Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер. Страница 16

— Что-то не припоминаю. Как пишется, с двумя «к»?

— Нет, кажется, просто П-И-К. Может, это имеет отношение к Пикардии? — спросил Нийл с надеждой.

— Д-да, возможно.

— Так вот, этот мой солдат очень интересуется, нет ли в ваших архивах достоверных записей об этом самом Ксавье. Родился он, по-видимому, около тысяча семьсот девяностого года, может быть, во Франции. Насколько я понимаю, моему солдату особенно интересно узнать, был ли Ксавье чистокровным французом или с примесью индейской крови, иначе говоря — кем ему считать себя.

— А как вам показалось, мистер Кингсблад, ваш солдат был бы доволен, если бы выяснилось, что в нем есть индейская кровь, или он принадлежит к числу узколобых расистов типа «Огненных крестов»?

— К числу кого? Ах да, он… Что? Право, не знаю. Мы с ним, сколько помнится, этого не обсуждали, во всяком случае, не вдавались в подробности.

— Можете вы немного подождать, мистер Кингсблад?

Доктор Вервейс вернулся, неся в руках старинную рукописную книгу:

— Кажется, я напал на след мсье Пика.

— Да? — Так подсудимый ждет приговора.

Доктор Вервейс не торопился.

— Я разыскал его в дневниках Талиаферро. Да. Ксавье Пик. Возможно, что этот самый, вот видите — помог арестовать непокорного индейца. Но майор Талиаферро не упоминает о том, был ли сам Пик метисом. Конечно, если он родился во Франции, это маловероятно, разве что его отец вывез из Канады жену-индианку. Такие случаи бывали, но редко.

Нийл почувствовал облегчение, и устыдился этого, и снова вздохнул свободно при мысли, что Бидди и отец Бидди — чистокровные арийцы.

— Впрочем, — продолжал доктор Вервейс, — кем бы ни был этот Пик, женился он на индианке чиппева.

«О черт! Я и позабыл о краснокожей прапрапрабабушке, будь она неладна. Ну что бы этому Ксавье сидеть дома, во Франции или в Новом Орлеане, так нет же, понадобилось ему странствовать! Что я ему сделал сто двадцать лет назад, что он вздумал мне так отомстить?»

И тут благожелательный доктор Вервейс, сам того не подозревая, ударил его обухом по голове.

— Нет, едва ли в жилах Ксавье Пика текла индейская кровь, потому что… вот не знаю, сочтете ли вы нужным говорить это вашему любознательному ветерану; в расовых вопросах столько еще всякой косности и предрассудков; но так или иначе, майор Талиаферро пишет, что предок вашего знакомого, Ксавье Пик, был чистокровный негр.

Очевидно, Нийл не изменился в лице, потому что доктор Вервейс продолжал бодрым тоном:

— Вы, конечно, знаете, что в большинстве Южных штатов и в некоторых Северных негром по закону считается всякий, в ком есть хоть «одна капля негритянской крови», и по этой варварской логике выходит, что ваш приятель-ветеран и его дети, если они у него есть, как бы они ни были белокожи, являются в глазах закона стопроцентными неграми.

Нийл думал не столько о себе, сколько о своей золотистой Бидди.

13

Каким-то образом он очутился в закусочной — он сидел и внимательно разглядывал плохо вытертый столик, банку кетчупа, узорный металлический стаканчик с бумажными салфетками. В голове у него стоял туман, но все же он помнил, что доктор Вервейс обещал поискать для него еще материалов, что нужно зайти к нему в два часа и что он ничем себя не выдал.

Ничто уже не могло его удивить: он был во власти безмолвного ужаса, как лунатик, узнавший, что накануне вечером он во сне убил человека и что его ищет полиция.

В руке у него был надкусанный сандвич. Он с удивлением посмотрел на него. Зачем он заказал эту гадость — кусок лежалой ветчины между двумя грязными ломтями хлеба? И закусочная премерзкая — какая-то насмешка над богом и ясным майским днем.

«Как я сюда попал? А впрочем, надо привыкать. Теперь это для меня самое подходящее место. Да нет, наверно, здесь считают, что и это заведение слишком хорошо для нас — ниггеров».

