Любовница понарошку - Лэннинг Салли. Страница 15

Айрис сделала шаг назад.

– Но этого просто не могло быть!

– Ты мне не веришь, так почему я должен верить тебе?

Солнце сияло на свежей хвое, птицы распевали свои призывные песни, а сквозь деревья проглядывали очертания горного склона, черно-белого, как на старой фотографии.

– Я так устала спорить с тобой, – измученным голосом сказала Айрис. – Мы возвращаемся к одному и тому же уже который раз. Давай спокойно выполним наш договор и разойдемся в разные стороны.

– Ты уверена, что у нас это получится?

– Разумеется. Увидимся в полвосьмого. Обещаю, что буду олицетворением благопристойности.

– Ну хоть какое-то разнообразие, – сказал Джералд иронично.

– За эти два дня я уже была влюбленной, обворожительной и дерзкой. После всего этого мне не составит большого труда вести себя чинно.

– А мне казалось, что ты была самоуверенной, раскованной и прекрасной.

Джералд улыбнулся Айрис, и его зубы на фоне загорелого лица блеснули, как снег на горном пике.

– Я была такой только по сравнению с одним несносным и деспотичным любителем покомандовать.

Джералд засмеялся.

– Но ведь и он иногда бывал отвергнутым и огорченным.

– Как же, рассказывай… Джералд засунул руки в карманы.

– Знаешь что? А ты мне нравишься… Ветерок играл его волосами, его улыбка была так заразительна…

Сжав сердце в кулак, Айрис произнесла:

– Разве тебе может нравиться лживая любительница беспорядочных связей?

– Я должен поверить в то, что я первый мужчина за последние четыре года, который заводит тебя? – парировал Джералд. – Несмотря на то, что большую часть времени ты меня просто ненавидишь?

Сформулированная таким образом, эта гипотеза не очень-то пришлась по душе Айрис.

– Мы опять вернулись к тому же самому… – У Айрис опустились руки. – Разве у тебя нет никаких других дел, кроме как стоять тут и спорить со мной?

– Ты права. Итак, ровно в семь тридцать Джералд повернулся и исчез среди деревьев, оставив Айрис одну с ее чемоданом и чувством опустошенности.

Ровно в семь тридцать Джералд увидел Айрис в просторной гостиной, из огромных окон которой открывался великолепный вид на горы, небо и лесной массив. Айрис стояла у окна, любуясь картиной зимнего леса. Джералд постарался подавить чувство радости оттого, что она здесь, рядом с ним, в этом доме, который он так любит.

–~ Дай-ка я взгляну на тебя, – сказал он ей.

Она повернулась к нему, скромно потупив глаза. Черные атласные брюки были дополнены вышитым жакетом цвета спелого апельсина с длинными рукавами и воротником стойкой. Айрис убрала волосы в длинную косу, на лице почти не было косметики.

Он с трудом подавил усмешку.

– Как тебе удалось избавиться от своих завитушек?

– Немного мастерства и геля для волос. Нахмурившись, Джералд сказал:

– Ты каждый день разная.

– Ты ведь сам этого хотел, – пожала плечами Айрис.

– Я сожалею о том дне, когда ты вошла ко мне в кабинет. С тех пор я не знал ни одной спокойной минуты.

– Кто-то звонит в дверь, – вдруг сказала она и положила руку на рукав его пиджака. – Ну что ж, будем встречать гостей, милый?

Он почти растаял от ее нежной улыбки, от лукавого изгиба губ, но потом внутренний голос напомнил ему, не теряй голову, Джералд. Не давай ей повода позлорадствовать еще раз над твоим желанием расстегнуть каждую пуговичку на этом пиджаке, а потом целовать ее губы, шею, грудь, всю ее, пока она не будет стонать от возбуждения, призывая взять ее.

Вечер оказался чинным, благопристойным и оттого необыкновенно долгим. Формальность церемоний, которая обычно устраивала его, довлела над всем. Вся еда – от суши до темпуры – была великолепна. Сидя на полу по-турецки, Джералд исподтишка наблюдал, как Айрис управляется с гостями. Она, как всегда, была прекрасной хозяйкой вечера. Его мама одобрила бы ее и своим хорошо поставленным голосом посоветовала бы ему жениться. Его сестра Чесни подружилась бы с ней.

