Сулейман. Султан Востока - Лэмб Гарольд. Страница 39

И все же в этот период перелома с 1533-го по 1536 год (когда он взял в жены Роксолану) Сулейман приобрел в Европе огромные владения. Новые границы падишахства проходили вблизи Венеции по побережью Адриатики, примерно в 900 милях от Константинополя, в Северной Венгрии они отстояли на 700 миль. На северо-востоке границы шли по степям покорных крымских татар к Азову в устье реки Дон и отстояли на 800 миль от Константинополя. Расстояние от Азова до порта Зара на Адриатике 1200 миль или более. На внешних границах контролируемых султаном внутренних морей располагались дружественные татары и венецианцы. Балканские народы — от греков до венгров — входили в его империю в качестве малых народностей. Территории за ее границами населяли чужеземцы — итальянцы, немцы, словаки, поляки и славяне Московии.

По решению Сулеймана, на этих демаркационных линиях прекратилась сухопутная экспансия турок в Европу. И северная граница его владений оставалась почти неизменной в течение полутора столетий. Только в конце XVII века амбициозный турецкий визирь попытался осуществить настоящую осаду Вены, а молодой царь Петр Алексеевич (Петр Великий) совершил поход на Дон к Азову против турок.

Владения, приобретенные Сулейманом, не были временными завоеваниями. Их сцементировала вместе природа османского правления. В последующие годы жизни султана в его империю нахлынут переселенцы, спасающиеся от войн и голода переходом через границы с Россией и Австрией. Эти люди искали в падишахстве пищу и терпимость к своим церквям, будь то приверженцы православия в восточных землях, греческого православия, христианства армянского обряда, мусульманской и иудаистской веры. Это был pax Turcia (турецкий мир) Сулеймана, который обеспечил его гегемонию на Дунае.

Снова, как и после венской осады турками, братья Габсбурги запросили мира. Ничто теперь не соответствовало пожеланиям Сулеймана больше, чем этот мир, особенно в связи с его намерениями отправиться в Азию. На этот раз султан сам нуждался в мире с европейцами, поэтому принял посланцев Габсбургов весьма сердечно.

Опять сблизившись, Сулейман и Ибрагим изобрели для братьев Габсбургов новые звания. Теперь оба европейских правителя перестали быть для них «Фердинандом и королем Испании». Так как они просили принять их в растущую семью Сулеймана, то Карл стал именоваться «братом», а Фердинанд — «сыном».

Именно такой неофициальный титул публично испрашивал у султана без малейшего чувства униженности эмиссар из Вены после символической сдачи ему города Гран, передав от него ключи. Он сказал:

— Король Фердинанд, ваш сын, считает все принадлежащее ему принадлежащим и вам, отец.., он не знал, что вы желаете владеть Венгрией. Если бы знал это, то никогда не воевал бы на венгерской земле…

Сулейман в своей новой роли главы европейской семьи заверил посланца из Вены, что Фердинанд может рассчитывать на перемирие. «Не только перемирие, но мир. И не на семь лет или сто лет, но на все время, пока Фердинанд его соблюдает».

Несмотря на иронию по адресу Фердинанда, султан выражал вполне серьезное пожелание.

От Карла с письмом прибыл специальный представитель Корнелиус Шеппер.

Ибрагим принял это письмо, соблюдая все формальности. Поднял его над головой, прижал ко лбу и, стремясь выжать как можно больше пользы из миссии соперника Сулеймана, проговорил:

— Он на самом деле могущественный правитель, и мы ценим его за это.

Однако содержание самого письма вызвало нарекания Ибрагима.

— Послание написано не рукой благоразумного или мудрого властителя. Почему он пользуется титулами, которые ему не принадлежат? Как он смеет называть себя перед моим господином королем Иерусалима? Разве Карл не знает, что не он, а мой могущественный султан им владеет? Почему Карл именует себя герцогом Афин, которые называются сейчас Сетиной? Этот маленький городок принадлежит нам! .. Мой господин не нуждается в том, чтобы красть у других повелителей титулы — у него достаточно своих!

