Единственная - Лоуренс Стефани. Страница 55

– Пытаюсь решить, как именно. Не что именно. Боже, какая пытка ждать, что она выберет.

– Думаю… – медленно начала она, – нет, оставайся на месте и не шевелись.

Она отступила на шаг, другой и, собрав ткань своей рубашки в горсть, подняла подол.

Он был прав, ожидая пытки. Разве можно оставаться неподвижным, не потянуться к ней, когда она, грациозно извиваясь, неспешно, изящно стянула рубашку и швырнула на пуфик перед туалетным столиком. Совершенно обнаженная, она обвела его взглядом.

– Твои сапоги – сними их.

Присев на край кровати, он стал снимать сапоги и расстегивать бриджи.

Выпрямившись, он, в свою очередь, стал рассматривать ее ноги, изгибы стройных бедер, островок светло-золотистых волос, прежде чем поднять глаза к ее животу, талии, грудям и, наконец, встретиться с ней взглядом.

Пенни улыбнулась знакомой кошачьей улыбкой.

– Прекрасно, – промурлыкала она и шагнула к нему.

Он и забыл, что сидел на кровати: она встала между его ног, лишив возможности двигаться. Ее груди скользнули по его груди, прежде чем она прильнула к его губам. Он едва успел опомниться, как она ускользнула, чтобы ласкать его губами, языком и ртом, пользуясь тем, что он не шевелился.

Но когда ее рот стал скользить все ниже, он не выдержал и положил руки на ее плечи в ожидании еще более утонченных мук.

Она не спеша стала стягивать с него бриджи и, молниеносным движением встав на колени, взяла ртом неподатливую плоть.

Он едва не излился тут же, на месте. На какой-то краткий миг его сердце замерло, после чего пустилось вскачь. Но она, не обращая ни на что внимания, продолжала доводить его до безумия.

Его пальцы судорожно вцепились в ее волосы, когда она вобрала его в себя еще глубже. В горле стоял плотный ком, мешавший дышать. Закрыв глаза, он цеплялся за единственное, что она ему оставила, – ощущения. Ощущения того, что она делала с ним: лизала, сосала, гладила, все его существование свелось к жаркой влаге ее рта и к ее фантазии.

Он не ведал, сознает ли она, что делаете ним, подвергая его столь безжалостным испытаниям. Стараясь подавить стон, он гадал, понимает ли она, что творят с ним ее разнузданные, бесстыдные ласки.

Такой утонченной пытки не изобретал ни один палач: стоять неподвижно и вынуждать себя принимать все, что она изобретает, смотреть на ее склоненную голову и светлые локоны, щекотавшие его бедра, и не отвечать. Не сжимать ее. Не требовать большего.

Только принимать. Принимать ласки, о которых он мечтал годами.

Потому, что так захотела она.

Сама эта мысль окончательно лишила его разума. Он терпел ровно десять секунд, прежде чем, задыхаясь, горя в чувственном аду, не выскользнул из великолепного влажного рая.

– Я больше не выдержу, – пробормотал он едва слышно. Но, судя по тому, как напряглись его бедра, он не лгал. Значит, настало время остановиться. Но пока что она узнала много нового: то, о чем таинственным шепотом говорили приятельницы, оказалось чистой правдой.

Она легко поднялась, сомкнула пальцы вокруг подрагивавшего стержня. Затем встала на колени, оседлав его, и, держась за его плечо, медленно, дюйм за дюймом, стала насаживать себя на его плоть.

И он ей позволил.

Она чувствовала, каких усилий это ему стоило, видела, как сжались его челюсти, наблюдала, как покорно опустились веки, когда его твердость полностью скрылась в ее мягкости. Обняв его, она припала к его губам, так, что сплелись языки, и стала двигаться.

Совсем другой танец.

Совсем не тот, когда он лежал на спине, и хотя она то и дело меняла направления, все же не могла найти нужного угла.

Желание уже цвело в ней; она нуждалась в большем, и скоро.

Отстранившись и прерывисто вздохнув, она снова прижалась к нему, еще теснее… но все было напрасно…

– Это… не совсем так, – призналась она. – Верно?

И скорее почувствовала, чем услышала смешок, похожий на стон.

– Ты видела это в какой-то книге? Она укусила его за ухо. Сильно.

– Ты слишком высока. Есть лучший способ.

– Какой? – промурлыкала она, зализывая укушенное место.

