Незаконная планета - Войскунский Евгений Львович. Страница 8

Ранним летним утром шли по садовой аллее к яхт-клубу Буров и Морозов.

— Ну вот, я все тебе рассказал. Теперь можешь начинать отговаривать.

— Не стану я отговаривать, Илья, — сказал Морозов, помолчав. — Наверное, ты прав.

— Мне полагается издать вздох облегчения, — усмехнулся Буров. — По правде, я опасался, что ты начнешь глушить меня историческими примерами. Расскажешь, как Ломоносов пришел в лаптях учиться в Москву и сколько учебных заведений он окончил.

— Неудачное сравнение, Илья. Во-первых, ты не Ломоносов. Во-вторых, не те времена…

— В том-то и дело! Хотя… — Буров остановился и, прикусив нижнюю губу, посмотрел на Морозова. — Знаешь, что мне пришло в голову? Все-таки аналогия есть. Ломоносов похоронил флогистонную теорию…

— А ты собираешься похоронить теорию Шандора Саллаи? — засмеялся Морозов.

— Не смейся! — запальчиво сказал Буров. — Мир в те времена казался большинству вполне гармоничным, и потребовались исследования Ломоносова и Лавуазье, чтобы вывести науку из тупика заблуждений. Ныне научно обоснован гомеостатический путь развития. Равновесие системы человек — природа! Но и эта гармония ошибочна… Вообще гармония — результат работы на заниженном пределе. Гармония, если хочешь знать, — состояние застоя мысли…

— Ты слишком категоричен, Илья. Критическое мышление в науке необходимо, кто ж спорит. Но… Чего ты, собственно, добиваешься? Гармоничные отношения человека с природой тебе не нравятся? Но они, во-первых, еще не достигнуты…

— А во-вторых, — прервал его Буров, — они принципиально недопустимы. Жизнь возникла в хаосогенных областях Вселенной, она и существует как ежечасное, ежеминутное отрицание закона растворения организованных систем в хаотической среде. Жизнь не стремится к равновесию, она препятствует ему.

— Мы проходили второй закон термодинамики, — поморщился Морозов.

— Вот в том-то и дело, Алешенька: мы проходили, но не задумывались! Мы знаем теоретически энергетику открытых систем, но — что мы делаем, чтобы преодолеть нерегулярность притока свободной энергии? А когда кто-то рассчитывает вариант, при котором возможно преобразование тау-излучения…

— Не кто-то, а сам великий Буров.

— Да, сам великий Буров! — крикнул Илья раздраженно. — Великий Буров рассчитал вариант нового взаимодействия, а великий Шандор Саллаи отверг его на корню, потому что давно известно, что тау-поток не поглощается и не может быть трансформирован в другие виды энергии. А безмозглые кретины со значками лунных альпинистов тут как тут со своей пошлой иронией.

— Не ругайся. Я тоже умею.

— А что делать, если только ругань способна тебя расшевелить?

— Слушай, Илья… Выдержка входит в программу нашей подготовки, но ведь я могу и не выдержать…

— И что? Поколотить меня? Да, это ты можешь, потому что сильнее физически.

— Почему ты взъелся на меня?

— Да нет, не взъелся. — Буров с безнадежным видом махнул длинной рукой. — Проходи свою прекрасную подготовку. Проявляй выдержку. Выполняй параграфы. И когда-нибудь дослужишься до начальника службы полетов где-нибудь на Марсе.

— Я буду летать. Понятно? Летать, пока хватит сил залезать в пилотское кресло.

— Летай, летай. Сил у тебя хватит, инструкции выполнять умеешь. В запретные зоны не полезешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Да хотя бы Плутон.

— А почему я должен лезть на сумасшедшую планету? — посмотрел Алексей на Бурова. — Чтобы напороться на «дерево», «смерч» или как еще назвать эту штуку которая сожгла «Севастополь»?

— Лезть, конечно, не надо. Но хотя бы проявить интерес к запретной планете, попытаться понять…

— Я не планетолог, — отрубил Морозов, нахмурясь. — И о Плутоне уже понаписано столько, что… Почему ты собственно, думаешь, что мне не интересен Плутон?

— Тебя интересуют только дурацкие старые песни.

— Ладно, пусть так. — Морозов сунул руки в карманы и зашагал, насвистывая что-то бравурное. — Тоже мне великий психолог, — проворчал он.

Свернули на узкую тропинку, почти заросшую травой, это был кратчайший путь к яхт-клубу. Здесь, у старинной ограды, стояли невысокие вишневые деревья.

