (Упавшие с небес) - Лорига Рэй. Страница 14

Выходя из туалета, я чувствовал себя превосходно.

Я вернул ему остатки, тогда он спустился в туалет и довольно долго не возвращался.

Как только он сел на место, сразу же хорошенько приложился к своему стакану.

– Мать твою, одному богу известно, о чем он там думал. У него даже пуль в пистолете не оставалось. Ты знаешь, однажды я чуть не застрелил собаку. Она была совсем больная, и моей жене пришло в голову, что мне ничего не стоит ее убить. Чтобы животное не страдало, сказала она. Но ведь мы все страдаем, парень, все…

Он замолчал, и я почувствовал необходимость как-то отреагировать.

– Да, сеньор, все.

– Тогда я взял пистолет и приставил ей к уху. Бедная зверюга искоса глядела на меня. Какого черта, это была моя собака, и даже если бы не моя, понимаешь, просто невозможно убить собаку. Твой брат выпустил последнюю пулю в воздух. Не знаю почему. Он мог бы выстрелить в меня или в любого другого, но выстрелил в воздух. Я не стрелял в воздух, я целился ему в ногу, а попал в руку. Дерьмовый я стрелок.

Мы допили и пошли по домам. То есть это я пошел домой. Куда отправился он, не знаю.

Я еще долго чувствовал себя хорошо, но потом мне стало хуже, чем раньше. Словно кто-то дал мне что-то хорошее, но вдруг передумал и забрал обратно.

Мы могли бы все посмотреть по телевизору, но полиция позаботилась, чтобы операторы и другие журналисты на пляж не попали. Единственное, что им удалось снять, – это дальний план с сотнями купальщиков, которые разбегаются во все стороны и испуганно кричат. Он шел к морю, а все остальные бежали прочь от берега, полумертвые от страха, как в фильме «Челюсти». Несколько человек было ранено, хотя и здесь они сильно преувеличили.

Люди смотрели на происходящее с дорожки, просто праздник получился. К нему устремились десятки машин «скорой помощи», и пожарных машин, и миллион полицейских автомобилей. Они забрали раненых. Люди кричали и хлопали в ладоши. Ему идти было некуда. Он снова оказался в море, не сняв сапог.

Один вертолет приземлился на пляже, а другой завис в воздухе у брата над головой, словно осторожное насекомое. Машины выстроились вокруг него полукругом.

Один из полицейских начал что-то кричать ему, жара стояла несусветная, и он кричал до тех пор, пока мой брат не поднял пистолет. Полицейский замолчал, и на какую-то секунду воцарилась тишина. Потом брат выпустил в воздух свою последнюю пулю. Как будто дал старт забегу.

На первой странице газеты появилась фотография, сделанная с вертолета спецслужб. Его на снимке почти не различишь, видна только черная фигурка в окружении желтых зонтиков. Под эти зонтики набились полицейские, позади них – телевизионщики, а еще дальше – отважные купальщики и их отважные семьи.

В конце концов канарейкам удалось загнать кота в угол.

Когда он выкинул ее из машины, машина стояла на месте. Она говорит, что он выбросил ее на ходу, но я знаю, что он был неспособен на такое. Он ничего не сказал ей перед этим и, естественно, ничего не сказал потом. Он остановился посреди шоссе и вытолкнул ее наружу одним пинком. Когда она решила разобраться, в чем дело, он был уже очень далеко.

– Утро мы провели на море. Было совсем рано, и вокруг никого не было, мы поели и выпили пива, и он был очень доволен. Он смеялся. А еще он залез одетым в воду. Я разделась. У меня красивое тело. Грудь маленькая, но ему нравилась.

Она задрала рубашку и показала мне. Шикарная грудь. Шикарная девушка.

– Он был очень красивый, но очень странный. Теперь мне пишут письма. Я не знаю, что с ними делать. Отец меня больше не бьет. Он мне здорово всыпал, когда я вернулась домой, но когда меня начали приглашать на телевидение, он испугался. Он знал, что, если будет продолжать, я расскажу об этом с экрана, так что теперь он меня не трогает. Я теперь звезда. А на звезд никто руки не поднимает, пока они сами этого не захотят. Ты отвечаешь на письма?

