Осень - Лутс Оскар. Страница 44

Тали и Паавель улыбаются, последний даже сдержанно прыскает.

— Нет, мои господа, — завершает Киппель, — всеконечно, это святая истина, что через женщину мужчины претерпевают уйму зла и неприятностей, отчего иные из наиболее чувствительных представителей мужского пола сошли на нет и прежде времени оказались в могиле.

— Есть и еще одна народная поговорка, — произносит отставной капитан, кашлянув, — она гласит: «Возьмешь ли жену, не возьмешь ли — все одно жалеть будешь».

— Ну что же, это зависит от того, кто как на дело смотрит. — Предприниматель разводит руками. — Я, к примеру, не взял жены и ничуть не жалею, напротив, благодарю Бога, что не сделал этого.

Возникает короткая пауза. Тали смотрит на группу малышей — со своими совочками и ведерочками они старательно копаются в куче песка, отчего возникают маленькие облачка пыли, потому что песок сухой, как зола; лица детишек, их голые ручонки и коленки посерели от приставших к ним песчинок… И тут ему вспоминается отношение Вирве к детям, которое эта женщина не раз обнаруживала во время их супружеской жизни. Нет, Вирве не питала к детям чувства брезгливости, — она, как уверяла, даже любила их, только у нее самой они не должны были появляться. «Это было бы ужасно!» — восклицала она, мотая своей красивой головкой. Двух вещей боялась Вирве: беременности и полноты. Но она была склонна к полноте и частенько морила себя голодом. Арно советовал ей заняться спортом, но для этого у его Вирве — как она сетовала — никогда не находилось времени. Вообще-то, конечно, Вирве была просто-напросто чересчур ленива и предпочитала часами просиживать в кафе, потягивая черный кофе и посасывая сигарету. Арно все это понимал, однако дело обстояло таким образом, что он был пленен своей женой, несмотря ни на что.

— Ну хорошо, — возобновляет разговор господин Паавель. — Теперь мы кое-что обсудили, но чем объяснить, господин Киппель, что вы даже не спрашиваете, отчего это я так вдруг и с таким запалом кинулся решать проблему семейной жизни или же… ну, в этом духе?

— К чему спрашивать, я и сам догадываюсь.

— Гм… Интересно, о чем же именно? Аг-га-а, теперь догадываюсь я, о чем вы догадываетесь! Вы думаете, что у меня сегодня утром произошла очередная ссора, очередная перепалка с женой? Нет, ничего подобного не было. Сегодня утром мы не обменялись ни единым словом, и не сделали этого по той простой причине, что в момент моего ухода жена еще лежала в постели; может, спит еще и по сию пору, ей от Бога дано больше сна, чем семерым засоням вместе взятым.

— Хм-хью-хьюк, — Киппель ставит торчком клочок своей бороды, — небось потому-то милостивой госпоже и не нравилось хозяйничать на хуторе, ведь в деревне нет времени толком выспаться и за одного человека, не говоря уже о семерых.

— Наверняка это была одна из причин, толкавших ее назад, в город. А я-то, седой баран! Ну и пусть бы уезжала на здоровье, но — одна… Зачем понадобилось мне сбывать свой замечательный хутор Пихлака по цене гнилого гриба и отправляться вместе с нею? Чего искать? Теперь хуторок уплыл и… перспектив никаких. Вот потому-то я и поднял с таким пылом вопрос о семейной жизни. Поверьте, господин Киппель, если бы я сейчас находился в Пихлака, то и впрямь смог бы вам помочь, и это так же верно, как то, что меня зовут Антс Паавель. Но теперь я основательно увяз и не знаю, что со мной и самим-то будет. Если вы не держите ваше дело в секрете, я вам прямо тут кое-что посоветую.

— Нет у меня никаких секретов, — предприниматель машет рукой, — в особенности от господина Тали. Не далее как вчера вечером у меня с ним был разговор именно об этом предмете… Ведь в ссуде ничего постыдного нет.

— Прекрасно. Так и запишем. Видите ли, сам я дать в долг не могу, но я дам вам добрый совет и подскажу, где можно одолжить. В Паунвере, неподалеку от моего бывшего хутора Пихлака, живут два весьма зажиточных хуторянина… тоже бывшие храбрые солдаты. Имя одного из них я уже недавно упоминал, да и вы, господин Киппель, тоже его знаете.

