Правда о любви - Лоуренс Стефани. Страница 67

Кроме того, нужно было препоручить кому-то управление домом.

Жаклин почти обрадовалась, когда Джерард заперся в старой детской. После объявления о поездке он оттуда не выходил ни на ужин, ни на завтрак, ни на обед следующего дня.

Конечно, по ночам она приходила к нему. В первую ночь, обнаружив, что его нет в спальне, она потихоньку поднялась наверх, бесшумно прошла мимо комнаты Комптона и открыла дверь детской.

Ночь была теплой и душной. Одетый в одни бриджи, босой, ·он стоял перед мольбертом. Как и раньше, она почувствовала, что мгновенно отвлекла его от работы, и скрыла коварную усмешку.

Вошла и закрыла дверь. Он провел рукой по волосам, отложил палитру и повернулся к ней.

Позже она дремала на скамье у окна, прикрытая от ночной прохлады своей шалью и его сорочкой, и, изредка просыпаясь, наблюдала, как он работает при свете шести ламп. В эти минуты он был полностью сосредоточен на портрете.

С такой же безоглядной напряженностью, с таким же самозабвением он любил ее. Владел телом, душой и мыслями. Но в такие моменты она не могла наблюдать за ним со стороны. И то, что она видела на холсте, вызывало в ней трепет. Восторженный.

Когда они вместе, он принадлежит ей.

Джерард вернулся к Жаклин, когда за окном стало светлеть, и осторожно разбудил, как только небо сменило синий цвет на серый. Встав на колени, она оседлала его, глубоко вобрала в себя и увидела отражение рассвета в море как раз в тот момент, когда он дарил ей наслаждение.

Позже она ускользнула от спящего Джерарда.

В этот день он вообще не выходил из детской.

Жаклин поймала Комптона в коридоре и выяснила, что хозяин так устал, что проспал все утро, когда освещение было слабым, и проснулся к полудню, чтобы снова взяться за кисти. Приказав Комптону позаботиться о сытной еде и проследить, чтобы она была съедена, Жаклин снова погрузилась в бесчисленные дела.

Она ожидала появления Элинор и их традиционной прогулки, чтобы рассказать о поездке в Лондон. Но Элинор все не было. Жаклин вспомнила их последнюю встречу. Они, бывало, и раньше ссорились, и всегда по вине Элинор, но та обычно приходила первой, хотя никогда не извинялась.

Что поделать, значит, Элинор узнает о поездке, когда их уже не будет в этих местах.

Наутро, ровно в восемь, Джерард проводил женщин к дорожному экипажу лорда Трегоннинга. Четверка лошадей нетерпеливо переминалась, готовая сорваться с места. Отец, ожидавший у кареты, поцеловал Жаклин в щеку.

– Пришлите письмо, когда устроитесь.

Жаклин пообещала писать, поцеловала отца, и он усадил ее в карету. За ней последовала Миллисент, потом Джерард: он уселся напротив, спиной к лошадям.

Отец обменялся с Джерардом взглядом и закрыл дверцу. Кучер взмахнул поводьями, карета тронулась. Барнаби следовал за ними в коляске Джерарда. Позже Комптон отправится за ними с вещами Джерарда, главные среди которых – кисти, краски, мольберт и, конечно, незаконченная картина.

Жаклин поежилась от волнения. Лицо осветилось ребяческим восторгом, и Джерард, усмехнувшись, покачал головой, после чего закрыл глаза и немедленно заснул.

Путешествие оказалось далеко не столь волнующим, как надеялась Жаклин. Джерард почти все время спал, очевидно, смертельно устав за последние дни. Собственно говоря, больше и делать было нечего: днем их общество делила Миллисент, а в гостиницах, где они останавливались, не нашлось никакой возможности остаться наедине.

И все же она едет в Лондон!

Наконец они прибыли в столицу.

Джерард объяснил и убедил отца и Миллисент, что правила приличия никоим образом не будут нарушены, если они остановятся в·его доме на Брук-стрит. Он, как оказалось, жил не здесь, а поблизости, в холостяцкой квартире. Дом он купил из-за чердака, в котором устроил мастерскую. Здание, слишком большое для одинокого джентльмена, предназначалось для приема прибывающих в город родственников.

В настоящее время там жили две престарелые дамы: леди Беллами, иначе говоря, тетушка Минни, и ее компаньонка, известная всем как Тиммс.

