Литума в Андах - Льоса Марио Варгас. Страница 16

Отряд целые сутки оставался в Андамарке. Вечером и ночью полицейские переписывали и конфисковывали имущество – ценные бумаги, украшения, кошельки и завернутые в бумагу деньги, которые они находили под матрасами, в двойном дне баулов и шкафов. Но никто из жителей не решался пожаловаться прапорщику, что их обобрали дочиста.

На следующее утро, когда отряд готовился покинуть деревню, захватив с собой арестованных, дон Медардо Льянтак на глазах всей деревни поспорил с офицером. Он требовал, чтобы несколько полицейских остались в Андамарке. Но прапорщик имел приказ вернуться в столицу провинции в полном составе. Жители сами должны позаботиться о своей защите, нести караульную службу.

– Но у нас нет оружия, прапорщик! – надрывался Медардо Льянтак. – Мы, значит, будем с палками, а они с винтовками? Так нам прикажете защищаться?

Прапорщик ответил, что переговорит со своим начальством. Попробует убедить его снова открыть здесь полицейский пост, закрытый примерно год назад. А затем отряд ушел, уводя с собой связанных в цепочку арестованных.

Спустя некоторое время родственники задержанных отрядом андамаркинцев добрались до Пукио, но власти не могли даже приблизительно ответить на их вопросы. Ни в одном полицейском участке не было никаких сведений о группе арестованных из Андамарки. Что же касается молодого прапорщика по прозвищу Грабли, он, по-видимому, получил новое назначение, поскольку в Пукио такого не было и никто из офицеров его не знал. Вот тогда-то дон Медардо Льянтак с женой исчезли из деревни, не сказав, куда направляются, ни своим детям, ни матери дона Медардо Льянтака.

* * *

– Я знаю, что ты уже проснулся и тебе до смерти хочется продолжить свой рассказ. Ладно, Томасито, я тебя слушаю.

Грузовик добрался до Уануко уже вечером, спустя двадцать часов после того, как выехал из Тинго-Марии. Два раза у него лопались камеры на размытой дождями дороге, и Томас спускался из кузова помочь шоферу. На подъезде к Акамайо, у шлагбаума, Томас и Мерседес, притаившись за мешками с фруктами, слышали, как полицейский спросил шофера, сколько пассажиров он везет, и тот ответил: «Ни одного». Они останавливались еще два раза – позавтракать и пообедать в придорожных закусочных. Томас и Мерседес выходили вместе с водителем, но не обменивались с ним ни словом. Он высадил их перед Центральным рынком.

– Я поблагодарил его за то, что он не выдал нас на контрольном пункте у Акамайо, – сказал Томас. – Кажется, он поверил, что мы скрываемся от ревнивого мужа.

– Если вы скрываетесь от кого-нибудь, то не задерживайтесь здесь, – посоветовал шофер, – Всю коку из сельвы везут этой дорогой, поэтому в городе полно сыщиков, ищут наркотики.

Он махнул на прощанье рукой и уехал. Уже стемнело, но огни на улицах еще не зажигались. Многие закусочные на рынке были закрыты, в остальных посетители ели при свете свечей. Пахло растительным маслом, жареным мясом и картофелем, лошадиным навозом.

– Я чувствую себя вконец разбитой, – сказала Мерседес. – Будто у меня все кости переломаны. К тому же затекли руки и ноги. А главное – я умираю от голода.

Она зевала и зябко потирала руки. Ее цветастое платье было испачкано грязью.

– Поищем, где можно отоспаться, – откликнулся на ее слова Карреньо. – Я тоже валюсь с ног от усталости.

– Ну и хитрец, здорово придумал, – восхищенно протянул Литума. – Отоспаться – переспать, а, Томасито?

Они расспрашивали людей, склонившихся над дымящимися тарелками супа, и мало-помалу выяснили, где можно найти скромную гостиницу или пансионат. Идти приходилось с осторожностью: на тротуарах повсюду спали нищие и бродяги, на темных улицах их облаивали злобные собаки. Пансионат «Лусиндо», который упоминали в закусочных, им не понравился, он был расположен рядом с полицейским участком. Но тремя кварталами дальше им приглянулся отель «Леонсио Прадо», двухэтажное здание с оштукатуренными стенами, жестяной крышей, украшенное игрушечными балкончиками, с баром-рестораном на первом этаже.

