Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер. Страница 20

Он опять засмеялся, не притворно, не для публики, даже не для услаждения собственного слуха.

Рэнди Спрюс, генеральный секретарь Торговой палаты Гранд-Рипаблик, был приятелем Уилбура Федеринга — того, что родился в Стоуте, штат Миссисипи, на красном глинистом холме, но теперь стал гражданином Миннесоты и покровителем лыжного спорта, который он чуть ли не выдавал за свое изобретение, хотя сам на лыжах не ходил. Мистер Федеринг был основателем и президентом компании «С Пылу, с Жару — горячие обеды и завтраки на дом быстро и без хлопот — все от сандвича до фрикасе — салфетки и серебро по особому заказу — обращаться лично, письменно и по телефону».

Вот каков был Уилбур Федеринг. Обеды были неплохие, прибыли — огромные, а сам он был популярной фигурой для всех жителей Гранд-Рипаблик, кроме тех, которые не одобряли расовой нетерпимости и дурных манер.

Он подсказал Торговой палате ряд полезных идей, а Рэнди Спрюс всегда говорил: «Я всегда говорю, что для человека в моем положении, профессионального поборника передовых начинаний и Американского Образа Жизни, главный товар — идеи. Я не только читаю журналы и слушаю беседы по радио, я готов принять совет от кого угодно — как я всегда говорю, вплоть до поляка или члена профсоюза».

От представителя рода Федерингов Рэнди имел счастье получать Точную Информацию по Негритянскому Вопросу.

Рикошетом эта информация пригодилась и Нийлу, когда он и Рэнди оказались в числе девяти членов комиссии по устройству общегородской встречи ветеранов.

Рэнди нервничал:

— Среди солдат есть и ниггеры, нужно что-то сделать, чтоб они не испортили парад наших белых героев.

— А черных ветеранов нельзя тоже считать героями? — заикнулся было доктор Норман Камбер.

— Ни в коем случае! — разъяснил Рэнди. — Я всегда говорю, что на фронте ниггеры не подчинялись дисциплине и боялись холодного оружия. Командование раздало им кое-какие награды только для того, чтобы они не взбунтовались и нам не пришлось бы их всех расстрелять. Я слышал об этом от одного полковника. Но Уилбур Федеринг дал прекрасный совет. Мы устроим черномазым отдельную встречу на Майостри; все будет — и парад, и фейерверк, и знамена, и пусть какой-нибудь верблюд, вроде конгрессмена Оберга, произнесет речь. Мы им скажем, что не хотели, чтобы их затерли среди белых, потому, мол, и чествуем их особо. Эти ниггеры такие дураки, они поверят.

— Негры все дураки? — осведомился Нийл.

— Все до одного!

— А мулаты?

— Милый мой, я всегда говорю: если в человеке есть хоть капля черной крови, он недоумок. Не способен творчески мыслить, понятно? Ведь вы не назовете ученую собаку умной оттого, что хозяин выучил ее ездить на велосипеде и изображать пьяного? Потому и ниггер не может выполнять никакой ответственной работы. Док, пусть я трижды лжец, если вы сумеете назвать мне негра, который мог бы быть сенатором Соединенных Штатов.

— Хайрем Ревлс или Б.К.Брюс, — сказал доктор Камбер.

— Кто? Почему вы думаете, что эти ниггеры могли бы быть сенаторами?

— Они были сенаторами.

— А-а, понимаю. Это во времена «реконструкции»? Федеринг мне все разъяснил. Это потому, что тогда ниггеров только что освободили, а за время рабства их приучили к трудолюбию и покорности. Но позже, когда пришла свобода, цветные распустились и дегенерировали в умственном отношении, не говоря уже о их безнравственности, и сейчас среди них нет ни одного, который мог бы занять место выше, чем место швейцара в городском управлении.

Нийл думал уныло: «К чему? Я все равно никому не скажу. И точка».

Так просто!

16

Двенадцатое июня сверкало солнцем, сиренью и свежей листвой — как и требовалось, ибо двенадцатое июня было днем рождения Видди. Это был день рождения, достойный маленькой белой принцессы, — белые цветы, белые платья и белые дети со всего квартала, восхищенные новорожденной, ее новыми роликами и белым с золотом игрушечным театром.