Его руки, до сих пор спокойно лежавшие на ее спине, скользнули вниз, чтобы сжать ее ягодицы. Он приподнялся, встал на колени, чтобы сесть на скрещенные щиколотки, и снова усадил ее на себя. Откинул с ее лба пряди волос и улыбнулся:

– А теперь как?

Опираясь на его плечи, она приподнялась и медленно опустилась. Ее колени и бедра теперь находились под другим углом, и она могла еще глубже вобрать его в себя.

Улыбнувшись в ответ, она поцеловала его, отбросила всякую сдержанность и отдалась безумной потребности любить его, душой и телом, и вместе с ним испытать все радости этой любви. Все, что они смогут разделить.

И он двигался вместе с ней, по-прежнему следуя ее наставлениям, позволяя ей установить ритм и направление, скакать на нем бешено, буйно, необузданно, прямиком к солнцу.

Она достигла солнца и сгорела.

Чарлз позволил огню захватить ее. Поглотить. Испепелить. И откуда-то нашел в себе силы удержаться подальше от манящего пламени.

И ждал. Ждал, пока разрядка не унесет ее с собой.

«Моя очередь».

Он не произнес этих слов, да она и не услышала бы, потому что почти лишилась сознания.

Ее обмякшие руки по-прежнему лежали на его плечах. Он осторожно выпрямил ее ноги, а потом, согнув, обхватил ими свою талию. И только потом сжал ее ягодицы, поднимая бедра повыше. И вонзился в нее. Вонзился до основания. Продолжая стискивать ее ягодицы, он стал поднимать и опускать ее. В этой позиции было достаточно самого небольшого усилия, чтобы проникнуть как можно глубже. Она была полностью открыта для него. Полностью принадлежала ему, полностью лишена возможности сопротивляться. Полностью и окончательно в его власти.

Пенни утопала в восхитительных ощущениях. Так глубоко он еще в ней не был!

Не открывая глаз, она охнула. И старалась удержаться в этой необычной позиции, доставлявшей ей столь поразительное наслаждение. Он, казалось, пронзал ее до самого сердца, хотя ритм был не быстрым и не медленным, а мощным и неустанным. Голова ее кружилась. Она попыталась извернуться, двигаться быстрее, чтобы добиться этого восхитительного давления на и без того возбужденный бугорок плоти, но он сжал пальцы, удерживая ее в том же положении, оставляя в подвешенном состоянии, пока она не начала всхлипывать и в отчаянии вцепилась в него.

Только тогда он наполнил ее. Глубоко, жестко, мощно и до конца.

Ее груди, тершиеся о его волосатую грудь, ныли, моля о ласке. Она жаждала прикосновения его губ к ставшим неимоверно чувствительным соскам. Словно почувствовав ее мольбу, он нагнул голову, нашел ее сосок, взял в рот и стал сосать. Молния прострелила ее.

Пенни пронзительно вскрикнула и выгнулась в его руках. Он легко удержал ее, продолжая двигать ее бедрами, врезаться в ее лоно, упиваться ее грудями… пока она не превратилась в пыль. Солнечную пыль.

Несколько долгих моментов она плавала в голубой выси, сознавая только его… его прикосновения, его… поклонение.

Другого слова для этого не было. Даже сейчас он не искал своей разрядки и старался только продлить и усилить ее собственную. Она не знала способов, но чувствовала результаты, ощущала экстаз, вознесший ее прямо в рай.

И хотя не прошло и нескольких минут, казалось, только через много-много лет она спустилась обратно на землю и оказалась в кольце его рук, крепких и надежных. Он по-прежнему оставался жестким и напряженным в ее лоне.

Она шевельнула головой, нашла его ухо, провела по нему губами и прошептала:

– Положи меня. Возьми сейчас.

Он отстранился, чтобы взглянуть в ее глаза. На какой-то момент их взгляды скрестились. Что он там увидел? Чего хотел от нее?

Она ощущала биение его сердца, чувствовала его напряжение, но в его глазах было не только желание.

Но тут он шевельнулся. Поднял ее, уложил на подушки и рассыпал ее волосы золотистым ореолом. И она вдруг задрожала от ужаса образовавшейся в ней пустоты, пустоты, которую он заполнял, когда был в ней. Только тогда она чувствовала себя цельной. Но его взгляд и руки не покидали ее. Когда он развел ее бедра и навис над ней, пустота превратилась в тянущую боль.