Кир Великий. Первый монарх - Лэмб Гарольд. Страница 7

— Скажи правду! — воскликнул Кир. — Ты — беглец из восточных земель, нашел приют у деревенских жителей, и они тайно тебя кормят.

В серых глазах незнакомца промелькнул гнев. Затем он грустно улыбнулся:

— Бывает, в правду поверить труднее, чем в удачную ложь. Молодой охотник, правда заключается в том, что у мага больше нет ни рода, ни племени. — В задумчивости он расстелил ткань на земле и разделил еду на две части. У входа в пещеру стоял глиняный кувшин с водой и чаша. Этот маг, как он себя назвал, не мог бежать издалека, поскольку его худые руки и ноги были чисты. — Наверное, я беглец от смерти. Я пришел к этому убежищу, поскольку жители деревни в долине сказали: здесь я могу найти что искал.

Его речь чем-то напоминала речь поэта, хотя поэты всегда ищут ворота царского дворца.

— Что же ты нашел? — спросил Кир.

— Покой Ахеменидов, — объяснил маг, наливая чистой воды в чашу.

Очевидно, незнакомец не понимал, что говорит с царским сыном.

— Ты думаешь, я поверю, будто деревенские жители что-то знают о моем.., об Ахеменидах, раздор у них царит или покой?

— Видимо, знают. У них есть настоящее сказание. В нем говорится…

И маг вкратце пересказал, что орды арийцев с огнем и мечом прошли через все земли каспиев и отправились дальше. Однако в стране царя Ахеменида захватчики угомонились и стали жить мирно, поскольку там властитель всем гарантировал порядок и спокойствие.

— Ты, носящий ахеменидские крылья, — с вызовом воскликнул он, — неужели не слышал о беженцах, спешащих сюда от Голубых гор и спасающихся от умирания земли в Шушане?

Затем он извинился за резкий вопрос — почти как человек благородного происхождения, с манерами — и попросил Кира присесть и, даже если он не разделял его мысли, разделить с ним ужин. Кир хотел принять приглашение, но все-таки отказался, не желая связывать себя с беглецом, преломив с ним хлеб. В этом самозваном маге, не носившем пояс для меча, Кир чувствовал тайную гордость.

Сделав прощальный жест, он пошел вслед за Волькой, продолжавшим выслеживать своего козла. Он оглянулся и обнаружил, что незнакомец вместе с деревенским патриархом уже приступил к ужину. Серая вершина высилась над ними, словно бастион под движущимися облаками.

Киру пришло на ум, что этот маг, несмотря на его поэтическую историю, поостерегся подойти к воротам Парсагард.

ГОРОД СМЕРТИ

Другой беженец не стал сторониться ворот, а явился к дверям Кира. Носильщики за его спиной снимали с каравана ослов тюки с товарами и складывали на землю. Человек сказал, что он хабиру, или иудей, и беженец лишь в том смысле, что его царь находится в плену на берегах рек вавилонских, которые на самом деле обычные каналы и совершенно не похожи на чистую, быструю реку Парсагард. Этот бородатый иудейский купец носил в ухе серебряное кольцо как знак полупленения. Он подарил Кассандане немного душистой мирры, а затем развернул рулон великолепной пурпурной шерсти, сказав, что этот царский пурпур, поднятый из глубин великого моря, наилучшим образом подходит для царственной ахеменидской госпожи. Тут же Кассандана страстно захотела получить редкую ткань, хотя и стоившую по два сикля за локоть, но Киру ткань не понравилась, и вместо нее он выбрал жене парные браслеты из мягкого золота с изображением крылатых грифонов. Вот, сказал он, настоящие украшения, это не одежда, которую может надеть всякий.

Когда они закончили дела и иудей, как было принято у купцов, рассказал новости из чужих краев, он отправился бродить по границам Парсагард, словно что-то искал и никак не мог найти.

— Там нет стен! — воскликнул он, сидя за столом Ахеменидов за ужином.

Оказалось, до этого дня он никогда не видел город без стен — везде были стены, даже в опустошенной Ниневии или в могучем Вавилоне, где бастионы Имгур-Бел и Нимитти-Бел были построены Навуходоносором в самом городе. Тоном молитвы иудей добавил:

— Да защитит Яхве обитателей этого места. Кир не знал ни одного бога по имени Яхве, но иудей, как чужестранец, мог поклоняться неизвестному им божеству.

