Подняться на башню - Андронова Лора. Страница 38

— Так ведь канун Лазоры — Небесного Обручения, разве вы не знаете? — охотно ответил Баулик. — Мы всегда бываем в Убарисе в это время.

— Заехал в гости? По-братски?

— Можно и так сказать. А вы какими судьбами?

Чародейка украдкой осмотрелась и придвинулась к монаху поближе.

— Это мои друзья — Лэррен и Хёльв, — начала она. — Одну девушку силой увезли сюда. Мы хотим вернуть ее домой.

Баулик важно повертел пухлыми пальчиками.

— Совершенно невозможно! Сестры не стали бы никого похищать!

— Тем не менее это случилось, — ответила Риль.

— Сестры не тащат никого силой, — упрямо гнул он. — И без того добровольцев достаточно.

— Это абсолютно исключено?

— Да. — Монах на секунду призадумался. — Если, конечно, нет каких-то особых обстоятельств.

Лэррен присвистнул:

— Значит, были особые обстоятельства…

— Естественно. Ведь за нашей девочкой приехала аж сама дама-настоятельница. Не думаю, что она за каждой соплячкой по всему свету мотается, — подтвердила Риль. Хорошо бы теперь узнать, что это за обстоятельства.

— Мать Полонна еще не возвращалась, — заметил Баулик. — Насколько мне известно, ее с нетерпением ждут.

На балконы центральной башни вышел хор, и слаженное, ясное пение десятков голосов заполнило двор. Хёльв на мгновение зажмурился — такой неожиданно прекрасной показалась ему музыка.

— …Нашу юдоль осветит, — лились слова молитвы. Обернется с состраданьем, плач сестер услышав тихий…

— Славные соловушки, — пробормотал Баулик. Риль встала, стряхивая с себя оцепенение.

— Ты можешь нам помочь? — спросила она монаха.

— Я бы рад, но как?

— Для начала покажи нам тут все. Баулик послушно вскочил.

— Здесь заблудиться сложно. В розовых башнях — их еще называют миньонами — располагаются небольшие Сестрины часовни, трапезные, дортуары воспитанниц и кельи монахинь, — Он подвел спутников к самому низкому из этих строений.

Несмотря на холод, дверь была открыта. На пороге, полностью закрывая собой проход, сидела дородная привратница в толстой шерстяной накидке.

— Видите, там лестница в верхние покои, внизу — столовая.

— С трудом. Почтенная сестра загораживает.

— Часовня располагается на самом верху. — Подобрав робу, Баулик засеменил дальше по утоптанному снегу. — Все миньоны устроены подобным образом.

— То есть внутрь вас допускают? — поинтересовался Лэррен.

Он украдкой отхлебнул из спрятанной в рукаве фляги и, воровато стрельнув глазами по сторонам, отер губы. Монах пошевелил кончиком носа и бросил на эльфа взгляд, исполненный самой черной зависти.

— Допускают, а как же. Не в кельи, понятное дело, зато в трапезные, молельни — совершенно свободно. Но только во время Лазоры.

— А нас, пожалуй что, дальше порога не пригласят? — с усмешкой предположила Риль.

— Не пригласят, можете не сомневаться, — согласился Баулик. — Мирским только во дворе прогуливаться можно, благодатным воздухом дышать, да в храме перед божественными образами во прахе лежать.

— Прах надо с собой приносить или на месте могут выдать? — ядовито осведомилась чародейка.

Баулик надулся:

— Вот опять вы издеваетесь.

— Это просто оборот речи такой.

С любопытством озиравшийся вокруг Хельв хихикнул. Монах расстроился еще больше.

— И паж у вас невоспитанный.

Риль сдвинула брови и холодно уставилась на юношу. Тот съежился и попытался стать незаметной серой тенью.

«Конечно, самой ей можно, а мне — так сразу чуть ли не подзатыльники отвешивают», — с горечью думал он, шагая вслед за всеми к храму.

— На крыше серединной башни устроен насест для гельмаров, — гордо заявил Баулик, указывая пальцем вверх. — Видите?

— Видим, — кивнула чародейка.

— А символ любви погасший видите? — понизив голос, спросил монах.

Хёльв украдкой бросил взгляд наверх. На фоне ясного закатного неба венчавшее башню сердце казалось особенно темным, почтя черным.

