Феникс - Андреева Юлия Игоревна. Страница 20

1. Карлес

Ночь. Тишина звенит. Я прислушиваюсь – кажется, что в мире не осталось ни одного звука. В темноте поблескивает одинокое зеркало. Зеркало без отражения. Оно специально повернуто под таким углом, чтобы не испугать меня иллюзией присутствия в комнате постороннего.

С того дня, когда я в последний раз проник в мир Джулии, прошло более пяти лет. Иногда мне кажется, что никакой сестры у меня и не было. Хотя я до сих пор не разучился слышать биение ее сердца.

Иногда я вижу ее во сне, Джулия летит и летит сквозь время на золотом драконе, солнечные лучи играют на чешуйчатом теле чудовища, пляшут по рыжим, развивающимся на ветру волосам.

Однажды, разбирая домашний архив, я наткнулся на рукописи отца. Трудно сказать, сколько времени они пролежали в ящике. Помню, сестра настаивала, чтобы я отыскал эти тетради. Теперь понимаю, их прятала мама, боясь, что я тоже когда-нибудь уйду вслед за Джулией и отцом.

Первое, что бросалось в глаза, были карты городов с нанесенными на них местами врат в другие мира. Помню, первым делом я занялся изучением карты Петербурга как города, где в то время мы проживали.

Более всего в этом смысле меня заинтересовал Эрмитаж. Как место, куда проще всего попасть. Вторым по досягаемости была ротонда на Гороховой, здесь, во всяком случае, можно было бы избежать наплыва туристов. И наконец, самое запутанное, видимо не понятое до конца отцом место в районе Новой Голландии. Красный карандаш соединял неровным треугольником дворец Цесаревича, ДК «Маяк» и дом по другую сторону канала, слева от дворца (помеченный, как указывалось в тексте, масонским знаком). Но нужно ли входить в один из указанных домов или стоять где-нибудь в пределах треугольника, было непонятно.

К тому же можно было оказаться в правильном месте, и при этом не будут совпадать положение планет, мой собственный настрой или еще что-то в этом же духе.

Я твердо решил заняться историей и искусствоведением. Заявив однажды об этом дома – получил полное одобрение. Теперь я вхожу в одну подростковую краеведческую, а летом и археологическую группу. Которая сотрудничает с несколькими музеями России и Прибалтики, куда мы теперь переехали.

Только однажды я рассказал всю правду маме. Мне казалось, что это могло бы поддержать ее, но… Раньше я думал, что стоит только найти вход, и немедленно увижу голубоватые, хрустальные горы, искрящийся снег, сестру. Драконы понесут нас к одному из храмов… Теперь я знаю, что таких миров многие тысячи и один из них может отличаться от другого камушком или травинкой. Поэтому шанс попасть куда мне надо чертовски мал. Однажды, когда я в очередной раз попытался сбежать из дома, мама тяжело заболела, и мне пришлось при всех сказать, что никакой Джулии не существует. Я боялся, что мама умрет. И поэтому повторял слова отречения снова и снова. А произнесенные звуки падали липкими цементными лепешками, закрывая зеркала, залепляя замочные скважины. Они падали, погребая под собой надежды и мечты.

Вряд ли сестра захочет знаться со мною после всего этого. Но, боже мой, как тяжело оставаться здесь, зная о существовании Элатаса.

Герман готовится на следующий год пойти в школу.

Непрерывно думая о Джулии, я предложил отчиму сменить мне имя. Здесь в Прибалтике Кирилл звучит несколько искусственно. И он почему-то с радостью согласился. Я назвал себя Карлес.

Я люблю одну Джулию.

Мама сказала, что в древности людям полагалось иметь два имени, одно для всех и одно истинное. Когда ребенок заболевал, родители давали ему другое внешнее имя. Говоря вслух о том, что их сын умер, а это уже другой мальчик. Болезнь забирала себе старое имя, а ребенок оставался жить. Эдик спросил, будет ли Карлес в отличие от Кирилла улыбаться и играть в футбол. Я согласился улыбнуться, но от футбола отказался наотрез.

2. Проникновение

Тишина звенит. Ночь перед отъездом в лагерь юных краеведов. Я лежу с открытыми глазами, наблюдаю игру теней, блеск зеркала завораживает, в его таинственном свечении угадываются силуэты башен с развевающимися на ветру знаменами, плывут облака. На тяжелом, каменном балконе я различаю силуэт девушки с длинными волосами, она смотрит в небо, ожидая своего возлюбленного.

