Кошка, которая умела плакать… - Аникина Наталия. Страница 32

– Да, она поступила мудро, что ответила тебе именно так, – холодным тоном рассудила вслух алайка. – Хорошо, даже как-то правдоподобно. Только вот кажется мне, что твоя святейшая мать, желая освободить твою голову от всех воспоминаний о жизни за пределами Руала, милостиво избавила своего сына от ложной и, как бы она выразилась, противоестественной науки иноверцев. Хотя первое само по себе было полезно: пока ты считаешь, что мир за пределами Руала ещё более ужасен для тебя, ты будешь довольствоваться тем, что у тебя есть, не имея причин рассчитывать на нечто лучшее.

– Да, – продолжала рассуждать Аниаллу, – она понимала, что ты достаточно умён и рано или поздно узнаешь всю правду о внешнем мире, а если даже этого не случится, то просто из любопытства пожелаешь покинуть город. Другой вопрос, сможешь ли ты это сделать… – она замолчала. Мысли, которыми сейчас была занята её голова, не предвещали Амиалис ничего хорошего. За подобный поступок бывшую царицу ждала неминуемая кара – изгнание, по меньшей мере.

– Я всегда знала, что она порядочная стерва, – пробормотала девушка, стекая вниз по колонне и усаживаясь у её подножия, – но чтобы настолько. Нет, ну разве можно себе такое представить! А я то, голова с ушами, всё гадала, как же это тебе с твоим-то характером могут нравиться здешние порядки! Первые лет пятьдесят понятно – ты был не в силах отсюда выбраться, но потом Барьер и воля твоей матери должны были перестать быть тебе помехой… – она говорила тихо, словно сама с собой.

– Ты так хорошо меня знала? – с подозрением спросил Анар.

– Мы были друзьями, – пожала плечами Аниаллу, – я помогла тебе остаться в Академии магии, где ты учился, когда твоя мать хотела забрать тебя сюда. В первый раз.

– Друзьями? С тал сианай? – всё ещё недоверчиво переспросил алай, осторожно опускаясь на пол напротив девушки. – Ты, скорее, должна была бы убить меня, чем защищать от Амиалис. Ты тал сианай, Тень богини, Коготь Карающий, «освободительница душ, не заслуживающих этого мира», – уныло, как зазубренный урок, проговорил он, – та, что наказывает алаев-отступников… Я всегда опасался прихода одной из вас. Богине есть за что меня карать…

Аниаллу рассмеялась так заразительно и искренне, что Анар невольно улыбнулся.

– Караю? – переспросила девушка, выкроив мгновение между взрывами смеха. – Я и не мечтала о подобной работе! – и вдруг, копируя Анара, затянула: – Я никого не караю и даже не сужу – наоборот, я призвана именно освободить существо, которое оказалось в неподходящих условиях. Его – от мира, а не мир – от него. Это же про таких, как ты, – снова рассмеялась она и уже совершенно серьёзным тоном спросила: – Или я ошибаюсь?

– Ну, судя по тому, что моя мать всё так же недовольна мной…

– Твоя мать ненавидит вообще всех, кто не копирует её во всем. Незавидная доля быть её сыном.

– Моей сестре повезло ещё меньше. Она живёт вместе с Амиалис. Правда, Накар пошла в мать, так что, может быть, она и довольна такой жизнью.

– Недовольна. Нет, она и сама бы рвалась к власти, но если тебя гонят кнутом, когда ты и так быстро бежишь – это не самая сладкая жизнь, верно? – злорадно ухмыльнулась Аниаллу. Накар она не любила, равно как и её мать, хотя и не могла не признать некоторых её заслуг перед Бриаэлларом.

– Верно… Постой, ты сказала, что освобождаешь таких, как я, а могу я узнать – куда ты их… освобождаешь?

– По-разному, – пожала плечами Алу, – кого-то в другие области Энхиарга, кого-то в иные миры…

В глазах её собеседника блеснул знакомый огонёк любопытства.

– В иные миры? Зачем? Аласаис всегда предпочитала другие методы…

– Аласаис никогда не предпочитала другие методы! Их предпочитали ваши жрецы, – гневно фыркнула Аниаллу, отворачивая от алая оба уха в знак презрения к его словам. – Аласаис давно отвернулась от Руала. Местные жрецы, воспользовавшись этим, исказили её образ до неузнаваемости, создали свою, новую богиню, именем которой правят страной, – она иронично усмехнулась. – И правят, что удивительно, так, что всем, кроме тебя и Аласаис, это нравится.