К тому времени, когда тяжелый экипаж вкатился на Брук-стрит, Жаклин уже устала изумляться всем чудесам столицы. Подумать только, какие магазины! Сколько людей! А Гайд-парк и экипажи, модно одетые джентльмены!

Джерард подался вперед и показывал ей достопримечательности. Миллисент благожелательно улыбалась.

Лошади замедлили ход и остановились. Джерард, не дожидаясь лакея, открыл дверцу, ступил на тротуар и помог Жаклин спуститься. Она оглядела дом, большой, трехэтажный, с высоким чердаком и широкими окнами. Дом находился в прекрасном состоянии: ни один камень не выщерблен, деревянные детали аккуратно покрашены, на парадной темно-зеленой двери сверкает медный молоток.

Этим утром Барнаби уехал вперед и сейчас, открыв дверь, выглянул и помахал рукой.

– Комитет по организации торжественной встречи уже ждет, – объявил он, но Жаклин расслышала в его голосе предупреждающие нотки, обращенные к Джерарду. Однако последний ничуть не удивился. Наоборот, обреченно пожал плечами и вздохнул. Барнаби помог Миллисент выйти из экипажа. Джерард взял Жаклин под руку и повел к двери. Едва они поднялись на крыльцо, как дверь широко распахнулась. На пороге встал древний и величественный дворецкий.

– Добрый день, сэр, – с поклоном объявил он.

– Добрый день, Мастерс! – широко улыбнулся Джерард. – Полагаю, дамы уже сидят в засаде?

– Совершенно верно, сэр. С ними миссис Пейшенс и мистер Вейн.

– Понятно, – пробормотал Джерард и, улыбнувшись еще шире, повернулся к Жаклин. – Это мисс Трегоннинг. Она будет жить здесь с моей и своей тетушками. А это тоже мисс Трегоннинг. Это Мастерс, дворецкий Минни, у которого есть волшебная палочка. Он может выполнить любую просьбу, причем в мгновение ока.

Мастерс снова склонился в безупречном поклоне и, не моргнув глазом, выслушал похвалы.

– Мисс, мадам ... и я, и миссис Уэллборн будем счастливы помочь вам во всем.

– Насколько я понял, чай подадут в гостиную? – осведомился Джерард.

– Разумеется, сэр. – Мастерс приказал лакею закрыть дверь. – Нам велели помочь вам освежиться с дороги, как только вы прибудете. Мисс, мадам, миссис Уэллборн уже приготовила ваши комнаты. Сейчас прикажу немедленно перенести все вещи.

Женщины пробормотали соответствующую благодарность.

– Я сам провожу дам, – вызвался Джерард. – Барнаби, ты остаешься?

– В интересах науки я предпочел бы остаться, – лукаво ухмыльнулся тот.

Джерард вскинул брови, но ничего не ответил и, подойдя к двойным дверям, открыл их, отступил и пригласил Жаклин и Миллисент войти. Они оказались в элегантно обставленной комнате, оклеенной темно-розовыми обоями и освещенной закатными лучами солнца, которые щедро лились в высокие окна, выходившие на выложенную каменными плитами террасу. Зеленые газоны и кусты перемежались яркими красками цветов.

Мебель из розового дерева показалась ей изумительной: никаких тонких изогнутых ножек, никакого обилия резьбы. От нее положительно исходило сияние, что говорило о тщательном уходе. Жаклин сразу увидела длинный диван, поставленный под углом к камину. Тут же стояли диван поменьше и три кресла. На большом диване устроились две пожилые леди, с нескрываемым любопытством наблюдавшие за ними. Еще одна дама, гораздо моложе и прекрасно одетая, сидела в кресле. Красивый джентльмен в безупречном фраке немедленно поднялся при виде женщин.

Пока девушка, вежливо улыбаясь, вместе с Миллисент шла к дивану, ей не давала покоя какая-то мысль. Она долго не понимала, в чем дело. И тут ее осенило: кроме часов на камине, двух ламп в виде статуй у окон на террасу и древнего вышитого мешочка у ног одной из престарелых дам, здесь не было других безделушек и никаких следов обитания людей: ни журнала, ни театральной программки, ни единого яркого пятна. Несмотря на чудесную мебель, дорогие обои, гардины и обивку, комната казалась абсолютно нежилой. Чересчур холодной. Безжизненной.