– Служащая спросила у меня карточку избирателя, [23] у Мерседес спрашивать не стала, но потребовала, чтобы мы заплатили вперед. – Томас начал увязать в деталях. – Она не обратила внимания на то, что мы были без багажа. А пока готовила нам номер, мы должны были ждать в коридоре.

– Один номер? – еще больше оживился Литума. – С одной кроватью на двоих?

– В ресторане никого не было, – продолжал Томас, не слушая его и все более углубляясь в детали. – Мы заказали суп и содовую. Мерседес все еще зевала и растирала руки.

– Знаешь, что будет обиднее всего, если терруки убьют нас сегодня ночью, Томасито? – перебил Литума. – Обиднее всего будет уйти из этой жизни, так и не увидев здесь ни одной голой бабы. С тех пор как я попал в Наккос, я живу, как кастрат. Для тебя, похоже, это не так важно, тебе достаточно воспоминаний о пьюранке, верно?

– Только этого не хватало, кажется, я заболеваю, – пожаловалась Мерседес.

– Отговорка! – возмутился Литума. – Ты ведь не поверил ей?

– Тебя растрясло в грузовике. Съешь суп, поспишь – и придешь в себя, – подбодрил ее Томас.

– Хорошо бы, – пробормотала она. Ее уже колотила дрожь, и, пока не принесли еду, она не открывала глаз.

– Зато я мог рассматривать ее в полное свое удовольствие.

– А я до сих пор не могу ее представить, – вздохнул Литума. – Не вижу ее. Мне не помогает, когда ты говоришь «Она замечательная» или «Она потрясающая». Опиши что-нибудь конкретное, какая она из себя.

– Лицо довольно полное, скулы – как два яблока, губы пухлые, нос точеный, – тотчас же откликнулся Томас, будто ждал этого вопроса и заранее уже подготовил ответ. – А когда она говорит, ноздри слегка шевелятся, как у собачки. От усталости под глазами появляются синие круги, и тогда кажется, что это тени от ее длинных ресниц.

– Ну и ну, вы только посмотрите! Да она тебя разгорячила, как того бычка, – восхитился Литума. – Ты и сейчас еще не остыл, Томасито.

– И хотя волосы ее растрепались, губная помада и краска на лице стерлись, и вся она была покрыта дорожной пылью, несмотря на все это, господин капрал, она нисколько не подурнела, – никак не мог покончить с этой темой Томас. – Несмотря ни на что, она осталась потрясающе красивой, господин капрал.

– У тебя по крайней мере есть воспоминания о Мерседес – хоть какое-то утешение. – В голосе Литумы сквозила грусть. – А у меня нет ничего такого, чтобы вспомнить о Пьюре. Нет ни одной женщины ни в Пьюре, ни в Таларе, да и вообще нет ни одной женщины в мире, по которой я бы тосковал.

Они в молчании съели суп, и им принесли пирог с рисом, который они не заказывали, но они заодно съели и его.

– Вдруг ее глаза наполнились слезами, хотя она изо всех сил старалась не плакать, – продолжал Томас. – Она вся дрожала, и я знал, почему – она думала о том, что с нами будет. Я хотел ее утешить, но не знал как. Будущее мне тоже казалось мрачным.

– Закругляйся с этой частью и переходи прямо к постели, – попросил Литума.

– Вытри слезы. – Карреньо протянул ей носовой платок. – Я позабочусь о тебе, все будет хорошо, клянусь тебе.

Мерседес вытерла глаза, но ничего не сказала. Их комната была на втором этаже, в конце коридора, кровати разделяла деревянная табуретка, заменявшая тумбочку. Лампочка, болтавшаяся на оплетенном паутиной шнуре, едва освещала грязные потрескавшиеся стены и доски пола, скрипевшие под ногами.

– Дежурная дала нам два полотенца и кусок мыла, – Томас все ходил вокруг да около, – и сказала, что, если мы хотим искупаться, надо сделать это сейчас, потому что днем вода до второго этажа не доходит.

Дежурная вышла, вслед за ней вышла и Мерседес, перекинув через плечо полотенце. Прошло довольно много времени, прежде чем она вернулась. Томас в ожидании ее прилег на кровать, лежал не двигаясь, напряженный, как натянутая гитарная струна, и при ее появлении испуганно вскочил. Голова Мерседес была обернута полотенцем, платье расстегнуто, туфли она держала в руках.

вернуться

23

Карточка (удостоверение) избирателя нередко используется в Перу как удостоверение личности.