Замерев на месте, Риль заинтересованно повернулась к Баулику:

— Что с ним стряслось? Когда я была здесь в последний раз, оно сияло так, что смотреть больно.

— Об этом никто не осмеливается говорить вслух, — сказал Баулик, — Оно потухло несколько недель назад. Становилось все тусклее и тусклее, пока совсем не померкло, Никто не знает почему.

Лэррен недоверчиво хмыкнул.

— Уж кто-то да знает, — заметил он.

— Пожалуй, — не стал спорить монах. — Но рядовые служительницы в ужасе и панике. Поговаривают, что милость богини покинула храм.

— Так вот почему у сестер такие озабоченные лица! — хмыкнула Риль.

Баулик только вздохнул.

— А как же исцеления, помощь больным? — решился спросить Хёльв. — Я много слышал о творимых здесь чудесах.

— Никак. — Монах опасливо огляделся. — Всех страждущих потихоньку спровадили, сославшись на праздники. Боюсь, что служительницы утратили часть своей силы.

Он замолчал, пропуская вперед бедно одетого мужчину, ведущего за руку кудрявого мальчика. Мальчик торжественно нес ярко-оранжевую тыкву.

— Декаду назад даже ритуал особый начали, — еле слышно продолжал монах. Самые сильные в вере заперлись в кельях, постятся и плачут, просят Матерь о прощении.

— Что-то они натворили. Но вот что? — пробормотала Риль и погрузилась в размышления.

Убарское святилище Всемилостивой Амны было строгим и величественным. Ни игривая лепка, ни цветные витражи не нарушали простой гармонии увитых зеленью колонн и белых стен с барельефами, изображавшими земное житие богини — беседу с маленькими сестрами, утешение сирот, вразумление правителей. Воздух казался особенно светлым, пахло мятой и базиликом.

— Хорошее место, — неожиданно сказала чародейка, оглядывая уходившие далеко вверх стрельчатые своды потолка. — Чистое.

Стоявшая у входа немолодая служительница в черном вязаном платке, накинутом поверх сине-серого монашеского одеяния, приветливо им кивнула. Морщинистые губы беззвучно зашептали молитву.

Посреди зала, на постаменте, восседала мраморная Амна, приветствуя входивших теплой и немного беспомощной улыбкой.

— Собор открыт день и ночь. Прародительница всегда готова принять своих детей, облегчить их страдания, — произнес Баулик, почтительно опускаясь на колени. Все последовали его примеру, созерцая немолодое, лучившееся добротой лицо богини. Неожиданно Хёльв почувствовал что его горло сжимается, а к глазам подступают слезы. Он вдруг понял, как давно не видел мать, как соскучился по ее голосу, по прикосновениям мягких ладоней.

Из задумчивости его вывел громкий скрежет, донесшийся откуда-то снизу. Юноша вскинул голову, вопросительно глядя на спутников, И Риль, и Ларрен также казались удивленными.

— Что это было, Баулик? — спросила чародейка. Монах рассеянно махнул рукой:

— Прямо под нами идут работы по отделке еще одного святилища. В боковых коридорах есть проходы вниз, но посмотреть там почти не на что — голые стены да пыль.

— Ясно. — Риль легко поднялась. — Давайте еще раз обойдем храм и к мясным рядам.

Вы уже уходите? — встревожился Баулик, которого явно не прельщала перспектива вернуться к своему промерзшему месту возле фонтана. — Вы так и не рассказали, чем еще я могу быть полезен.

— Может, обсудим это за ужином? — лукаво предложила волшебница и туг же добавила: — Если, конечно, ты не постишься перед Лазорой.

Щеки Баулика сделались клубничными. Суетливо подобрав робу, он заспешил к дверям, несвязно жалуясь Лэррену:

— По нашим канонам говенье уже закончилось, а у сестер продолжается пост. На завтрак ели сухари с простоквашей. — Он понизил голос. — Полчашки простокваши и крошечный засохший хлебец! И стой себе на морозе с пустым животом, молитвой бурления заглушай!

Эльф сочувственно вздыхал, весело поглядывая на Хёльва поверх монашьей головы.

На ужин расположились в трактире «Козленок и репа», окна которого выходили на ведущую к храму улицу. Хозяйственный Подер успел не только позаботиться об ужине, но и столковаться о трех комнатах этажом выше.