Допплер - Лу Эрленд. Страница 24

Две недели я занимаюсь тем, что постоянно жгу в яме костер и время от времени заливаю его холодной водой в надежде, что горная порода треснет от перепада температур. День за днем, костер за костром. Если я не рублю дрова, то таскаю ведра с водой. Мне помогает Грегус, остальные ввиду запоя к делу непригодны. Ну и ладно. Лично я не собираюсь никого силком тащить на путь истинный. Хотят пить — пусть пьют. Я достаточно пожил, чтобы знать, сколько существует на свете причин пить до потери чувств и соображения. В этом деле каждый выбирает по себе. Вот наш господин консерватор не пьет. Что есть, то есть. Напротив, он вкалывает не покладая рук. Для него фестиваль братания действительно много значит. Это правда. Поэтому он делает лавки, столы и даже сооружает небольшой помост вроде сцены, с которого, как я полагаю, он намерен вещать о мире на земле и братстве народов.

Не так легко определить, где догорающий костер, а где уже новый, но костров через сорок или пятьдесят яма углубляется примерно на метр, еще столько же костров — и я добиваюсь глубины метра в два. Достаточно. Вот только назло всем моим расчетам на дворе уже май, хуже того, его середина. Снег сошел, в лесу сухо. Повсюду цветут голубые ветреницы и белые перелески, и новое поколение лосят покоряет бескрайний наш лес. Ты перестал быть самым младшим, говорю я Бонго, но не думай, что теперь ты обязан немедленно повзрослеть. Насладись юношеской свободой. Совершай безумные поступки. Погуляй вволю. Оторвись на всю катушку. Это советую тебе я, Допплер, человек, который в свое время был одним из самых образцово-показательных молодых людей в этой стране. Но теперь я выпрягся из упряжки и работаю, что называется, на вольных хлебах. Своего рода консультантом, сказал бы я. Который помогает себе и тем, кто готов ко мне прислушиваться. Таковых пока набралось не слишком много.

Нам не удается установить столб. Даже с участием нехотя согласившегося помочь господина консерватора у нас нет Ни единого шанса. Этот проклятый столбище весит слишком много. Но снегу мы с Бонго сумели перетащить его с места на место, но четыре мужика, ребенок и лось бессильны поставить его в яму.

— Как ты думаешь, сколько народу соберется на твой фестиваль? — спрашиваю я господина консерватора.

— Человек тридцать-сорок, — отвечает он.

— Ты не возражаешь, если я возьму их в оборот? — спрашиваю я.

— Да нет, — отвечает он. — Это будет выглядеть вполне по-братски.

— Золотые слова, — отвечаю я. — Ничто так не сплачивает людей, как коллективный тяжелый труд, имеющий к тому же символическое значение.

Наступает и проходит середина мая, то есть пятнадцатое число. Весь день я сижу, натянув лук, и вслушиваюсь, не раздадутся ли шаги моего быстроногого шурина, но он не приходит, и объяснить это можно единственно тем, что роды заставляют себя ждать. Вот и отлично. Природа на моей стороне. Но я не склонен считать это знаком свыше, просто повезло, только и всего. Сегодня мне случайно подфартило, и я использую полученную передышку, чтобы пропустить стаканчик с Дюссельдорфом и Рогером. Ложась ночью спать, я кладу под подушку лук со стрелами, но любезный шурин, по счастью, не является мне ни во сне, ни в так называемой реальности.

Наутро начинается фестиваль примирения. Господин устроитель нарядился весьма антиконсервативно, в рабочую спецовку. Может, он считает, что так ему легче будет пробиться в иные сферы, подняться на более высокую ступень духовности, не знаю, в любом случае он приготовился встречать доброхотов всех конфессий, жаль они не валят на фестиваль валом. Спустя пять часов с момента, когда фестиваль должен был открыться, господину консерватору приходится признать, что на его призыв откликнулись четыре человека. Один мусульманин, один еврей и один христианин вкупе с корреспондентом вечернего выпуска «Афтенпостен». Теперь они сидят на бревне и ждут, что он им скажет. И господин консерватор, смирившись, выходит на помост и объявляет фестиваль открытым. Скрыть своего разочарования ему не удается, но все же он выдавливает из себя несколько вполне бесспорных фраз о том, что в наше неспокойное время каждый должен заглянуть в себя и проверить, насколько глубока его терпимость. Самое сегодня важное — понимать друг друга, а ключ к пониманию один — знакомиться.

Людям следует просто-напросто больше узнавать друг о друге. Что мы думаем, чего боимся, во что верим, а также и совсем простые вещи, вроде того, кто во сколько встает утром и чем обычно ужинает. Здесь важно все. А что уж нам точно не грозит, так это чрезмерное знание друг о друге. За два предстоящих дня мы успеем немного восполнить пробелы в общении и поделиться информацией о вещах важных и не очень. Трое верующих кивают, журналист строчит.