– На некоторые, те, что адресованы мне, и даже не на все из них. Большинство написано безумцами. Попадаются и хорошие. Только очень редко.

– У меня то же самое. Почти всегда пишут девочки, которые хотят знать, чем я мою волосы, какого они цвета на самом деле, или просят пристроить их в модельное агентство. Одно агентство меня уже пригласило, меня много раз снимали и еще говорят, что могут послать меня в Японию, только я пока не знаю, хочу ли я этого. И еще мне предложили вести программу на телевидении.

Она говорила об этом с упоением. Казалось, она даже не помнит, что он умер.

– Он не должен был выбрасывать меня из машины.

– Он сделал это ради тебя, если бы он тебя не вытолкнул, ты бы сейчас лежала в деревянном ящике. И прощай Япония.

Она не рассердилась. Она никогда не сердилась. Она умела скользить по поверхности неприятностей, словно по ледяной дорожке.

– Ничего подобного. Если бы я осталась, кто знает, он сейчас был бы жив и даже, возможно, мы бы поехали в Японию вместе.

Скорее всего, она не помнила и о том, что он убил двух человек, одного из них – прямо у нее под носом.

– Я понимаю, о чем ты думаешь, но его не стали бы сажать в тюрьму навсегда. Он был знаменитым.

Мы встретились, чтобы вместе пообедать, но ела только она. Я выпил столько пива, что в конце уже не знал, что говорю. Не знал, что сам говорю, и уж конечно не знал, что говорит она.

– Говорят, в Японии обожают такие вещи. Я не способна никого убить, но они этого не знают. Для них я нечто вроде смертельно опасного европейского подростка. А на этом можно заработать кучу денег. Для меня деньги не значат ни черта, но я хочу путешествовать, хочу оказаться как можно дальше от этого урода с его затрещинами, и от физиономии моей матери, и всего того говна, в котором я жила до того, как он вырвал меня с корнем – будто здоровый зуб из гниющего рта.

– У тебя тут куча писем.

Она достала полиэтиленовый пакет и перевернула сто над столом. Там были сотни писем. У меня дома были такие же пакеты. В мире есть множество людей, которые скорее предпочтут разговаривать с незнакомцем или даже с призраком, чем вообще ни с кем не разговаривать. Она разговаривала со мной.

– Тебя водят к психиатру?

– Да, начали пару недель назад, но я там мало что рассказывал, поэтому мне дали месяц отдыха. Скоро опять начнутся сеансы. Мне еще сказали, что, если мне не нравится этот доктор, мне найдут другого.

– Мне тоже так говорили, но я продолжаю ходить к тому же самому. Я просила, чтобы его сменили, чтобы дали женщину: есть вещи, которые я не могу рассказать бородатому мужику.

– У него что, борода?

– Да, огромная бородища, и вообще он похож на медведя. На больного медведя.

Не знаю почему, но я подумал, что, если бы у моего психиатра была борода, все сложилось бы лучше.

Я наугад вытащил письмо из кучи, как в телевикторине.

Мужчина, который его написал, был полной свиньей, он хотел выдать себя за подростка, но по всему было видно, что ему, по меньшей мере, лет пятьдесят.

– Это противно. У тебя таких много?

– Есть и такие. Один даже прислал мне фотографию своего хрена. Я ее выбросила, да и смотреть там было особенно не на что.

Я попросил еще пива. Мне не нравилось, что она так говорит, на самом деле это была очень чистая девушка.

– Ты не должна была позволять, чтобы с тобой обращались по-свински, не должна была позволять себя лапать. Держись подальше от их потных лап, и от их свиных морд, и от их грязных мыслишек, и особенно – от их грязных хренов.

Думаю, я тогда уже сильно напился.

– Сваливай в Японию и не возвращайся никогда. Японцы – славные люди и совсем тебя не знают. Чем меньше тебя знают, тем меньше тебе могут навредить. Поскорей сваливай в Японию и забирай свои идиотские письма.

Я расплакался, но тут же перестал и сделал вид, что ничего не произошло. Я с девяти лет не плакал. Ей было и страшно, и интересно. Она была необыкновенно красива и посреди пустого ресторана показала мне свои маленькие груди, а я был пьян, и плакал, и был девственником, и мой брат был убийцей, к тому же мертвым убийцей, и все это вместе было уж слишком.