Сердце мое - Лоуэлл Элизабет. Страница 10

И Шелли ответила на поцелуй, вложив в него всю свою нежность и тихую силу. Давно уже она не позволяла мужчине так ласково и страстно ее целовать.

Впрочем, едва ли поцелуи доставляли ей когда-нибудь столько радости…

Теплая изворотливая кошка ловко втиснулась между их ногами. Толкуша явно пыталась пробиться к танцующей наволочке. Это нежное прикосновение ее пушистой любимицы вернуло Шелли к реальности, напомнив, кто она такая и чего, собственно, хочет от жизни.

Поцелуи со случайными знакомыми явно не входили в число ее желаний и жизненных устремлений.

Кейн почувствовал, как она вдруг напряглась, и, разжав объятия, отпустил ее.

— Послушай, Кейн, я не…

— Я знаю, — прервал он ее хриплым голосом, — да, я знаю, ты не целуешься с незнакомыми людьми. Но ведь меня уже нельзя назвать незнакомцев Шелли.

— Да, но…

— Я знаю теперь, что тебе нравится одновременно все прекрасное и свободное, дикое, изящное и вместе с тем непринужденное. Я знаю, что ты умна, независима и милосердна. Знаю, что ты прежде всего самодостаточная личность, «гуляешь сама по себе». И все же, думаю, ты не отказалась бы разделить свою судьбу с едва знакомым тебе человеком, если бы знала, что он совсем недавно прошел через ад.

Ошеломленная, Шелли молчала, не зная, что и ответить.

Он слабо улыбнулся:

— Я вижу теперь, что ты прекраснее всех моих заветных мечтаний и снов. Ты живая, нежная, страстная. И ты хрупка и тонка, словно эта рубиновая бабочка, там, на лапе опалового ягуара…

— Кейн, послушай… — прошептала Шелли, но он снова прервал ее, легонько и нежно поцеловав в губы:

— Неужели я для тебя все еще незнакомец, Шелли?

— Н-нет, — неуверенно, со страхом произнесла Шелли и тут же добавила: — Но я все-таки тебя еще мало знаю, Кейн.

— Узнаешь, Шелли. Ты непременно узнаешь меня….. В эту минуту Толкуша, стремясь наконец добраться до заветной наволочки, сильно толкнула Кейна головой под колено.

Он посмотрел вниз. От удивления он так и замер на месте, и глаза его расширились: эта пестрая кошка была весьма внушительных размеров!

— Господи, да она же величиной с рысь!

— Почти, — улыбнулась Шелли. — Енотовидные кошки, как, впрочем, и гималайские, — самые большие из домашних кошек.

— Домашних, ты в этом уверена? — И Кейн с опаской посмотрел на Толкушу, которая не отрывала хищных и явно голодных глаз от извивавшейся и вращавшейся во все стороны кружевной наволочки.

— Нет, в самом деле, ты уверена, что это домашняя кошка? — переспросил Кейн Шелли, едва шевеля пересохшими от волнения губами.

— Кошки всегда остаются кошками, где бы они ни жили.

Толкуша, встав на задние лапы, передними достала наконец до наволочки. Теперь ей захотелось поиграть.

До сих пор Шелли удавалось держать наволочку с удавом высоко, вне досягаемости кошки. Но руки ее уже начинали уставать и дрожать от напряжения — Сквиззи был не таким-то уж и легким.

— Дай-ка его мне. — Кейн взял наволочку у Шелли и поднял ее высоко над головой. — А теперь, знаешь, уведи-ка свою кошку куда-нибудь от греха подальше…

Шелли нагнулась и, схватив Толкушу, направилась к выходу. Открыв дверь, она выпустила кошку на улицу:

— Иди погуляй, Толкуша. Давай-давай, я позову тебя на обед.

Рассерженно фыркая, Толкуша пошла искать другую, более легкую добычу…

Обернувшись, Шелли увидела, что Кейн снова внимательно осматривает ее комнату. Его серые глаза с явным одобрением смотрели на окружающие его безделушки и предметы мебели. И этот его взгляд понравился Шелли — так же, как раньше понравилась нежность его поцелуя, смешанная с неутоленным желанием.

— Знаешь, я ведь всегда могу сказать, что представляет собой человек, после того как побываю у него дома, — обратился он к Шелли.

— Ну и?..