Затем Ибрагим прочитал германским эмиссарам лекцию о ситуации в Европе, на этот раз применительно к политике Карла:

— .. В Италии он угрожал нам войной и обещал лютеранам мир. Он прибыл в Германию и ничего не сделал ни для лютеран, ни в ущерб нам. Великий правитель не должен начинать с того, что не может выполнить.., он ведь публично заявил, что созовет Совет (чтобы вернуть лютеран в лоно католической религии). Но не сделал этого. Мы поступаем по-другому… Если бы мне поручили это, я бы созвал Совет, посадил бы Лютера по одну сторону стола, а папу — по другую и заставил бы их прийти к согласию.

Так что из двух Габсбургов только Фердинанд получил перемирие и признание в качестве короля северных гор Венгрии, которыми уже владел.

С Карлом Сулейман отказывался вступить в соглашение до тех пор, «пока он первым не помирится с моим другом и союзником королем Франции и не вернет ему земли, которые у него отнял».

Не был ли Сулейман сверхщепетильным в отношении соблюдения обещания поддержки, которое дал Франциску? Или просто насмехался над Карлом и заодно Франциском, нарушившим свои обязательства?

Во время этих переговоров Ибрагим сделал сверхнеобычное заявление перед европейскими гостями, которые вслед за своими предшественниками научились льстить визирю и одаривать его ценными подношениями в знак признания его неофициальным главой турецкой империи. Ибрагим сказал:

— Верно, что я управляю огромной империей.., все свои дела я довел до конца. Если бы я пожелал, то сделал бы из конюха пашу. Что я желаю дать, дается и не может быть отнято. Мой господин не возражает против этого. Если великий султан что-нибудь дает против моего желания, это отнимается… Ведение войны, заключение мира, распоряжение казной — все в моих руках. Султан одевается не лучше меня. Он передал свою власть в мои руки… И это не просто праздная болтовня с моей стороны, я хочу поощрить вас на откровенный разговор.

Трудно сказать, были ли эти слова визиря результатом нервного истощения или безумного самомнения. Фактически Ибрагим не хвастался, поскольку владел тем объемом власти и привилегий, о котором говорил. Его злейший враг Искандер Челеби осмелился пожаловаться султану на то, что грек, будучи христианином, берет в свою пользу часть прибыли от торговых сделок. Сулейман не придал этому значения. Он ведь дал слово не отстранять визиря от власти «по своему капризу». И кроме того, имущество Ибрагима все равно вернется в казну после его смерти. В определенном смысле оно было дано ему в долг.

Гритти, теперь встревоженный не на шутку, озабоченно качал головой:

— Если Сулейман пошлет одного из своих палачей убить Ибрагима, никто не помешает этому.

Незаконный сын дожа прожил еще год. Направленный Сулейманом в Северную Венгрию для демаркации границы — задание, выполнение которого, султан знал, займет многие годы, — Гритти либо потерял выдержку, либо попытался с чрезмерным усердием сколотить капитал из своего назначения. (Ибрагим дал Гритти инструкции, отличавшиеся от задания Сулеймана, который не желал, чтобы какая-нибудь часть территории, контролируемой Янушем Заполяи, была утрачена.) Как бы то ни было, Гритти пытался убедить австрийцев, что он может посодействовать приобретению ими городов на большой венгерской равнине.

Это настроило против него жителей венгерских деревень. Они организовали охоту на посланца султана и наконец обезглавили его. Когда труп Гритти раздели, то обнаружили привязанную к его ноге миниатюрную шкатулку с драгоценными камнями стоимостью в четыреста тысяч золотых монет.

Ибрагиму же больше не пришлось давать аудиенции европейским послам. Он был отослан в Азию, дожидаться прибытия туда султана.

Таким образом, Сулейман пытался покончить с проблемами Германии и Вены. Он намеревался забыть Европу на несколько лет. Но, не веря в прочность перемирия с Габсбургами, стал искать нечто такое, что держало бы европейцев в напряжении, пока он будет отсутствовать. И нашел это средство в подготовке экспансии на море.