Только он - Лоуэлл Элизабет. Страница 25

— Ну, может, разок-другой.

Тихонько ахнув, она опустилась на колени перед Калебом.

— Куда?

— Сюда и сюда, — сказал он, пожимая плечами.

Калеб почувствовал, как пальцы Виллоу легонько коснулись его заросших щетиной щек, лба, шеи, проверяя, нет ли следов укуса. Выражение тревоги на ее лице настолько разволновало Калеба, что к горлу его подступил комок. Кажется, уже целую вечность никто не проявлял такой заботы па поводу разного рода ран, которые ежедневно наносила ему жизнь.

— Куда же? — не отступала Виллоу.

— В шею и в руку, — хрипло сказал Калеб, глядя на ее губы.

— Дайте взглянуть.

Калеб покорно протянул левую руку. Виллоу обхватила ее своими ладошками и потянула к огню. На тыльной стороне пальцев под черными курчавыми волосками виднелась небольшая припухлость.

— Покажите второй укус.

Не говоря ни слова, Калеб расстегнул шерстяную рубашку и открыл левую сторону шеи. В том месте, где начиналась кудрявая поросль на груди, также была видна припухлость.

— Наклонитесь посильнее к огню, — сказала Виллоу. — Вы такой высокий, что я не могу рассмотреть, не осталось ли жало.

Калеб повиновался. Когда он ощутил тепло дыхания Виллоу на груди, им овладело искушение схватить ее и показать ей ту часть своего тела, которая беспокоила его несравнимо больше, чем пчелиный укус на шее.

— Больно? — спросила Виллоу.

Он скривил рот, затем медленно покачал головой.

— Я не вижу жала. — Виллоу подняла взгляд и поразилась тому, насколько близко к Калебу она находилась. Его глаза были всего в нескольких дюймах от ее лица, в них отражались языки пламени костра.

— А вы собираетесь предложить поцелуй и тем облегчить боль? — проговорил Калеб, пристально глядя ей в глаза.

Румянец появился на щеках Виллоу.

— Вы, конечно, слишком стары для этого?

— Я буду стар для женского поцелуя лишь в тот день, когда можно будет прочитать надпись на моей могиле.

В течение некоторого времени Калеб и Виллоу смотрели в глаза друг Другу. Она не отводила глаз, в которых читалось то ли желание, то ли страх. Этого времени было достаточно для того, чтобы сделать продолжительный вдох. Он предложил ей чувственную приманку. Она отвергла ее. Тем самым вопрос для него закрывался. Будь она даже девушкой легкого поведения, она имеет право выбрать мужчину.

— Ложитесь спать, Виллоу.

Голос Калеба показался холодным, словно ветер с гор. Она прищурилась, удивляясь тому, как быстро на смену теплой хрипотце в его голосе пришла отрешенная холодность.

— Пищевая сода, — сказала Виллоу.

— Что?

— Пищевая сода утишит боль от укусов.

— Я предпочел бы, чтобы вы своим теплым язычком зализали мои раны.

Виллоу замерла, задержав дыхание.

— Идите спать, южная леди. Идите спать сейчас.

Огонь костра отражался в глазах Калеба, и эти золотые отражения казались яснее и горячее самого пламени. Виллоу бросила взгляд на Калеба, будучи не в состоянии решить для себя, бежать ли, ей от него или к нему. Желание броситься в его объятия было настолько сильным, что она заставила себя встать и кружным путем пойти к шалашу, лишь бы не проходить рядом с Калебом.

Однако, расположившись на душистой постели, Виллоу не могла заснуть. В ее ушах звучали его слова, она вспоминала, какой страстью горели его глаза, и чувствовала, что в каких-то глубинах ее тела рождается ответная страсть. Прислушиваясь к шуму несущего свежесть ветра, Виллоу задавала себе вопрос: что случилось бы, если бы она ответила на чувственный призыв глаз Калеба?

Виллоу стала уже засыпать, когда услышала негромкие звуки гармоники. Музыка словно жаловалась луне и горам. Виллоу сразу узнала песню — плач о молодом человеке, погибшем на войне. Тихая, сладостная печаль завладела ею. Слезы подступили к глазам при воспоминании о том времени, когда в доме семьи Моранов звучал мужской смех и ее мама была счастлива в окружении мужа, пятерых рослых сыновей и дочери с такими золотистыми волосами, что даже ангел мог заплакать от зависти.

За «Парнишкой Дэнни» последовали другие, совсем уж старые песни, привезенные в Америку предками Калеба более ста лет назад, — баллады и причитания из Англии и Ирландии, Шотландии и Уэльса. Калеб знал множество мелодий. Они звучали в ночной тиши, и Виллоу была потрясена музыкальностью Калеба. Она смотрела на него сквозь ветки, видела его лицо, освещенное снизу пламенем костра, и его пляшущую тень.

Когда сон сморил Виллоу, Калеб превратился в неземное видение, в архангела, чей гармоничный голос был настолько же чистым, насколько притягательным было его тело. Но еще более притягательным казался его взгляд, сулящий страсть — пламя, обжигающее ее, обещающее ей одновременно ад и рай.

* * *

Пахло дождем и лесом. Капли барабанили по брезенту, которым был накрыт шалаш, и скатывались вниз. Места в шалаше было достаточно, чтобы сидеть, правда, голова Калеба касалась веток. Время от времени порывы ветра заставляли лес стонать и сотрясали крышу их убежища. Тем не менее шалашу удавалось удержать натиск ветра. Ручейки дождя стекали по сосновым веткам и попадали в продуманно расставленные кружки, тарелки и кофейник. Нельзя было сказать, что Виллоу и Калеб промокли, но и сухими их вряд ли можно было назвать.

— Три одинаковых, — сказал Калеб, держа веером карты над седлом, которое служило им в этот момент столом.

Виллоу нахмурилась при виде своих карт. Черная дама, рыжий валет и три разномастные мелкие карты столь же хмуро посмотрели на нее.

— Ничего нет, — сказала она. — Наверное, я чего-то недопонимаю в этой игре.

Калеб бросил на Виллоу быстрый взгляд из-под черных густых ресниц, собрал влажные карты и стал быстро тасовать их.

— Просто вам не идет нужная карта, — сказал он и начал ловко сдавать. — Я знаю, вы не поверите мне, но обычно начинающим везет.

— Ну а мне не везет, — Виллоу взяла свои карты, взглянула на них и от души засмеялась. — Сколько карт я должна оставить?

— По крайней мере две.

— Так много?

Улыбка тронула уголки рта Калеба. Множество женщин и еще больше мужчин, с которыми Калеб когда-либо играл в карты, сердились бы и дулись, если бы им до такой степени не везло. Но не такой была Виллоу. Она так же стоически воспринимала плохую карту, как и изнурительную езду, дурную погоду и ненадежное укрытие от дождя. Он лишь смотрел на Виллоу, а хотелось ему поднять ее, пронести над седлом и посадить к себе на колени. Калеб и раньше ощущал приливы страсти, стоило ему лишь оказаться рядом с Виллоу, но сейчас страсть прямо-таки терзала и сотрясала его.

Стиснув зубы, пытаясь овладеть собой, Калеб взял карты в руки.

— Ухти-ухти, — произнесла себе под нос Виллоу. Несмотря на напряженность в теле, Калеб засмеялся. Виллоу зарекомендовала себя отличным дорожным компаньоном: она никогда не жаловалась и обладала поразительным чувством юмора. Она оказалась совсем не такой, какой, по его понятиям, должна быть испорченная девица.

— Надо по-другому, голубушка.

— Ничего другого не остается, — возразила Виллоу. Она положила на седло три карты лицом вниз. — Пожалуйста, дайте мне три карты.

Покачав головой, Калеб сдал ей затребованные три карты, подложив отвергнутые под низ колоды.

Виллоу с восхищением смотрела на точные и быстрые движения его рук. Для нее это оказалось неожиданным, ибо она всегда считала, что столь могучий человек должен быть слегка неловким. Она взяла карты и взглянула на них, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, что, по словам Калеба, было совершенно необходимым условием для игры в карты.

— Что, так плохо? — с сочувствием спросил Калеб.

— Вам потребуется пятнадцать сосновых иголок, чтобы выяснить это.

Калеб улыбнулся, вспомнив категорический отказ Виллоу играть на деньги, отсчитал пятнадцать сосновых игл из находящейся перед ним кучки.

— Открывайте, — сказал он.

— Семь, шесть, — называла Виллоу карты красной и черной масти по мере того как открывала их, — пять, четыре и два.