— Смотри-ка, вишня созрела, сказал Морозов остановившись. — А что, если мы ее отведаем?

— Кислятина, — поморщился Буров. — Да и есть вишню с дерева…

— Проглоти таблетку биодеза, никакая инфекция тебя не возьмет. Ну, чего ты, Илья? До гонок больше часа, успеем.

Они принялись обрывать вишню.

— И вовсе она не кислая, — сказал Морозов, слизывая с пальцев темно-красный сок. — Она почти сладкая. Не залезть ли на дерево? Слушай, когда мы летели на рейсовом с Луны, я задремал в кресле и во сне сорвался с дерева. Проснулся в страхе. Отчего снится такое?

— В структуре наследственности полно старого хлама, проворчал Буров. — Ну, может, хватит?

— Посмотри-ка, Илья, на этого верхолаза!

Мальчишка лет десяти залезал на ограду, цепляясь за чугунные завитушки. Его круглое краснощекое лицо было сосредоточенно-серьезное, будто он решал шахматную задачу. Он подтянул ветку, сплошь обсыпанную ягодами, и начал быстро отправлять вишни себе в рот.

— Слезь сейчас же! — крикнул ему Буров. — Свалишься!

— Нет, — вдумчиво ответил мальчишка. — Не свалюсь. Опора достаточная.

Он передвинулся, подтянул другую ветку.

— Смотри, схватишь расстройство желудка, — сказал Буров. — Есть у тебя таблетка биодеза?

— Таблетки мама от меня прячет.

— Почему? Ты ими разрисовываешь стены?

— Один только раз и разрисовал. — Мальчик продолжал невозмутимо поедать вишни.

— Только косточки не глотай, — упорствовал Буров. — Слышишь? Перестань глотать, косточки.

Но этот мальчик, как говорится, не лез в карман за ответом.

— У меня аппендикс заплавленный, — сказал он. — Высокой частотой.

Буров махнул рукой и пошел по тропинке. Морозов, посмеиваясь, двинулся за ним.

— А я вас знаю, — сообщил вдогонку мальчишка. — Вы с яхты «Фотон». Морозов и Буров. Я вас видел на прошлых гонках.

— А сегодняшние смотреть будешь? — спросил Морозов, оглянувшись.

— Нет. Пойду на футбол.

— Зря. Гонки интересней.

— А что интересного? Все заранее известно. Первым придет Дюбуа, второй — Марта Роосаар на «Лилии». Третьим…

— Не отвлекайся от еды, — посоветовал Морозов, подавляя желание дать этому нахальному предсказателю хороший подзатыльник.

Ветер был отжимной, и «Фотон» отошел от бона на всю длину фалиня. Буров и Морозов подтянули яхту к бону и перепрыгнули на ее палубу, пляшущую на неспокойной волне. Вооружились тестерами и начали последнюю проверку. Схема была в порядке — автоприводы рулей, эхолот, и локатор малопогруженных плавучих препятствий, и управление пластичным чехлом, облегавшим яхту, чтобы гасить вибрациями завихрения воды вдоль бортов, — устройство, скопированное с дельфиньей кожи.

Оставалось проверить датчик анализатора погоды — желтый цилиндр на верхушке мачты. Морозов стал ногой в петлю на конце спинакерфала и взялся за фал рукой. Буров тронул клавишу на вспомогательном пульте, и фал пошел вверх.

Прежде чем открыть крышку датчика, Морозов огляделся с высоты мачты. Среди яхт, причаленных по другую сторону бона, он отыскал «Лилию». Ее палуба была пуста. На краю бона сидела, свесив ноги, Инна Храмцова — видно, поджидала Марту.

Уж не проспала ли Марта? Не вызвать ли ее по видеофону?

Медленно он обвел взглядом бухту. Она была полна движения. Ветер гнал облака, подсвеченные по краям солнцем, и, когда облаков набегало очень уж много, море из сине-зеленого становилось серым. Крупным гребнем ветер прочесывал бухту, волны лохматились, тут и там бежали резвые белые барашки.

Вдали тянулась длинная гряда подводных камней, наискосок прочерчивая бухту пенной полосой бурунов. Ух и кипела там вода! Вдоль этой гряды и пролегала гоночная трасса, обозначенная красными буйками. Яхты должны были пройти левее гряды, против ветра, а потом, обогнув ее, помчаться по ветру обратно, к финишу. Чем ближе держаться к скалам, тем короче путь — но и опаснее. Ну что ж, подводный локатор в порядке, гоночный автомат — трансфлюктор — надежно оберегает от любой опасности.