Первое упражнение — упасть назад, то есть и решиться, и поверить, что товарищи тебя поймают. Из-за малого количества участников возникают некоторые проблемы. Рослый турок пару раз шмякается-таки на землю, хотя каждый раз проворно вскакивает со словами, что сам виноват. Все остальные мягко приземляются на вытянутые руки товарищей. Мне это даже радость доставляет, честно говоря. Отдавшись падению, я теряю контроль над ситуацией и какую-то долю секунды лечу между небом и землей, а затем, не дав мне со всей дури хлопнуться оземь, меня нежно и любовно подхватывают руки ближних.

Для следующего задания мы разбиваемся на пары, и одному завязывают глаза, а второй проводит его но окрестностям. Слепой должен научиться полностью полагаться на зрячего.

Это красивое упражнение, и каждого из нас оно чему-то учит, невзирая на то что Бонго, в паре с которым хожу я, лишний раз демонстрирует миру, что все же отстает от нас, остальных, в умении понять суть четких инструкций. Проходя мимо еврея с журналистом, я замечаю, что из-под повязки на глазах журналиста текут слезы. Бедный, думаю я. Он приучен жонглировать словами, не вставая из-за стола, а здесь упор на тактильность, на физический контакт и другие непривычные ему вещи, и все это обрушилось на парня внезапно. Вот он и сломался. Конечно, ушлые и прожженные ветераны «Афтенпостен» сумели отвертеться от этого задания, а спихнули все на зеленого салагу-практиканта со слабыми нервишками.

Третьим испытанием, под моим нажимом, объявляется установка тотемного столба. Я подготовил все загодя, и, взявшись все вместе, мы играючи ставим его на место. Дело сделано. Мы подтаскиваем тяжеленную штуковину к яме, сталкиваем цоколь вниз и затем осторожно поднимаем столб стоймя с помощью хитроумной системы веревочных блоков. Дальше фестиваль продолжается уже без меня.

Вбивая на пару с Грегусом клинья в землю вокруг столба, я слышу, как наращивает градус праздничное братание. Там, видимо, идет работа в группе. Изредка раздаются раздраженные окрики господина консерватора, но я не ощущаю себя бессовестным дезертиром. Безусловно, проведение примирительного фестиваля — дело, как ни погляди, похвальное, да и сама идея здравая: чтоб все не накрылось медным тазом, люди разных вер и национальностей должны наконец взяться за руки. Если б это удалось, не было 6 человека счастливее меня. Но вынужден признаться: я не верю в успех этого благого начинания. На мой взгляд, поезд ушел. На мой взгляд, выход один: ныне живущие люди должны исчезнуть, а им на смену народится новая порода человека. В нем будет меньше агрессии, он все начнет с чистого листа.

И вот столб стоит. Так, как мне хотелось. Он закреплен на месте клиньями, их я присыпал мелкими камнями, землей и торфом. Тотемный столб вознесся высоко и осеняет лес яркими красками и допплеризмом.

Если вам интересно мое мнение, то столб хорош объективно. И мы с отцом выяснили наши отношения, чувствую я. Теперь он может упокоиться с миром, как говорится. А я с миром изыду, ибо знаю, что он спит спокойно. Спокойно, ибо его не забыли. Настолько не забыли, что плоть от плоти его изрядно потрудился чести его ради. Это прольет бальзам на душу старого ёрника, который умудрился прожить жизнь, никому не открывшись. Итак, родителя я помянул, теперь можно в путь, куда глаза глядят. Я собираю свое воинство, то есть Грегуса с Бонго, и сообщаю им, что час настал и мы уходим. Ситуация в лесу более не способствует нашему духовному возрастанию, говорю я. Нам нужен воздух, чтобы вольно дышать, и простор, чтобы мыслить широко. Мир лежит перед нами и ждет нас, говорю я. Мы пускаемся в путешествие, и долгим может оно оказаться. Сам не знаю, что гонит меня прочь, чувствую только, что выбора у нас нет, о чем и говорю остальным двоим. Говорю. хотя мечтал, покончив со столбом, больше никаких новых проектов не затевать, наоборот, делать так мало, как никому до меня не удавалось. Приблизиться к магической границе абсолютного нуля. А теперь вот стою перед своими учениками — я заметил, что начал смотреть на них как на учеников, — и обиняками заманиваю их в странствие, которое может оказаться долгим. Вы готовы? — спрашиваю я. Грегус кивает, а Бонго смотрит на меня непроницаемо, как всегда, но я знаю этого лося наизусть и понимаю, что, как все тинейджеры, он всегда готов ввязаться во что-нибудь стрёмное.