Свадьба Тоотса - Лутс Оскар. Страница 4

– Носова нет, Носов занят делами торговли, но кипяток и без него добыть можно. Подождите здесь, присядьте, а я пойду и скоренько все соображу.

– Иди, иди, сообрази, а я пока что подарю своей невесте два-три сладких поцелуя, тогда к ей мигом вернется дух жизни, и кровь побежит по жилам быстрее.

– Видали молодца… – Тээле пытается сделать недовольное лицо. – Ты что, целоваться сюда приехал?

– А разве не все равно, где целоваться, в деревне или в городе? Ах да, Леста, постой, не уходи, я тебе сначала скажу, зачем мы в город приехали, да еще и на лошади.

– Ну? – Леста задерживается возле двери.

– Приехали, как ее… дитячью одежонку покупать. Решили кинуть ее загодя в сани, чтобы потом брать без всяких хлопот. Да у самого-то меня такой уж большой нужды в этом нет, но Тээле насела, поедем да поедем, привезем!

– Йоозеп! – восклицает Тээле, улыбнувшись. – Скажи честно, у тебя, наверное, винтика не хватает?

– Винтика?.. Может, и впрямь не хватает, только не мне о том судить, со стороны виднее.

– Это что еще за разговоры! Иди, иди, Леста, а я тут вместо поцелуев задам ему хорошую взбучку, да такую, чтобы он и в деревне ее помнил. Не все ли равно, где получить взбучку – в деревне или в городе.

В то время как Пеэтер Леста ставит в вигваме самовар, Тээле перебирает какие-то книги Арно Тали и между прочим говорит жениху:

– Не молол бы ты, Йоозеп, всякий вздор в чужом месте.

– Разве же это чужое место! – возражает жених. – Взгляни лучше, как много тут всяких вентерей и сетей. Все они – имущество этого Тосова или Носова. Летом они были там, по ту сторону «калидора», в вигваме; не знаю, с чего это их сюда перетащили? Ах да, Тээле, как насчет поцелуя? Ведь дорога была такая долгая и трудная.

– Что? – переспрашивает Тээле, отрывая глаза от книги. Девушка обнаружила между ее страницами маленькую записочку с какими-то пометками и иноязычными словами, в конце несколько раз было повторено одно и то же имя: Вирве, Вирве, Вирве…

– Я спросил, как насчет поцелуя?

– Ну тебя с твоим поцелуем! Погляди лучше, сколько у Арно книжек. Аг-га, смотри-ка, наверное, это и есть новый рассказ Пеэтера. Видишь: «Увядающая пальма». Здесь вокруг – наука и искусство, а ты носишься со своим… ну, скажем… совершенно обыкновенным поцелуем.

– Здесь тепло и хорошо, здесь сидит влюбленная пара, а ты носишься со своим… ну, скажем… совершенно обыкновенным упрямством. Подать сюда поцелуй, не то я расставлю сети и мережи и все равно его поймаю!

– Йоозеп!

– Тээле!

Жених полунасильно становится обладателем желанного поцелуя и теперь с невинным видом заглядывает в глаза невесты – словно голубок. Возвращается Пеэтер Леста, моет вымазанные углем руки, спрашивает:

– Ну как, стало теплее?

– Да, – отвечает Тоотс, – дело на мази. Один поцелуй уже растаял на губах моей дорогой школьной подруги.

Леста краснеет и отводит взгляд в сторону.

– Пеэтер, а об Арно ты что-нибудь слышал? – спрашивает Тээле.

– Да. Он прислал письмо, обещает скоро вернуться в родные края. Больше ничего не пишет.

– А ты не знаешь, почему он отсюда уехал?

– Нет.

– Тали вообще-то славный парень, – включается в разговор Тоотс, – только немного… странноватый или вроде того. Живет сам для себя или черт его знает… А вообще-то он парень что надо, ничего не скажешь. Ну, стало быть, кипяточек обеспечен? Гм, а? Ну что же, Тээле, расскажем, с чем мы приехали, покуда самовар закипает, а после начнем – хм-хм-пых-пых – шкуры шпарить. Жалко, что Тосова нет дома. Да, да, так ты приезжай, приезжай, Леста, к рождеству в Паунвере, на рождество мне вденут в нос кольцо и поволокут к берегу семейной жизни. Тогда снова сможете петь «Хороним мы покойника, и…» Ну да, неужто до тебя не доходит: мы приехали, чтобы пригласить тебя на свадьбу.

