Очень далекий Тартесс - Лукодьянов Исай Борисович. Страница 16

Тут Дундул подозрительно покосился на откормленного вольноотпущенника, который в углу двора усердно начищал серебряные кошачьи ошейники. Не понравился ему раздвоенный кончик носа вольноотпущенника, и он замолчал, не стал продолжать опасного разговора.

Карутан проследил его взгляд, сказал с усмешечкой:

– Уже и ошейники приготовил для кошек почтенный Амбон. В блистательные выбивается.

Помолчали, пока не ушел вольноотпущенник.

– Слышал я, – сказал Дундул, – будто почтенный Самбак начал выделывать кошачью сбрую. А ведь какой купец был!

– Меня хоть серебром завали, а я постыдным товаром торговать не стану.

– Не зарекайся, – вздохнул Дундул.

Карутан с ожесточением плюнул в бассейн, и тут как раз во двор вошел долгожданный Амбон.

– Хвала Нетону, почтенные, – бросил он, на ходу скидывая одежды, и полез в бассейн.

– Да хранит тебя Черный Бык, – вызывающе ответил Карутан.

Амбон, зажав ноздри и уши, с головой погрузился в воду. Фыркая, вылез на верхнюю ступень. Подскочил раб, обтер хозяина, подал сосуд с благовонием. Амбон понюхал и сказал, хлопая себя по жирной груди:

– Зачем пожаловали, почтенные?

Дундул с достоинством помолчал, прежде чем ответить. Уж очень зазнался Амбон с тех пор, как нашел дорожку в царский дворец. Ждать заставил, как будто должники пришли к нему просить отсрочки. Он, Дундул, ни в чем прежде не уступал Амбону – ни в кораблях, ни в богатстве. Но с тех нор, как посыпались на Амбона царские милости, разбогател он невиданно. Скупает корабли у купцов помельче, целые флотилии отправляет к Оловянным островам. Сам Павлидий благоволит к нему, ловчиле толстобрюхому…

Спокойно рассказал Дундул про наглость стражников.

– Зачем вы ходили к фокейскому кораблю? – сухо спросил Амбон.

– То есть как – зачем? – Карутан выбросил вперед руки, но Дундул дернул горячего купца за рукав.

– Мы ходили по торговому делу, почтенный Амбон, – сказал он. – Ты поставлен в нашем квартале старейшиной и должен защищать купцов. Если стражников не накажут, купцам житья не будет.

– Стражники несли службу, – сказал Амбон, болтая ногами в воде. – Им велено смотреть, чтоб возле фокейского корабля поменьше болталось посторонних…

– Это мы – посторонние на торговой пристани? – опять вскипел Карутан.

И опять уравновешенный Дундул остановил его.

– Послушай, сказал он, печально глядя на Амбона, – давай говорить как купец с купцом. Сам знаешь – заморской торговлей возвысился Тартесс. Нашими трудами, трудами наших отцов и дедов накоплены его богатства…

– Удивляюсь я тебе, – прервал Дундула Амбон. – Как будто не слушаешь ты глашатаев, что выкликают царскую мудрость. Сущность не в торговле. Сущность – в накоплении голубого серебра. Как ребенку, приходится тебе втолковывать.

У Дундула кадык заходил вверх вниз на тощей шее, лицо покрылось красными пятнами. Однако купец не дал волю гневу.

– Амбон, – продолжал он терпеливо. – Нехорошо стало в Тартессе. Ты что же – не видишь, что склады забиты оловом и медью, а торговать не с кем? Вспомни: фокейские корабли один за другим приплывали в Тартесс. А теперь? Мы поссорились с Гадиром, мы допустили, что Карфаген хочет отнять у нас морскую торговлю. Так дальше нельзя. Или мириться надо с Карфагеном, или идти на него войной.

– Ты, кажется, хочешь давать советы царю Аргантонию, Ослепительному? – высокомерно сказал Амбон.

– А что худого в добром совете? Было время, царь прислушивался к совету купцов. Мой дед сидел в совете старейшин…

– Ты, я вижу, недоволен, Дундул.

– Да, недоволен. Торговли нет, а когда приходит фокейский корабль, стражники не подпускают к нему честных купцов.

– И правильно. Нечего вам там делать. Я беру фокейский товар.

У Дундула и без того глаза были навыкате, а тут и вовсе вылезли из орбит.

