Литума в Андах - Льоса Марио Варгас. Страница 28

Томасито налил кипящий кофе в латунные кружки, протянул одну Литуме, другую Лопесу, взял кружку себе.

– Если хотите, я слетаю в Эсперансу, господин капрал, живо обернусь.

– Нет, я пойду сам. А пост пока останется на тебе. Если там задержусь, помолись за меня.

– Опасности уже нет, – успокоил его Лопес. – Я приехал на джипе. Пришлось оставить его у перевала, там кончается дорога. Это недалеко, если идти быстро – меньше часа. Я-то добирался дольше, меня застал ливень. А когда вы там покончите с формальностями, я привезу вас обратно.

Франсиско Лопес уже три года работал в службе безопасности Эсперансы. Это нападение на шахту было вторым. Первый раз терруки захватили ее шесть месяцев назад. Тогда обошлось без жертв, но они, как и теперь, тоже унесли с собой взрывчатку, одежду, продовольствие, шахтерские робы.

– К счастью, инженеры успели спрятаться, – продолжал рассказывать Лопес, прихлебывая кофе. – А вместе с ними один гринго, их друг, он как раз приехал к ним в гости. Они все укрылись в водонапорных башнях. Если бы их там нашли, их бы уже не было в живых. Инженеров, служащих, солдат терруки никогда не щадят. А уж иностранцев тем более.

– Вы еще забыли полицейских, – пробурчал Литума.

Франсиско Лопес улыбнулся:

– Не хотел упоминать, чтобы не нагнетать страху. Что же касается рабочих, им, напротив, не причиняют никакого зла, если, конечно, не считают штрейкбрехерами.

Все это он говорил так естественно, будто речь шла о самых обыкновенных вещах, будто так было заведено испокон веков. А может, так оно и есть, разъедрена мать.

– Ну и в связи со всеми этими делами Эсперансу вроде бы собираются закрыть, – добавил Лопес, дуя на горячий кофе. – Инженеры не хотят больше там работать. Да еще из-за революционных налогов поднялись все цены.

– Но если они платят революционные налоги, почему же на них нападают? – удивился Литума.

– Мы тоже задаем себе этот вопрос, – пожал плечами Лопес. – Никакой логики.

Он все дул на кофе и прихлебывал его маленькими глотками с таким видом, словно их разговор касался самых что ни на есть заурядных тем.

В детстве Касимиро Уаркая страдал оттого, что имел соломенные волосы и светлые водянистые глаза. Потому что в андийской деревеньке Яули, где он родился, все жители были черноволосыми, и, что хуже всего, его родители, братья и сестры – все без исключения – тоже имели темные волосы, смуглые лица и черные глаза. Откуда же тогда взялся этот альбинос, как он появился в семье Уаркая? Шуточки, которые отпускали его приятели в маленькой казенной школе, не раз заставляли его лезть в драку: хотя характер у него был довольно покладистый, он приходил в бешенство, когда ему намекали, что настоящим его отцом был не тот, кто им считался, а какой-нибудь заезжий гринго или сам дьявол, ведь в Андах всем известно, что, когда нечистый плетет свои козни среди людей, он обычно принимает облик чужеземца – хромого гринго.

Вдобавок ко всему Касимиро постоянно мучила мысль, что и отец, горшечник Аполинарио Уаркая, тоже имеет сомнения относительно его происхождения. Во-первых, потому, что сам Касимиро верил, что его физические странности связаны с какой-то тайной его рождения, а еще потому, что Аполинарио, всегда такой мягкий с остальными детьми, не щадил Касимиро – давал ему самые тяжелые поручения и безжалостно колотил за малейшее упущение.

И однако, несмотря на насмешки товарищей и притеснения в семье, Касимиро вырос здоровым, сильным парнем, почти без комплексов; к тому же он был смышленым и жизнерадостным, да еще и мастером на все руки. С тех пор как он стал немного разбираться в жизни, в нем крепла мечта уйти из Яули в какой-нибудь большой город – в Уанкайо, или Пампас, или Аякучо, где его соломенные волосы и светлые глаза не будут так привлекать внимание.