— Даже в Шушане, по дороге сюда, — задумчиво добавил иудей, — стену крепости укрепляют крепким обожженным кирпичом.

Кир вспомнил о словах, произнесенных о Шушане другим путником, магом: «Там бьется в судорогах умирающая земля». Сам Кир видел это давно, когда с компанией мальчиков по пути на нисайские пастбища свернул в сторону, чтобы обследовать развалины славной когда-то цитадели Элама, находившейся между горами и равниной. Он видел, как сорняки душат возделанные поля, порубленные леса превращаются в дрова, а потоки воды из разрушенных дамб размывают горячую голую землю. Лисы выбегали из обгоревших остовов зданий. В усадьбах великих царей Элама укрывались разбойники с большой дороги. И причина смерти этой населенной земли была начертана на каменной дощечке, установленной над распахнутыми воротами. Бродячий писец прочел надпись на дощечке, и Кир закрепил ее в своей памяти.

«Я, Ашшурбанипал, великий царь всех земель, забрал резную мебель из этих комнат; я забрал лошадей и мулов в украшенной золотом упряжи из конюшен. Огнем я уничтожил бронзовые башенки храма; я унес в Ассирию эламского бога со всеми его сокровищами. Я унес статуи тридцати двух царей и могучих каменных быков, охранявших ворота. Таким образом, опустошил я эту землю и умертвил тех, кто обитал на ней. Я открыл их могилы солнцу и унес кости тех, кто не чтил Ашшура и Иштар, моих повелителей, навсегда лишив призраков этих мертвецов покоя, подношений пищи и воды».

Как свидетельствовала эта надпись, ассирийцы прошли через Элам. Это было не более трех поколений назад. А теперь Ниневия, город самого Ашшурбанипала, лежала опустошенной, открытой жару солнца.

— Поэтому, как видишь, — закончил Кир свой рассказ, — эти величественные города стали великими пустынями, населенными призраками.

Иудей покачал своей умащенной головой и вскинул руки:

— Как велика премудрость прославленного сына Камбиса! Поистине память его — словно писаный свиток! Хотя эти шушанские призраки покупали у меня плуги-сеялки и расплачивались предписанием на получение серебра в доме Эгиби в Вавилоне.

В конце вечера Кассандана начала разговор сразу, как только они вошли в спальные покои:

— Если какие-то неизвестные люди перестраивают руины Шушана и достаточно богаты, чтобы иметь дело с банкирами, они должны платить дань Парсагардам.

— Дань за что, прекраснейшая из жен? — лениво спросил Кир, раздумывая, что это за плуги, которые могут засеивать поля.

— За защиту, разумеется. Не прикидывайся, мудрейший из мужей, будто не понимаешь. Новому городу требуется защита от разбойников и чужеземных завоевателей. Разве Сузы — или Шушан, как называл его купец, — не находится в пределах Аншана? И разве кто-нибудь может защитить его лучше, чем персидские конные лучники?

Кир улыбнулся женскому доводу:

— А если, как ты предлагаешь, я потребую дань, то как меня нужно называть после этого: разбойник или чужеземный завоеватель? Что подумает мой отец Камбис?

Он не хотел, чтобы за женой всегда оставалось последнее слово.

— Вместо этого, Кир, — сказала она, — ты должен думать о другом Камбисе, твоем сыне.

В результате Пастух сам поскакал в Шушан. У него появилась привычка самостоятельно исследовать сомнительные вопросы. В числе нескольких сот асваранцев, служивших ему охраной, было несколько германиев, благородных воинов, уставших смотреть на висящие над очагом мечи и ждать, когда Мидия начнет новую войну. Длинная дорога вилась между гор и круто обрывалась, выходя через «ворота», или проход, на западную равнину. У этих естественных ворот промышляло племя грабителей, но, заметив персидские луки, эти волки разбежались, как испуганные козы. Германии не потратили на них ни одной стрелы. Когда асваранцы въехали с гор в горячие облака пыли, они, ругаясь, прикрыли лица шейными платками. Люди с гор всегда неохотно спускались в низины из-за царившей там жары.