Впервые он дал название тому, чем он теперь стал, и ему было так тошно, что даже не пришла на ум более мягкая форма «негры», да и что значило слово по сравнению с фактом? Все в нем возмущалось при мысли, что его можно назвать черным, желтым, или зеленым, или еще каким-нибудь, когда он, Нийл Кингсблад, всегда был и всегда будет самым обыкновенным, разноцветным человеком.

Но они скажут, что он черный человек, негр.

Негры, думал Нийл, это Белфрида Грэй и Борус Багдолл; это проводник Мак, лебезящий перед белыми ростовщиками; это потный черный грузчик в неапольском порту, он носит американский мундир, но ему запрещено носить оружие, ему разрешается только таскать огромные ящики, от которых дрожат колени и ноет спина; это батрак под палящим солнцем Луизианы и в свете факелов на молитвенных оргиях; это животное, но не свободное, как другие животные, от чувства стыда; это убийца с Бил-стрит или шут, за гроши танцующий в кабаке на потеху людям.

Негры — это те, что живут в дырявых лачугах или в полусгнивших бараках, тесных, как ящик для яиц, и носят разбитые, стоптанные башмаки или остроносые штиблеты сводника; они спят на вонючих простынях, которых никогда не меняют, а духовным пастырем имеют распутного горлодера и жулика.

Других негров не бывает. Разве не так говорил ему военный врач из Джорджии?

Негры, если светлая кожа не спасла их от разоблачения, работают в кухнях — в чужих, неприветливых кухнях, — или в душных прачечных, или в раскаленном воздухе литейных, или чистят на улицах обувь, готовые к тому, что белый господин презрительно сплюнет им на голову.

Негры не способны — биологически, органически, непоправимо не способны постичь какую-либо науку, кроме сложения и вычитания, немудреной стряпни и управления автомобилем, а вся их философия укладывается в сонник. По каким-то таинственным причинам они также не способны мыться и поэтому — противнее животных, ведь те как-никак вылизывают свою шкуру.

У всех без исключения негров такие скверные манеры, что их никогда не приглашают ни в приличные дома, ни на собрания большинства рабочих союзов, ибо даже в этих организациях, к которым Нийл, как добропорядочный банковский деятель, относился с неодобрением, и то каждому ясно, что негры — это сплошь бездельники, штрейкбрехеры и шпионы.

Негры — это животные в физическом смысле. И в культурном смысле — для них все равно, что Бетховен, что св.Августин. И в нравственном смысле — они не могут удержаться от воровства и насилия, от лжи и предательства. Да, это самые настоящие животные — нечто среднее между человеком и обезьяной.

Если ты негр, ты знаешь, что и твои дети — как бы ты их ни любил и ни заботился о них, как бы ни были они белокуры и светлокожи — обречены стать такими же уродами и обманщиками, тупицами и кретинами, как и ты, и их дети тоже, и дети их детей — до скончания века, по проклятию Иезекииля.

«Но я же не такой, и мама не такая, и Бидди, и бабушка Жюли. Мы обыкновенные порядочные люди. Значит, это ошибка. Мы вовсе не негры, просто было два разных Ксавье Пика.

Не валяй дурака, Кингсблад. В глубине души ты отлично знаешь, что он был твоим предком. А, будь он проклят за его черную кожу! Бедная маленькая Бидди!

Пусть так. Но если Бидди — негритянка, значит, все, что я слышал о неграх, ну да, и о евреях, о японцах, о русских, о религии и политике, — все это тоже, может быть, ложь?

Раз уж ты негр, так и будь негром и борись, как негр. Проверь себя и, если можешь, — борись.

Но я должен узнать, что такое негр; я должен досконально узнать, что я такое!»

Его попытки додумать что бы то ни было разбивались о видение задорного и наивного личика Бидди — маленькой герцогини Пикардийской, наследницы королевы Екатерины Арагонской — и глумящихся над нею соседей; да она, оказывается, негритянка, отвратительная карикатура на ребенка, с плоским черепом, с непристойными ужимками, — гнать таких надо, а туда же, лезут с парадного крыльца!

«Она не такая. Мы не такие. Негры не такие. Или я ошибаюсь?»