– Ты хочешь сказать, что всё это ложь?

– От первого слова и до последнего. Ну если и не ложь, то искажённая правда. Как и та фраза про тал сианай, что ты сказал мне.

– Я знал! – Анар от облегчения вдруг резко сложился пополам.

– Ой! Я рада за тебя, – поджала ногу Алу, потирая ушибленную его лбом коленку.

– Так ты здесь по её приказу, чтобы освободить меня?

– Нет. Но я могу это сделать. Твоя мать стёрла тебе память – это не только нарушение закона, но и отличный повод для Великих домов Бриаэллара избавиться от Амиалис. Особенно – для переселенцев из Руала, которым она попортила довольно много крови…

Вдруг её лицо окаменело.

Она сойдёт с ума. Лучше не жить, чем жить в постоянном страхе перед этим. Каким-то чудом она сумела сохранить баланс на тонкой грани между двумя своими «я». Если сейчас она откроет глаза и скажет хоть слово или слово услышит, то – всё. Она потеряет равновесие, и конец. Она провалится в бездну, глухую, где есть только вязкий мрак, только чувство того, что не хватает воздуха, что сердце вот-вот зайдётся, как бывает от непереносимой жары или ужаса, даже чего-то более тяжкого, мучительного, после чего смерть – лишь сладкое избавление от мук. Так бывало с ней прежде, когда в очередной раз возвращаясь из сладкого альтруистического забытья, вызванного пробуждением её подвластной Тиалианне части, она медленно становилась сама собой и с отчаянием от собственного бессилия понимала, что эту «себя» она снова предала.

Аниаллу несколько раз глубоко вздохнула, всё ещё не размыкая век. Надо взять себя в руки и радоваться, что она вовремя заметила – её снова затягивает это. И еще – теперь рядом с ней старый друг, которому, даже спустя века, она может доверять.

– Я хочу попросить тебя об одной вещи, – сказала Аниаллу. – Это очень важно для меня. Если ты вдруг заметишь во мне этакую чрезмерную жертвенность, благородство или ещё что-нибудь в этом духе, сразу же останови меня. Слышишь – сразу! Ущипни, дёрни за хвост, но останови. Иначе я не только не смогу помочь тебе выбраться отсюда, – убедительно соврала она, – но и сама окажусь в большой беде.

– А разве может быть алай «чрезмерно жертвенным и благородным»? – спросил Анар очень тихо и с какой-то затаённой надеждой заглянул ей в глаза. И по тому, как он это спросил и что он спросил именно об этом (а не о том, например, почему она не сможет помочь ему убежать), Аниаллу почувствовала, что затронула очень важную для него струнку, может быть, самую важную. И ей уже не надо было расспрашивать его о том, как ему тут живётся. В одну эту короткую фразу Анар сумел вложить все триста лет сомнений: чужой ли он среди своих и сможет ли быть своим среди алаев там, за пределами руалских стен?

– Я могу. И я – не единственная. Далеко не во всех алайских городах царят такие нравы, как у вас в Руале, не все кошки одинаковы. А я вообще особенная, искусственно выведенная. Служу двум богиням – Аласаис и Тиалианне. Змеекошка в общем, ха-ха-ха, – грустно усмехнулась Алу, – вот ты, чего больше всего не любишь? – вдруг спросила она.

– Брить уши ко Дню Очищения, – быстро ответил алай, состроив брезгливую гримасу.

– А что тебе будет, если ты этого не сделаешь?

– Ну… жрецы, общественное мнение… мама приедет, снова память сотрёт… – невесело пошутил он.

– Так вот. Представь себе, что тебя заставляет делать это нечто внутри тебя самого! Весь ужас в том, что когда я по заветам Тиалианны помогаю кому-то – мне нравится этот кто-то и нравится ему помогать, но потом эйфория проходит, я – снова я, и в сердце – пустота, оттого, что я не понимаю, зачем мне всё это было нужно, для кого я это делала? Вроде – доброе дело, а моя душа не принимает его, потому что я действовала вслепую, по чужой воле – вот как ты исполняешь обряды по воле жрецов. Нас, кошек, недаром называют духами свободы. Я не могу быть рабыней, пленницей. Даже у самой себя! И я устала от разочарований.