– Ах вот оно что, – произносит Леста, растягивая слова. – Премного благодарен.

– Ну, чего там благодарить! Приезжай, и весь разговор.

– Непременно, непременно, Пеэтер, – подтверждает Тээле приглашение жениха. – Кому же приехать, как не тебе!

– Нет… да… непременно приеду, если только выкрою время. Я ведь не сам себе голова, чтобы взять да и пойти, куда позовет сердце. Служба…

– Неужто ты все еще не избавился от этой своей службы? Стань же наконец настоящим писателем и не возись с аптекой. Пиши! Напиши вторую книгу, такую же, как у тебя летом вышла. Нет, Пеэтер, эта книга, что надо, я ее прочел и… не могу сказать ничего такого. Пиши! Черт побери все эти balsum vulnerarum kuntsum и зелье от семи колдуний, и заячьи рецепты и зерна против заворота кишок, полученные от бабушки заморского черта! Пиши! Больные сумеют умереть и без твоего зелья от сглаза, а валериановый корень только на то и годен, чтобы кошки бесились, зажимы для пупка и еврейские уши не спасут уже ничью душу от когтей старого черта, ежели она однажды угодила к нему в лапы. Пиши!

– Д-даа… – Леста пожимает плечами, – не получается, концы с концами не свести – вся загвоздка в этом. Но раз уж зашла речь о писательстве, то… Постой, я, пожалуй, отдам тебе часть своего долга. Всё я, к сожалению, возвратить не могу, но половину… Половину верну, тогда мне будет немножко легче жить.

– Аг-га, – восклицает жених, – вот видишь! Ежели ты уже долги отдаешь, значит, писательская работа – дело прибыльное.

– Нет, нет… Эти деньги я сэкономил из жалованья.

– Хорошо же, а комиссионщик – что он-то говорит?

– Комиссионщик говорит, что ему недосуг расчет сделать. Пусть я приду так… попозже, когда-нибудь.

– Но хотя бы часть твоих книг он продал?

– Продал, этого он не скрывает.

– Ну, стало быть, завтра же пойдем и потребуем уплатить за проданные экземпляры. И вовсе не потому, что я свой долг хочу получить, тебе самому деньги нужны.

– Это не поможет. Он скажет: «Приходите в начале нового года». Прежде говорил: «Приходите к концу года», теперь говорит: «Приходите попозже, когда-нибудь… так, в начале нового года».

– Наложи ему волк в кастрюлю! Черт побери, неужто и впрямь нельзя издать книгу без всех этих закавык!?

Леста пожимает плечами и вдруг настораживается; в то же мгновение дверь стремительно распахивается, кто-то, споткнувшись на пороге, в сердцах поминает черта. Одновременно с «чертом» в комнату влетают небольшой посылочный ящик, дымящийся огрызок сигары и, как завершение всего – на четвереньках! – сам бывший управляющий торговлей Носова. Перед лицом этого странного явления молодой писатель испуганно отступает в сторону, Киппель же мигом вскакивает и дает происшедшему соответствующее объяснение.

– Вот это номер, – произносит он, – всю дорогу шагаешь чин-чином, как пристало приличному человеку, и на тебе – возле собственных дверей, словно пес, ковыляешь на четвереньках. Не пойму, что это за напасть такая! Снег сегодня – точно замазка, так и налипает на каблуки, так и налипает… идешь, словно на ходулях. Вы не заметили, господин писатель, куда моя сигара улетела? Ах да, простите, здесь посторонние! Ба, помилуйте, да ведь это господин опман собственной персоной! [4] Здрастье, здрасьте! Ну, теперь-то мне и горя мало, теперь у меня уже есть один покупатель для свежего товара. А синяк, который я на пороге получил, – это мне как с гуся вода, это как у русского слово «нету»; главное, что господин Тоотс заявился в город в самое что ни на есть подходящее время. Что я вижу – на столе стоит бутылка, и это не что-нибудь, а старый уважаемый «Сараджев» с тремя звездочками. Да, верно – три звездочки.

Старые знакомые долго трясут друг другу руки, затем Тоотс представляет Киппелю свою невесту. Торговец отвешивает неописуемо галантный поклон, и при этом чуть не падает, однако вовремя хватается за угол стола и вновь обретает равновесие.

– А теперь, – сразу же продолжает он, – всеконечно надо нам согреть самовар и приготовить чай, потому что без чая даже и вино с тремя звездочками, словно «i» без точки или собака без хвоста. Я мигом займусь.