Нийл рано вернулся домой. Несколько девочек и четверо пискливых, но галантных молодых людей — сверстников Бидди — играли в прятки на заднем дворе вокруг цементного бассейна и белого кукольного домика Бидди, густо увитого хмелем. Все дети, а в особенности Пегги Хавок, обожали Нийла и сейчас же пустились водить вокруг него хоровод, любовно припевая: «Мистер Кингсблад, капитан — мистер Кингсблад, капитан!»

Из дома вышла Вестл, высокая и благостная, как ангел, в длинном зеленом платье с золотым поясом, — она несла праздничный слоеный пирог, на котором белой и желтой глазурью было красиво выведено «Бидди — 5». Шесть розовых свечек (одна на рост) ровно горели в неподвижном теплом воздухе.

Перед тем как принять пирог, Бидди — прирожденная актриса — убежала в домик и появилась снова в своей святочной бумажной короне. Но хоть ей и очень нравилось быть королевой, она, как добрая конституционная монархиня, нарезала и раздала пирог по-царски справедливо. Нийл глядел на нее и думал, что недолго он тешил себя мыслями о королевской крови. Примесь ее в Бидди, несомненно, была, но от старого ли развратника Генриха VIII или от Ксавье Пика — властелина лесной глуши?

Бидди подлетела к нему, глаза ее сияли, как алмазы. Встав на цыпочки, она обхватила его руками:

— Папочка, у меня еще никогда-никогда не было такого чудного рожденья. Теперь на мое рожденье всегда будет так весело, да?

Он больно поцеловал ее.

Принц — бывший Ниггер, — считавший, что праздник устроен в его честь и что он, как гостеприимный хозяин, должен лаять на своих маленьких друзей и сшибать их с ног, в два прыжка очутился возле Бидди, облизал ей лицо и, смеясь, сбил с нее корону, и Бидди, позабыв о своем королевском достоинстве, завизжала:

— Ах ты, скверная собака, перестань сию же минуту, не то я тебя выгоню из моего дворца, скверная ты собака, Ниггер противный!

Нийл раздраженно поморщился.

В банке к столу Нийла подошел доктор Аш Дэвис, а доктор Аш Дэвис был негр, с лицом цвета сухих осенних листьев, освещенных солнцем. Нийл от кого-то слышал, что ввиду небывалых трудностей, вызванных войной, Уоргейтам пришлось нанять для работы в заводской лаборатории этого цветного субъекта Дэвиса — да, да, дело свое он знает, имеет степень доктора химических наук от Чикагского университета, но что ни говори — чернокожий. Вот и видно (согласились все присутствовавшие на завтраке в Бустер-клубе), как у нас туго с рабочей силой. Впрочем, еще вопрос, можно ли допускать такие прецеденты даже во имя победы. Дать работу белого выскочке негру — кто знает, к каким последствиям это может привести!

Да, Нийл уже слыхал про Аш Дэвиса.

Впервые в жизни он по-настоящему видел «цветного». Он никогда не видел Белфриду, Эмерсона Вулкейпа, с которым учился с первого до последнего класса школы, Мака, солдат-негров; он не видел их, а только с досадой ощущал их присутствие, как если бы в Аравии он искал дорожный указатель на английском, или французском, или еще каком-нибудь человеческом языке, а вместо этого находил только непонятные надписи по-арабски. И уж, конечно, он не видел клиентов-негров, приходивших в банк брать ссуды. Для него это были только темные руки, держащие бумаги, тихие голоса, преувеличенно учтивые.

Теперь он смотрел на Аша, но не видел в нем «негра», «цветного». Перед ним был на редкость обаятельный светский человек и к тому же ученый. У Нийла мелькнуло ощущение: «Где я его видел?» Потом он вспомнил: только кожа потемнее, а в остальном — вылитый Тони Эллертон с военного транспорта, его единственный вполне бескорыстный друг.

Доктор Дэвис был мужчина лет сорока, стройный, очень изящный, невысокого роста, с черными усиками, но совсем не фатоватый. Взгляд у него был твердый. Он был одет, как любой обеспеченный интеллигент, но серый костюм сидел на нем по-европейски. Будь Нийл Шерлоком Холмсом, он угадал бы в произношении доктора Дэвиса детство, проведенное в Огайо, три года в Англии, Франции и России, дружбу с теннисистами, преподавателями музыки и работниками лабораторий. Но он услышал только, что доктор Дэвис говорит четко и мягко, похоже на Роднея Олдвика, но более правильно.