— Это потрясающе. Ты меня просто покорила… Шелли едва удержалась, чтобы не вставить язвительное словечко насчет того, кто кого здесь покорил.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Хотя здесь собраны вещи со всего света и что-то стоит гроши, а что-то — тысячи долларов, все здесь очень гармонично. Эта комната не мужская и не женская, не современная и не старомодная. Она просто очень живая и добрая.

— Спасибо, — искренне ответила Шелли.

— Пожалуйста.

Кейн повернулся к ней и увидел искорки неподдельного удовольствия, мелькнувшие в светло-карих глазах Шелли.

— Так чем же ты зарабатываешь на жизнь? — спросил он ее.

— Покрываю позолотой лилии, — последовал ответ. Кейн скривил губы:

— То есть? Нельзя ли немножко поподробнее?

— Конечно. Я работаю с людьми, которые очень богаты, но которые редко где-нибудь задерживаются дольше чем на несколько месяцев. В то же время они могут себе позволить, чтобы на это время у них был уголок, более уютный и соответствующий их нравам, чем номер в шикарном отеле.

— Но если они настолько богаты, почему бы им просто не покупать себе эти дома и комнаты?

— Тогда бы им пришлось как-то заботиться о них впоследствии, обустраивать и так далее. Многие из них вообще не хотят ничего покупать — ни недвижимости, ни мебели, — объяснила Шелли. — Ладно, пойдем, пора уже спрятать Сквиззи в какое-нибудь надежное место. Пошли.

Шелли повернулась и потому не могла видеть явно мужской улыбки, мелькнувшей на губах Кейна, улыбки, говорящей, что за дивным изгибом ее бедер он пошел бы хоть на край света. Но он знал, что с Шелли нужно быть очень осторожным, иначе она снова замкнется и отстранится.

— Стало быть, ты подыскиваешь и снимаешь дома для этаких бродячих богатеев? — спросил он ее.

— Нет, этим занимаются риэлтеры. Я же толькй добавляю последние штрихи.

— Оформитель интерьера? — Следуя за Шелли, Кейн смотрел по сторонам, не желая упустить из виду ни одной особенности ее домашнего убранства.

— Не совсем, — ответила она. — Я не занимаюсь ни подборкой цветовой гаммы интерьера, ни непосредственной отделкой домов. Большинство моих клиентов все берут напрокат — от восточных ковров и картин Пикассо до стен, на которых они собираюся их повесить. Этим всем занимается Брайан. Подбирает цвета и нужную мебель, отделывает интерьер — создает цветок лилии, который затем приходится золотить мне.

— Так, значит, ты золотишь лилии, — задумчиво повторил Кейн.

Шелли кивнула.

— Я собрала своего рода коллекцию искусно сделанных вещиц, произведений искусства, которые можно использовать, чтобы как-то очеловечить сдаваемые напрокат дома — эти бездушные стены, мебель, украшения…

— Однако в твоем собственном доме золоченых лилий что-то не видно…

— А их и нет. Это просто мой дом, — ответила ему Шелли.

По тому, как мягко она выделила слово «дом», можно было судить, как много он для нее значит.

— Да, — медленно произнес Кейн. — Я вижу, ты прекрасно понимаешь, что означает быть бездомным и все же хотеть жить в месте, которое становилось бы твоим, родным — пусть даже на самое короткое время.

— Сколько себя помню, в детстве я всегда мечтала иметь собственный дом, собственный уголок… Хотела твердо знать, что если позову на помощь в ночи… И Шелли внезапно замолчала, понимая, что незаметно начинает рассказывать Кейну о чем-то самом сокровенном. Это было ее детским ночным кошмаром, худшим из всего того, что довелось когда-либо пережить в жизни. Она была тогда совсем еще ребенком… Испуганным, больным ребенком, маленькой девочкой, которой во всем их лагере было не с кем поговорить: мать ее была больна, а отца не было — он охотился на змей где-то в диких местах, которые тогда были совсем рядом…

— Да, — мрачно сказала Шелли. — Я прекрасно понимаю, что означает желание иметь свой собственный дом, а не бездушные апартаменты, которые ненадолго снимают.

— Ты так говоришь, как будто сама прошла через все это, — откликнулся Кейн.

Но Шелли не ответила на его явно подразумеваемый вопрос.

Поэтому Кейн не стал больше спрашивать ее о сдаваемых внаем комнатах и квартирах. Он понял, что Шелли все равно не ответит ему.