Интересно, знает ли она его или только мечтает встретить. Быть может, именно сегодня чудо свершится. Теплые волны подхватывают мое тело, сделавшееся вдруг невероятно легким. Я лечу раскинув руки. Вперед, навстречу теплому ветру. Солнечные кони вырываются из самого центра огня и летят по дорогам, заполняя их все.

Я отворачиваюсь от их испепеляющей красоты и просыпаюсь. Ну надо же. Как я заснул?

Потянулся, пошарил по стене наугад, ища выключатель, и сбил какую-то вазочку. Странно, наверное, мама поставила с вечера цветы. А я и не заметил. Плотные шторы на окнах совсем не пропускают света. Интересно, который час, кажется, я уснул всего пару минут назад. Приподнимаюсь, и тут где-то совсем рядом, раздаются голоса. Один из них женский:

– Что слышно в Танаталатесе?

– Я только что разговаривал с гонцом. Но тебя, вероятнее всего, интересует дело Трорнта?

«Да кто же это в доме, никто не встает в такую рань, тем более не принимает гостей».

– Ты угадал, Фобиус.

– А чего ты ожидала, после такой прорвы работы с твоей и, главное, с моей стороны? Адам Трорнт полностью оправдан. Что же ты не ликуешь? Радуйся!

Я радуюсь, и все же – почти пять лет. Твой гонец не говорил, как он?

– Кто?

– Ну ты же понимаешь? Как он выглядит?

– Тебе следует знать, что я не интересуюсь мужской красотой.

– Ага, красотой! Скажи, как он показался тебе в вашу первую встречу.

– Первую и, слава богу, единственную. Ты и так меня совсем измучила, я сто раз говорил – да он красив! Довольна?

– Не совсем, ну, Фоб, ты же так любишь подробности, неужели не расспросил посланца, каков он теперь?

– Безмозглые головы не предрасположены к седине.

– Значит, он так же хорош, как прежде?

– Господи! Свет клином сошелся на этом рыцаре! А он меж тем ни разу не осведомился о тебе. Так, будто тебя и не существует на свете. Господи! Ну, красив – признаю. На этом, впрочем, достоинства и кончаются. А то, что спас тебя. Так светлейший Эльлинсинг вас обоих днем позже спас, а ты меж тем на шею ему не бросаешься. Хотя не лишнее было бы. Он хоть заботится о тебе, всегда любезен, опять же – князь.

– Но я не люблю его.

– Молодость и красота твоя в пустых ожиданиях пройдут, меж тем можно и самой жизни порадоваться. Княжьей наложницей стать. А с Карлом твоим – век в старых девках просидишь.

– А тебе-то что?!

Я услышал шум удаляющихся шагов.

– Ну, прости меня, Джулия! Джулия! Джу-ли-я!

«Что – Джулия?! Значит у меня получилось». Я вскочил на ноги, пол был необыкновенно холоден. Я дотронулся рукой – камень. Теперь не было сомнения, не думая о предосторожностях, я выскочил на балкон, но там уже никого не было. На городских стенах в особых углублениях в виде гнезд сидели золотые, серебряные и платиновые драконы. Я подбежал к белой лестнице. Судя по звуку, сестра убежала в этом направлении, сердце колотилось, я набрал в легкие побольше воздуха и закричал:

– Джулия! Джулия! Я вернулся!!!

Тут что-то холодное и острое дотронулось до моего горла.

– Тихо, головастик.

У самого лица пахнуло перегаром и гнилыми зубами. Я не видел своего врага.

– Кого это ты зовешь?

От этого голоса я покрылся ледяной испариной, человек почти волоком дотащил меня до комнаты, откуда я только что вышел. Он прикрывался мной, как если бы прятался сам.

– Говори быстро, кого ты звал, а то…

– Он ткнул вторым кинжалом под лопатку.

– Ну?

– Джу…

– Джулию? Это рыжая женщина лет двадцати с эмблемой Храма Течений на одежде?

Я кивнул, с этим психом было бесполезно спорить.

– Хорошо. Она здесь служит?

– Не-ет. Я не знаю. Я…