— Вы имеете в виду господина Тоотса?

— Совершенно точно. Второй же — мой верный боевой соратник Тыниссон. Последний, правда, живет чуть подальше от Паунвере, но это беда небольшая: километром больше, километром меньше — какая разница! Может, вы и его знаете?

— Не знаю. И тем слабее надежда получить у него ссуду. Очень возможно, и господин Тоотс тоже вышвырнет меня, ежели я явлюсь в Юлесоо с такой просьбой, хотя мы уже давнишние знакомые.

— Фуй! Никто вас не вышвырнет, господин Киппель, и особенности в том случае, если я составлю вам компанию.

— Вы пойдете вместе со мной?! — предприниматель делает большие глаза и отшвыривает огрызок сигары. — Только ради того, чтобы добыть для меня ссуду?

— Нет, не только ради этого, а чтобы получить ее еще и для себя. Мне сейчас пришла в голову одна мысль, возник план, для осуществления которого и я тоже нуждаюсь в деньгах. Кроме того, мне хочется еще разок наяву увидеть безмерно любимый мной хутор Пихлака, именно в последнее время я то и дело вижу его во сне. Меня так и тянет туда, влечет… взглянуть, как поживают рябинки, посаженные мною вокруг дома. Небось сейчас они как раз стоят в белом убранстве, цветут, и такой от них дурманящий аромат идет, что он заставляет сердце биться сильнее.

Арно с любопытством окидывает взглядом Паавеля, в этом отставном капитане, похоже, уживаются несколько человек, надо же, теперь он стал даже поэтичным.

— Да и что мне тут, в городе?.. — продолжает этот странный капитан. — Тарту станет лишь краше, если из него на некоторое время исчезнет такой экземпляр, как я.

— Я думал, вы просто шутите, — Киппель скребет свою заросшую щеку.

— До шуток ли тут! У меня уже давно нет желания шутить. Какое может быть у человека настроение если рядом с ним женщина, которая считает его старым пнем а себя… видно, цветком розы. И все в таком духе: мол по гляди, другие добывают себе должности и продвигаются вперед, только ты никак не сдвинешься с места а если и сдвигаешься, так все вниз да вниз. Нет, нет поступим так, как советовала Тынису Лаксу Смерть: «Прочь уйдем навек!» [35] Уйдем и мы хотя бы на время. И знаете, господин Киппель, как мы это сделаем? Айда пешком по природе; сейчас раннее лето, используем хотя бы часть этого прекрасного времени года, в наших краях оно короткое, словно блаженная греза. Кто знает, может быть нынешнее лето — мое последнее.

— Н-ну-у! — предприниматель резко, словно его кто подтолкнул, оборачивается к капитану. — Это еще что за разговор?!

— Д-да-а, как знать… Но если мы осуществим эту прогулку на вольной природе, то станем рвать цветы желтоглавы, баранчики, черемуху… Нет, нет, мы не сорвем ни одного цветка, мы лишь полюбуемся ими, срывать цветочки жалко.

«Не странно ли, — думает Тали, — только что желал воины, готов был перерезывать людям горло и в то же время ему жаль срывать цветочки. Этот человек либо не совсем в себе, либо все же шутник, хотя и скрывает это — Однако отставной капитан почему-то нравится Арно Тали. — Собрат по страданию…» Арно мысленно усмехается. «Прекрасно!» Затем он произносит неожиданно даже для самого себя:

— Я иду вместе с вами. В тех краях живут мои родители.

— Великолепно! — восклицает предприниматель Киппель и закуривает новую сигару. — Morgenstunde hat Gold im Munde! [36] Всеконечно, идите с нами, господин Тали! И… и если мы получим ссуду, как надеется господин Паавель, то постучите меня по загривку, чтобы я не забыл что…

— Что именно? — спрашивает господин Паавель.

— …что вы станете моим компаньоном.

— Я — вашим компаньоном? Ну-у?! Мне ведомо, что такое иголка и нитка, но сверх того — ничегошеньки. Однако этого недостаточно.

— Зато я знаю больше. Самое главное для нас — сложить деньги, все прочее — пустяки. Но в таком случае оставим эти рассуждения о последнем лете и так далее, мне такие разговоры не по душе. Когда мы отправимся?