Еще до того как ему исполнилось пятнадцать лет, он сбежал из деревни с бродячим торговцем, которому раньше, когда тот приезжал в Яули, помогал разгружать и грузить товары и продавать их на рынке. У дона Периклеса Чалуанки был допотопный латаный-перелатаный грузовичок, он объезжал на нем деревни и поселки округи, продавая лекарства, сельскохозяйственные орудия, одежду, посуду, обувь – словом, все, за чем обычно ездят в город, а на вырученные деньги покупал сыр, ягоды, фрукты, бобы, ткани, глиняные горшки и кувшины, чтобы продать их потом в городе. Дон Периклес был не только торговцем, но и умелым механиком, и Касимиро постиг с его помощью все тайные пороки грузовика, который буквально рассыпался на кошмарных горных дорогах, так что в каждой поездке его приходилось чинить по нескольку раз. Старый торговец будоражил его воображение рассказами о своей полной приключений жизни, в которой он, как греховодник-петух, забравшийся в чужой курятник, завлекал, соблазнял и бросал женщин в бесчисленных деревушках, разбросанных в департаментах Апуримака, Уанкавелика, Аякучо, Куско и Серро-де-Паско, поэтому все эти места, самодовольно ухмылялся дон Периклес, «засеяны моими отпрысками мужского и женского пола». Во время поездок он, хитро подмигивая, показывал некоторых своих женщин Касимиро. Многие из них почтительно приветствовали торговца, целовали ему руку, называли «крестным».

Но больше всего нравилась юноше вольготная жизнь под открытым небом. Они жили одним днем, не зная, куда поедут завтра: ярмарки и храмовые праздники в округе, приобретенный товар, состояние грузовика, капризы погоды – вот что определяло их решения, вот от чего зависел распорядок их дня, их маршруты, места ночевки. У дона Периклеса был в Пампасе небольшой домик, настоящий, не на колесах, который он делил с замужней племянницей и ее детьми. Когда они приезжали в Пампас, Касимиро останавливался в этом доме как член семьи. Но обычно он проводил ночи в кузове грузовичка: устраивался между тюков и коробок на коровьей шкуре, прикрывался толстым брезентом, а если шел дождь, ночевал в кабине или залезал под машину.

Торговля у них шла не Бог весть как, почти все, что удавалось заработать, уходило на грузовик: то требовалось купить какую-нибудь деталь, то залатать камеру, но на жизнь, в общем, хватало. За годы, проведенные с Периклесом, Касимиро изучил Центральные Анды как свои пять пальцев – все селения и фермы во всех округах со всеми их ярмарками, долины и опасные пропасти на горной дороге, а также все тайны торгового дела: где покупать самый хороший маис, куда везти иголки и нитки, а где как манны небесной ждут лампы и перкаль, и против каких поясков, брошек, браслетов и бус не смогут устоять деревенские девушки.

Дон Периклес сначала относился к нему как к обычному ученику-подручному, потом – как к сыну, и под конец – как к компаньону. По мере того как он старел, а юноша превращался в мужчину, вся работа постепенно ложилась на плечи Касимиро, и по прошествии многих лет он уже единолично решал, что покупать и что продавать, а дон Периклес превратился лишь в номинального главу их дела.

Когда старика поразил апоплексический удар и его парализовало, да к тому же он потерял речь, они, к счастью, оказались в Пампасе. Родным удалось быстро доставить его в больницу и спасти от смерти. Но ездить дон Периклес больше не мог, и с этих пор Касимиро отправлялся в поездки один. И еще долгое время он водил все тот же бессмертный грузовичок, пока в один прекрасный день ему не пришлось отказаться от него, поскольку племянница и внуки дона Периклеса потребовали, чтобы он выплачивал им какую-то немыслимую сумму за пользование машиной. В общем, ему ничего больше не оставалось, как вернуть им грузовик. Хотя до самой кончины дона Периклеса он неизменно навещал его с каким-нибудь подарком всякий раз, как оказывался в Пампасе, фактически он уже стал сам себе хозяин. К этому времени он окончательно повзрослел, превратился в крепкого, работящего мужчину, его веселый нрав привлекал людей, повсюду у него были друзья. На деревенских праздниках он мог всю ночь напролет пить и плясать, добродушно отшучиваясь от насмешливых замечаний подвыпивших приятелей относительно его соломенных волос, а на следующее утро приняться за дела раньше всех других торговцев. Вместо грузовика у него теперь был старый подержанный пикап, он купил его в рассрочку у одного землевладельца в Уанкайо и регулярно, каждый месяц, возвращал ему часть долга.