Чесни была моложе его на семь лет, и уже пять лет ее не было в живых…

Как всегда в таких случаях, его охватил ступор. Несмотря на время, которое должно было бы лечить, он не мог забыть последний день, который он провел с сестрой, но и вспоминать его в подробностях у него не было сил. Улица, на которой он оставил сестру на минутку, еще не зная, что она больше никогда ему не улыбнется… Асфальт и ее безжизненное тело… Рука Джералда до боли сжала фужер. Прекрати, прекрати, забудь и никогда больше не вспоминай…

Джералд неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв глаза, он понял, что синие, как небо над Альпами, очи Айрис неотрывно смотрят на него. В них стояло такое сострадание, что ему захотелось на секунду упасть в ее объятия, прижаться щекой к ее волосам и рассказать обо всем, что случилось в тот ужасный вечер.

И что это тебе даст? – тут же возразил он себе. Ты еще ни с кем не откровенничал после смерти Чесни, так с какой стати делать исключение для Айрис Крейн? Зная, что этим он лишний раз обидит ее, Джералд стер с лица какие-либо эмоции и закрыл наглухо свою душу. Он испытал какое-то злое чувство удовлетворения, заметив, как от боли потемнели ее глаза. Как раз в это время соседка задала Айрис какой-то вопрос, но она не сразу смогла ответить на него. Ее лицо было так же бледно, как хрупкий фарфор, из которого они ели.

Чесни непременно высказала бы ему все, что она думает о его поведении. Но ее уже давно нет с ним.

Именно из-за Чесни он купил фигурку Мадонны с младенцем. Она олицетворяла все то, что он потерял.

Джералду смертельно захотелось побыть одному. Но он был вынужден беседовать с пожилым господином, сидящим напротив него. Они говорили о японском храме, который Джералд посещал в один из своих визитов в Японию. Время текло вяло. Но всему всегда приходит конец. И вот Джералд обнаружил, что вместе с Айрис стоит у входной двери, вежливо улыбаясь уходящим гостям. Вот и последняя машина исчезла в отдалении, и он закрыл дверь, оставив в доме морозный воздух и запах сосен.

– Все прошло прекрасно, – безжизненным голосом произнес Джералд.

Айрис ничего не ответила. Положив руку на его плечо, она спросила с присущей ей прямотой:

– О чем ты думал за столом? Ты выглядел таким подавленным…

Прежнее желание излить Айрис все свои горести растаяло под прессом самоконтроля, к которому он прибегал все чаще и чаще в последние годы. Он невозмутимо ответил:

– О падении цен на фондовой бирже. Или о том, что я собираюсь уволить главного бухгалтера одного из филиалов. Точно не помню.

– Ну почему ты не хочешь признать, что ты такой же человек, как все остальные, со своими проблемами и горестями? Ты думаешь, что мир разверзнется, если ты поделишься с кем-то своими заботами?

– Замолчи! Какого черта ты лезешь в мою душу? Ее пальцы сжали его плечо. Прикусив губу, Айрис не отставала:

– У тебя было такое выражение лица, будто ты увидел привидение. Что бы ни случилось, что бы ты ни сделал, тебе станет легче, если ты выговоришься.

Джералд посмотрел на ее руку, будто никогда не видел ее прежде. Никаких колец. Светло-оранжевый лак на ногтях. Порез на двух пальцах. Именно эти тонкие пальчики вырубили из дерева ту скульптуру в спальне, скульптуру, наполненную такими древними и непреходящими эмоциями, что он просто оцепенел, когда увидел ее. Эти же пальцы два дня назад ласкали его тело, наполняя его первобытным желанием.

Она хотела его, но хотела не только его тело, но и его душу. А вот ее-то она никогда и не получит.

Он взял ладонь Айрис и молча отпустил. Рука упала, как плеть. Джералд сказал холодно:

– Твое воображение слишком разыгралось, а твоя бесцеремонность мне уже наскучила. Иди спать, Айрис.

Она взметнула черные крылья ресниц. Со смелостью, которую он встречал не у многих, она посмотрела ему в лицо и сказала абсолютно ровным голосом:

– Хоть у тебя и куча денег, ты беднее любого нищего, потому что лишен гораздо более важных вещей – душевной близости и способности делиться с другими своими радостями и бедами.