– Это как же? – выкрикнул он. – Ты ведь фокейский товар не забрал, свой не дал, за руки при свидетелях с греком не брался – значит фокейский товар свободный! Кто больше платит, тот и забирает! Как же иначе?

– Ты недоволен, Дундул, а это значит, ты сомневаешься.

– Слушай, Амбон, я тебе не гончар какой-нибудь. Мы к тебе пришли требовать, чтоб стражники…

– Идите, идите, почтенные, – сказал Амбон, поднимаясь и принимая от раба тонкий хитон. – И не забудьте принести дары Нетону за доброту стражников.

– А может, Черному Быку? – закричал Карутан. – Смотрите-ка на этого сына Океана, так и лезет в блистательные!

– Не кричи, – поморщился Амбон. – Тебе не дано судить о высоком. Кошка цапле не подруга.

Но Карутана уже понесло. Замахал руками, затопал ногами.

– О высоком не суди, старым богам не молись, а дары велят возить в дворцовый храм и на Нетона и на Быка!

– Эй, за такие речи и на рудники можно…

– На рудники? – Дундул медленно надвинулся на Амбона. – Кого на рудники? Купца на рудники? Да ты… – Он задохнулся от злости. – Я во дворец тоже дорогу знаю, вот донесу, на чем ты разбогател! Самого царя обвешивал, двадцать повозок бараньего сала не додал для царского войска, жирный кот!

Амбон с яростным визгом вцепился в длинную дундулову бороду. Тут подскочил Карутан, ударил его по уху. Амбон взвыл, заорал:

– Эй, рабы!.. Бейте их, разбойников!

Из всех дверей повысовывались головы. Рабы, услыхав про разбойников, смотрели с опаской. А купцы между тем неуклюже лягались, сопели, размахивали кулаками. Карутан изловчился, попал ногой в толстое брюхо Амбона, тот плюхнулся в бассейн, взметнув фонтан брызг. Рабы кинулись вытаскивать хозяина, купцы, подобрав полы, побежали к выходу.

На пустынной, раскаленной солнцем улице Карутан остановился, спросил:

– Что делать будем?

– К Миликону, – прохрипел сквозь одышку Дундул.

– У вас купцы жалуются прямо по Гоголю: дескать, и на Антона берут, и на Онуфрия.

– Действительно. Но что поделаешь, с купцов всегда брали.

– И потом – драка, хватание за бороду, Амбон, как в старых фильмах, падает в бассейн. Не нравится мне это.

– И нам не нравится, когда дерутся. Но ведь мы пишем про торговцев салом и оловом, а не про Сафо фиалкокудрую…

– При чем тут Сафо? Вы и в предыдущей главе на пиру у Сапрония драку устроили. Не слишком ли много драк?

– Пожалуй, вы правы. Но учтите, что иберы, в том числе и тартесситы, были очень вспыльчивы.

– В общем, ваши недовольные купцы не вызывают у меня симпатии, хотя, быть может, с исторической точки зрения их требования справедливы. По-моему, они просто завидуют преуспевающему Амбону.

– Ну конечно, они не бунтари, а торговцы.

– Вот именно. Предложи им титул блистательного – они бы сразу перестали брюзжать на новые порядки в Тартессе.

9. ЗАБОТЫ ВЕРХОВНОГО КАЗНАЧЕЯ

Подле моста через протоку, что отделяла квартал моряков от квартала оружейников, Миликон велел рабам остановиться. Он откинул полог, внимательно осмотрелся.

По кривой улочке в облаке пыли медленно ехали несколько всадников в желтом. Один из них, выпучив глаза, дул в глиняную трубу. На рев трубы сбегался народ. Останавливались рабы, опуская на землю поклажу. Из продымленных мастерских выходили мокрые полуголые ремесленники – после адского полыхания горнов знойное тартесское солнце казалось им не жарче лучины. Женщины в темных одеждах сбивались в кучки, бойко тараторили.

Труба смолкла. Бритый глашатай, потрясая палкой, начал выкрикивать:

– Слушайте, тартесситы! Слушайте и запоминайте мудрое изречение нашего царя Аргантония, Ослепительного!

И он произнес нараспев:

Глашатай выкрикнул изречение еще и еще, потом, желая убедиться, хорошо ли оно уложилось в этих нечесаных головах, ткнул палкой в пожилого сутулого ремесленника: