Шопенгауэр - Гулыга Арсений Владимирович. Страница 3

В 1785 году Генрих Флорис женился на Иоганне Генриете Трозинер (1766–1838), миловидной и живой, обожавшей развлечения девушке, на 20 лет его моложе, дочке уважаемого, но бедного данцигского бюргера. Мужа она не любила: в воспоминаниях она пишет о своей к тому времени завершившейся несчастной любви (сделавшись писательницей, она населяла свои романы девушками, которые безвинно страдают из-за неверных возлюбленных), что не мешало ей предаваться веселью в загородном поместье Генриха Флориса — Оливе, когда тот приезжал туда в конце недели и привозил гостей. Они были очень разными по характеру: Генрих Флорис был меланхоличным и даже мрачным человеком, с очень сильной, подчас необузданной волей. Супруги сходились лишь в любви к путешествиям.

Летом 1787 года они отправились в первое путешествие. Генрих Флорис хотел показать жене мир. Она была в восторге: «Я поеду путешествовать, путешествовать! Увижу Англию!.. У меня закружилась голова от радости, когда мой муж объявил мне о своем намерении дать мне это нечаянное счастье…» (цит. по: 124. S. 18). Но намерение Генриха Флориса состояло не только в этом. Супруг определял судьбы своих близких, не спрашивая их мнения. Он заранее решил, что его будущий ребенок (непременно сын) будет купцом, как он сам, что его будут звать Артур — имя, которое пишется и произносится одинаково и по-немецки, и по-английски, — и что будет он англичанином, а для этого должен родиться в Англии. Поняв, причем раньше, чем это осознала жена, как предполагает автор новейшей биографии философа («Шопенгауэр и бурные годы философии») Рудигер Сафрански (124), что она забеременела, он отправился через Голландию и Гавр в Лондон. Его целью было подготовить почву для окончательного переселения в Англию.

Как только Иоганна поняла, что станет матерью, между супругами возник конфликт: она хотела во что бы то ни стало вернуться домой и рожать под присмотром матери. Но супруг был непреклонен, и она подчинилась, так как не могла противопоставить его воле «ничего разумного», хотя ее стремление рожать дома при матери было естественным. Об этой коллизии она вспоминала в 1837 году, много лет спустя после смерти мужа. Именно в путешествии впервые проявились те скрытые противоречия, которые определяли их брак. Она подчинялась, но жаждала следовать своим естественным склонностям; она нуждалась в помощи, но оказалась совсем одна в чужой стране. Однако ее талант общения скоро подарил ей друзей, которые заботились о ней, утешали ее и сулили поддержку. Здесь она ненароком открыла в себе эту способность, которая весьма пригодилась ей в жизни.

Когда пришла осень, будущий отец семейства затосковал в туманном Альбионе: его преследовал беспричинный страх, который унаследовал Артур, вынужденный, по его собственному признанию, всю жизнь «всей силой своей воли бороться с ним» (134. Bd. 4. Т. 2. S. 120). Генрих Флорис не мог похвастать хорошей наследственностью: в его роду было несколько душевнобольных.

Возможно, этот страх был симптомом душевного нездоровья. Возможно, его темным и неопределенным источником была ревность к светским успехам жены. Но Иоганна истолковала его иначе. Она решила, что ее покорность пробудила у мужа угрызения совести, что он начал беспокоиться за благополучный исход родов, что он пожалел ее, такую одинокую. Это было второе противоречие, характерное для их брака: супруги не понимали друг друга. К тому же Иоганна отличалась большой черствостью. Артур много лет спустя вспоминал, что, когда отец был прикован к инвалидной коляске, «моя госпожа мать собирала общество и развлекалась, в то время как он тяжко страдал» (133. S. 152).

Как бы то ни было, в самое неблагоприятное время года, с огромными трудностями (через Ламанш, например, переправлялись ночью) супружеская чета устремилась на родину, куда и прибыла в последний день 1787 года и где 22 февраля 1788-го появился на свет Артур Шопенгауэр. Молодая мать отнеслась к нему поначалу как к новой кукле, которая, однако, быстро ей надоела, поскольку она вынуждена была коротать свои дни с сыном в загородной Оливе, не имея возможности отлучиться. Отец, который появлялся раз в неделю, и мать, которая тяготилась своим материнством, обрамляли первые годы жизни ребенка. Это была исходная сердцевина жизненного опыта, которая повлияла на его мировосприятие. «У человека, — писал позже Шопенгауэр, — есть глубокая вера в то, что нечто вне него сознает так же, как он сам; живое представление о противоположности, наряду с безмерностью — ужасная мысль» (134. Bd. 1. S. 8).

Он никогда не знал покоя и уюта в родительском доме. Не ведая материнской любви в ранние годы, когда формировалась базисная личность, он не получил способности смотреть на все живое спокойным взглядом. Ему казалось, что в мире нет высшей цели, нет высшего замысла. Он редко и неумело радовался жизни. С юности он ужасался воле к жизни, потому что не умел воспринять теплоту этого мира. То, что было ему ближе всего, выступало как нечто чуждое и дальнее, и здесь была тайна, которую он поднял затем на философскую высоту. Он не понимал людей, страшился близости с ними, чурался ее, подчас попадая впросак. Всю жизнь он трепетал за свое здоровье; в старости боялся грабежа и разбоя.

Все мы родом из детства, в личности каждого дремлет ребенок. Как заметил П. Флоренский, секрет гениальности таится в людях, которые сохраняют детскость, детскую конституцию на всю жизнь. Гениальность Артура ярко выражала чувство покинутого ребенка — покинутого не только в семье, но и в целом мире. Несмотря на это, в его характере отсутствовали покорность или неуверенность.

Он рано осознал, что принадлежит к патрицианскому купеческому роду; ему в высшей мере были присущи чувство реальности и здравый смысл. Он унаследовал от отца мужество, гордость, трезвость и холодное, четкое самосознание. Подобно отцу, поначалу Артур был умеренно благочестив: вера должна способствовать успеху в делах.

«Книга мира»

Только пять лет Артур провел в родном городе, не успев в нем укорениться. Уже бушевала французская революция; в 1793 году осуществился второй раздел Польши, в результате которого вольный город Данциг потерял свои вольности. Но прежде чем прусские солдаты вступили в город, Генрих Флорис с семьей покинул его (потеряв при этом десятую часть имущества) с тем, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Ранней весной 1793 года семья переселилась в вольный ганзейский город Гамбург. Гамбург в то время процветал: он был перевалочным пунктом не только для английских промышленных изделий, но и для голландских и французских колониальных товаров. В 1795 году в Гамбурге побывало более 2 тысяч судов из разных стран мира — европейский рекорд. Поэтому Генрих Флорис быстро встал на ноги, обзавелся прекрасным жильем и вскоре приобщился к городской элите. Он нашел в Гамбурге не только покой и безопасность, но даже и свободу, которой привлекала его Англия: здесь были республиканские порядки, царила англомания. Здесь была жива память о Г. Э. Лессинге, создавшем знаменитый театроведческий журнал «Гамбургская драматургия». Еще была жива память о местном поэте Бартольде Брокесе, который воспевал трезвый и свободный дух города. Его место в конце XVIII века занял Матиас Клавдий, возвысивший «земную хвалу Богу» до пиетистской мистики, которая стала близка Артуру. В Гамбурге жил знаменитый поэт Фридрих Клопшток, которого почитали, но мало знали, а также многие другие выдающиеся деятели немецкой культуры, не считая множества французских аристократов, бежавших из революционной Франции.

Иоганна Шопенгауэр от души наслаждалась изысканным обществом, превратив свой дом в салон, где бывали не только вышеупомянутые знаменитости, но и художник В. Тишбейн, доктор Г. Реймарус — создатель известных «Вольфен-бюттельских фрагментов», деист и истолкователь естественной религии, мадам де Сталь, французские актеры, дипломаты и многие другие. Маленький Артур, находясь на попечении нянек и служанок, не принимал никакого участия в этом празднике жизни. Мать была к нему равнодушна, для отца он тоже как бы не существовал. Отец начал общаться с сыном и руководить его поведением, только когда он «вошел в разум», — примерно с восьми лет. В воспоминаниях Шопенгауэра об этих годах жизни в Гамбурге сквозит чувство оставленности, скованности и страха. «Однажды, возвратившись с прогулки, родители нашли меня, шестилетнего, в полном отчаянии, потому что мне пригрезилось, что они навсегда покинули меня» (134. Bd. 4. Т. 2. S. 121).